ЗАБЛУЖДЕНИЯ ГЕНИЯ. Н.А. Бердяев о "русском коммунизме"

Самым высоким образом оценивая творчество Н.А. Бердяева, необходимо признать, что у него были и серьёзные заблуждения, сыгравшие роковую роль не только в его жизни. Была одна тема, в разработке которой Бердяеву неизменно отказывала творческая интуиция – коммунизм и Россия. О России он писал много и, в большинстве случаев, проникновенно и глубоко. Но как только возникала проблема взаимоотношения марксистского коммунизма и русской истории и культуры, суждения Бердяева оказывались очень пристрастными и поверхностными. Будто в его творческом взоре было какое-то тёмное пятно, застилающее ему постижение именно этого предмета. Этому способствовало сочетание нескольких факторов: 1) особенности творческого метода; 2) экзистенциальное самооправдание; 3) дуалистическая онтология; 4) общеинтеллигентские предрассудки.

Творческому методу Бердяева свойственен определённый импрессионизм: он нередко описывал впечатления от непосредственного созерцания предмета. В нём сильна художественная интуиция, и его произведения – во многом импрессионистические наброски духовных реальностей. Это своеобразная манера со своими яркими достоинствами и неизбежными недостатками. Для неё характерно глубокое всецелое, можно сказать, экзистенциальное сопереживание предмету наблюдения, позволяющее проникновенно судить о нём. Бердяев мог импрессионистическим мазком тонко обрисовать большой философский труд «Столп и утверждение истины»: «Книга П. Флоренского по своей музыке производит впечатление падающих осенних листьев. В ней разлита меланхолия осени». Или бросить в связи с переживанием Розановым проблем пола: «О вечно бабьем в русской душе». Но когда предмет выпадает из поля наблюдения философа, впечатления о нём тускнеют, заслоняются новыми пристрастиями, отсюда более поздние суждения об этом предмете могут становиться односторонними, предвзятыми. Это и произошло с осознанием природы коммунистической революции и сталинского режима. В 1918 году в статье «Духи русской революции», напечатанной в сборнике «Из глубины», а также в блестящей книге «Философия неравенства» Бердяев по свежим впечатлениям даёт глубокий анализ российской катастрофы. Впоследствии он теряет ощущение инфернальности большевизма, иногда считает, что германский фашизм – большее зло, пытается увидеть в сталинизме положительные начала. О «Философии неравенства», в которой он обращался к большевикам с разоблачающими письмами, сам Бердяев в «Самопознании» отзывался: «не люблю, считаю во многом несправедливой и… не выражает по-настоящему моей мысли». Позже она действительно не выражала его мысли, поскольку мысль серьёзно изменилась: далёкую Россию он понимает всё меньше. В частности, в «Русской идее» он писал, что «Русская революция пробудила и расковала огромные силы русского народа. В этом её главный смысл. Советская конституция 1936 г. создала самое лучшее в мире законодательство о собственности. Личная собственность признаётся, но в форме, не допускающей эксплуатации». Подобные характеристики не имели никакого отношения к реальной ситуации в СССР.

Другая причина оправдания марксистского коммунизма – в нежелании и неумении Бердяева признать ошибочными свои марксистские увлечения молодости. Самооправдание горделивого ума не позволяло философу однозначно откреститься от своих заблуждений – вполне понятных и закономерных для молодости и атмосферы начала века, – и признать марксизм ложной злонаправленной идеологией. Чтобы придать вид солидности пристрастиям молодости, приходилось всю жизнь выискивать аргументы для апологии марксизма. И лучшим аргументом было утверждение: марксизм не так плох, а бесчеловечный русский большевизм – совсем не марксизм, но извечно русская тоталитарная традиция; гуманный европейский марксизм извратили русские азиаты.

