ИДЕОЛОГИЯ И ПСИХОЛОГИЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

 Почему гражданские войны неизмеримо более жестоки и бесчеловечны, чем войны межгосударственные? Почему многие люди удивительно быстро превращаются в нелюдей, мучая и истребляя своих вчерашних соотечественников, единоверцев?

Войны между странами более прагматичны, – как войны за территории и ресурсы, в том числе и людские. В этих войнах идеологии играют вспомогательную роль, – для самооправдания агрессоров и вдохновения защитников. Гражданская же война – это по преимуществу война идей и ценностей: с одной стороны защитники вековечного жизненного уклада, с другой – ослеплённые идеологической манией («кипит наш разум возмущённый… наш разум – кратер раскалённый»), ради которой подлежит уничтожению существующий образ жизни вместе с его носителями («весь мир насилья мы разрушим до основанья…»). Революции заканчиваются хаосом и гражданской войной, а классовая война – это вид войны гражданской, поэтому Интернационал (с конца XIX века гимн коммунистов, социалистов и анархистов) формулирует алгоритм гражданской войны: указывает на исполнителя, описывает набор инструкций, порядок действий и необходимый результат. Если войны между странами обычно заканчиваются договорами, в которых делятся те или иные преференции, то войны гражданские идут до «победного» конца – до физического истребления «противника» («Потоки лавы мир зальют…), либо его полной мировоззренческой «перековки» («Мы наш, мы новый мир построим… Мир будет изменён в основе»).

Идеологические мании – это род духовных (информационных) заболеваний, заражение и ход которых зависят от культурно-цивилизационного иммунитета и крепости общественного организма. Смысл истории в медленном драматическом возрастании уровня вочеловечения в результате окультуривания религией, цивилизацией, государственностью.

В каждом народе можно определить соотношение человеческих типов, выражающих уровень нравственно-духовного просветления. Во все времена во всяком обществе в меньшинстве люди духовно ориентированные, подлинно совестливые, нравственные, способные мотивировать своё поведение и отношение к окружающим совестью как повелевающей силой души – искрой Божией. Свободное самоопределение духовно преображённой личности проявляется в органичной любви, доброте, милосердии, долге, которые можно искоренить только с уничтожением самого человека. В жизни христианских подвижников и праведников доминировало свободное самоопределение на Божественный призыв Нагорной проповеди. Собственно совесть означает сопричастие вести Божией, со-весть – это голос Божий в человеческой душе. Подвижники и праведники и являются маяками, на которые ориентируется и светом которых подпитывается нравственное чувство людей и общества. Малая часть духовных и нравственных пассионариев медленно прирастает в человечестве. 

Некоторая часть человеческого сообщества в обыденных ситуациях руководствуется внутренним тяготением к добру. При этом чувство стыда, в котором выражается ощущение своего несоответствия нравственным нормам, является более сильным нравственным императивом, чем голос совести. Для таких людей жизненно важно наличие традиций и духовных авторитетов, которые являются носителями идеалов и ценностей. Рост и свободное самоопределение человеческой личности нуждается в защите общественными институтами.

Многие люди руководствуются чувством благоговения перед авторитетом либо страхом наказания больше, чем голосом совести или чувством стыда. Поэтому в обыденной ситуации они ведут себя вполне порядочно, но в периоды цивилизационного хаоса склонны к индивидуалистическому эгоизму и агрессии. Авторитетные традиции повелевают гипнозом сакральности, государственный авторитет устанавливает и охраняет границы дозволенного, репрессивно сковывая хаос и агрессию. Поэтому для сохранения нормальных взаимоотношений и выживания большинство людей нуждается во внешнем повелении со стороны признанного авторитета, общественного мнения либо закона. Многие люди не творят зла потому, что боятся наказания – на небе или на земле.

Малочисленную часть общества, склонную к патологически агрессивному самоутверждению, не способна обуздать угроза наказания, чем объясняется неуничтожимость преступности. Чёрный осадок человечества для сохранения человеческого облика нуждается в принуждении насилием. Эти недочеловеки по своим душевным качествам ближе к животной самости в облике человека.

Таким образом, при разрушении традиционного жизненного порядка и государственных устоев многие вполне добропорядочные люди быстро звереют, становятся ворами, садистами и убийцами. Поэтому самая свирепая диктатура (насилие, ограниченное во времени и пространстве) оказывается меньшим злом, чем социальный хаос (безграничное насилие и война всех против всех). Линия разделения добра и зла проходит не между людьми, а по сердцам человеческим, душа человека и является полем битвы дьявола с Богом. Поэтому нет и не может быть извечно предопределенных праведников и преступников, каждая душа наделена Творцом возможностями для спасения. Но это – в измерении вечности, в пределах же земной жизни мы можем констатировать, что совесть – искра Божия – во многих душах заглушена или слабо проявлена и нуждается во внешнем пробуждении либо благотворном подкреплении.

Историческое сравнение даёт основания утверждать, что в западном и русском человеке по-разному распределены эти духовно-нравственные архетипы. Если мораль – это общепринятые в конкретном обществе нормы общественных взаимоотношений, а нравственность – нормы и мотивы личного поведения людей, то западноевропейское общество и человек более моралистичны, а русское общество и человек более нравственны. В русской культуре индивидуальный человек является носителем духовных ценностей и нравственности больше, чем общественные институты и нормы, в западноевропейской же культуре наоборот. На Руси высшим носителем идеала является святой, то есть живой человек. В западноевропейской цивилизации повелевающими авторитетами являются общественные институты и нормы, диктующие облик человека, его образ жизни и поведения. «Православие воспитывало русский народ не нормами поведения, а образами жития святых и культом святости» (Н.А. Бердяев). Европа больше нуждалась в наращивании традиций права и государственных институтов (даже Церковь там во многом является инстанцией юридической), которые позволяли сковывать агрессию в человеке. Попрание общественных институтов приводило в Европе к невиданным для Руси-России массовым злодеяниям. Под покровом упорядоченности у европейского человека шевелится не меньший хаос, чем у русского. На Руси во все века было множество праведников – светильников жизни, облагораживающих духовный и нравственный климат эпохи. Государственные и общественные институты были носителями более нравственного, нежели правового авторитета, поэтому на Руси – «не в силе Бог, а в правде».

Идеал святости формировал на Руси больший, чем на Западе слой людей с нравственной саморегуляцией: «Русский человек способен выносить страдание лучше западного, и вместе с тем он исключительно чувствителен к страданию, он более сострадателен, чем человек западный» (Н.А. Бердяев). Стремление жить в мире сем по мерам не от мира сего превращали доброделание на Руси в неформальное, русский человек не законник. Моральное повеление воспринималось не по букве, а по духу, не как формальный императив, а как призыв сердца. Добро и зло на Руси были больше духовными, чем юридическими категориями. Русский творит добро не по долгу и требованиям нравственного закона, а по любви и естественному тяготению к добру: не потому, что так поступать должно, а потому, что иначе поступить не может, – так велит сердце. Не случайно в русском языке слова «праведность» и «правда» – одного корня. «Русская добродетель – это добродетель сердца и совести. Здесь всё основано не на моральной рефлексии, не на “проклятом долге и обязанности”, не на принудительной дисциплине или страхе греховности, а скорее на свободной доброте и на несколько мечтательном, порою сердечном созерцании. Сердечная доброта, сострадание, дух самопожертвования и определённое стремление к совершенству играют здесь решающую роль» (И.А. Ильин). Молодая среди христианских народов русская душа не сформировала ещё внутренней императивной ограды от зла. Охраняет её от злых стихий традиционный жизненный уклад, но при внешней защите не устоялась система внутренних норм и критериев. Отсюда русский человек меньше, чем западный человек, нуждается в формальном повелении для доброделания, но ему крайне необходима ограда традиционных ценностей для защиты от зла и соблазнов.

В Руси-России никогда не было «европейского шовинизма» (Н.С. Трубецкой) – отношения к другим народам как низшим расам или даже нелюдям. Поэтому при колониальной политике России невозможно представить феномен «скальпов», когда государство платило своим гражданам за геноцид аборигенов. Попрание же для русского человека священных религиозных и государственных устоев (что периодически осуществляли правящие и культурные слои) – было невыносимым и потому вызывало русский бунт. Многие конфликты России и Европы коренятся в разности национальных психологий.

Во «времена безвременья» – на волне революции и гражданской войны возносится чернь, представляющая собой интернациональный (не имеющие традиционной национальной идентичности) люмпен (асоциальные элементы). В эти эпохи наиболее беспринципные, жестокие и сверхэнергичные нелюди насилием и ложью захватывают рычаги управления и влияния на массы. Транслируемая ими идеологическая мания срывает все религиозные, морально нравственные, правовые, государственные скрепы, без которых обесчеловечивается большая часть общества. Религиозно-нравственные пассионарии подвергаются поношению и истреблению.

В тех ареалах человечества, где цивилизационная, культурная и государственная стабильность была кратковременной, либо цивилизационный культурный код менялся часто, слои духовно-нравственных пассионариев тонки. В таких обществах большинство неустойчиво в моральном и правовом отношении и восприимчиво к радикальным идеологиям. Будто сознание людей превращается в антенну, которая больше, чем здравые волны воспринимает настроено на волну агрессии, ненависти, расчеловечения.

Цивилизационно и культурно нестабильной была территория Малороссии, которая после падения Киевской Руси до возвращения в русскую цивилизацию веками подвергалась захватам с различных сторон – татарами, турками, литовцами, венграми, поляками, немцами. Отсюда типичные малоросские вольницы: запорожское казачество, махновщина… Ещё больше – Галиция, которая веками меняла не только цивилизационную, культурную, но и национальную идентичность, в том числе искусственно насаждаемую враждебными русской цивилизации силами (польские, немецкие и австрийские проекты дерусификации). В этом тоже причины такого быстрого и такого массового расчеловечивания сегодня в Малороссии и Галиции: начиная с массового бредового клича «кто не скачет, тот москаль» (что непредставимо в России) и кончая запредельно бесчеловечной публичной расправой над политическими оппонентами в Одессе. Невероятно быстро для большого количества людей Украины все несогласные с ними стали не людьми, по отношению к которым допустимы и даже восхвалительны самые бесчеловечные проявления. Подобное невозможно представить в Новороссии. Ополчение Донбасса передаёт Киеву и родителям спасённых и вылеченных пленных, в то время как украинские военные убивают пленных или передают измождённых и изуродованных пытками, либо схваченных на улицах подставных. Вчерашние мирные люди стали расстреливать и бомбить мирных жителей Новороссии, – не ополченцы же расстреливают свои города и своих родственников…

Цивилизационно нестабильные народы легко подвержены идеологическим маниям, а лечение трудно и долговременно. Сохранение традиционных ценностей и духовное нравственное состояние общества – это вопрос не общественных дискуссий, а, наряду с государственной стабильностью, вопрос самосохранения русской цивилизации, России и всех в ней живущих.