Третья причина не совсем адекватного отношения к коммунизму Бердяева исходит из его дуалистической онтологии. Он признаёт сосуществование двух первичных субстанций: Бога и первичного ничто (аналогичного «Ungrund» – неисследимой бездне Якова Бёме или меону античной философии), существующего до времени и бытия. «В природе Бога, глубже Его, лежит какая-то изначальная тёмная бездна, и из недр её совершается процесс теогонический, процесс Богорождения; этот процесс есть уже вторичный процесс по сравнению с этой первоначальной безосновной, ни в чём не выразимой бездной, абсолютной, иррациональной, не соизмеримой ни с какими нашим категориями. Есть какой-то первоначальный исток, ключ бытия, из которого бьёт вечный поток, и в этот вечный источник извечно вносится Божественный свет, в нём совершается акт Богорождения» (Н.А. Бердяев). При этом первоисток, или рождающее лоно, бытия «первичнее Бога и вне Бога»; получается, что из тёмной бездны – предвечного ничто в вечности рождается Святая Троица: Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой. Из этой тёмной бездны Бог творит мир – с её молчаливого согласия. В добытийной основе бытия – источник безначальной иррациональной свободы, которая в свою очередь является источником и творчества, и разрушения, то есть – и добра, и зла. В сотворённом мире бездна сосуществует и содействует с Творцом. Понятно, что это попытка решить проклятый вопрос теодицеи – оправдание Бога при торжестве мирового зла. Но такого рода богооправдание умаляет Божественную сущность, лишает Бога основных признаков божественности – абсолютности и неограниченности, ибо, по определению, Бог – это Абсолют и вне Бога ничего нет и ничего быть не может. Явно ошибочные метафизические предпосылки влекут очень серьезные последствия во всех областях философии. В том числе и в объяснении природы зла[1]. Если умаляется природа Божества, если и добро, и зло имеют один источник, то Первопричины становятся относительными, а представления о добре и зле двоятся. Размываются критерии добра и зла: нет абсолютного добра, ибо нет его источника – Абсолюта, но и зло не является собственно злом, в конечном счёте, может оказаться и не злом, а какой-либо формой относительного добра. В результате у Бердяева наиболее радикальная во всей мировой истории форма социального зла – коммунизм – лишается инфернальных характеристик. Так на запрос экзистенциального самооправдания даётся метафизически ложный ответ.

Когда же требуется объяснить невиданные злодеяния советского коммунизма, то здесь Бердяеву помогаю общеинтеллигентские предрассудки – суждение о России через иллюзию «русского Запада». И это четвёртая причина заблуждений Бердяева относительно проблемы «коммунизм и Россия». Сила импрессионистического созерцания нередко позволяет философу возвыситься над сословными и корпоративными предрассудками. Так, его книги «Судьба России» и «Русская идея» преисполнены глубоких суждений, хотя и здесь сохраняется налёт предвзятости. Но есть книга, которая почти целиком определяется роковыми заблуждениями философа – «Истоки и смысл русского коммунизма», написанная в 1933 году по-французски, многократно издавались на всех европейских языках и только лет через пятнадцать была издана по-русски. В ней продемонстрированы и слабости импрессионистического творческого подхода, и экзистенциальное самооправдание автора, и драматические следствия дуалистической метафизики, и пережитки интеллигентско-орденской психологии.

 Все заблуждения не умаляют достоинств творчества Николая Бердяева, ибо одно, к сожалению или к счастью, не отменяет другого. Но в восприятии читателей – нередко отменяет. Если Бердяев признаётся крупнейшим философским авторитетом, то этот авторитет как бы застраховывает его от заблуждений, иногда вполне тривиальных. Но если для кого-то его суждения о России представляются очевидно ложными, то всё его творчество объявляется белибердяевщиной (А.И. Солженицын). Важно различать духов лжи и стяжать Духа истины и в данном случае. Поэтому проанализируем наиболее симптоматичные высказывания в книге, которая имела большое влияние на формирование западного общественного мнения, а отражённо и отечественного либерального мнения – о России и коммунизме.

«Доктрина о Москве, как Третьем Риме, стала идеологическим базисом образования Московского царства. Царство собиралось и оформлялось под символикой мессианской идеи. Искание Царства, истинного царства, характерно для русского народа на протяжении всей его истории. Принадлежность к русскому царству определялась исповеданием истинной, православной веры. Совершенно также и принадлежность к советской России, к русскому коммунистическому царству будет определяться исповеданием ортодоксально-коммунистической веры» (Н.А. Бердяев). Прежде всего, вовсе не так однозначна сама религиозно-мессианская идея в Московском царстве. Концепция Москвы – Третьего Рима изначально – в авторстве старца Филофея – предписывала Москве духовную миссию хранительницы Православия. Иосифлянская идеология гипертрофировала в ней значение государственной власти, которая ставилась выше церковного авторитета. Этим духовная миссия Москвы как Третьего Рима вытеснялась миссией имперской. Затем усилившееся под иосифлянской опекой царство стремится к освобождению от религиозного влияния, что и было одной из основных причин церковного раскола XVII века. С этого времени идеология Москвы – Третьего Рима перестаёт быть официальной доктриной, сохраняется только в старообрядчестве. Но необъяснимо, почему принадлежность к коммунизму будет определяться совершенно так же, как и принадлежность к русскому царству; что общего между православной верой и ортодоксально-коммунистической верой – самым яростным в истории богоборчеством. Очевидно, что всякая идеологическая вера единоприродна всякой идеологической вере, но на религиозную веру она похожа настолько же, насколько антихрист похож на Христа.

«Произошло изумительное в судьбе русского народа. Вместо Третьего Рима в России удалось осуществить Третий Интернационал и на Третий Интернационал перешли многие черты Третьего Рима. Третий Интернационал есть также священное царство, и оно тоже основано на ортодоксальной вере. На Западе очень плохо понимают, что Третий Интернационал есть не Интернационал, а русская национальная идея. Это есть трансформация русского мессианизма. Западные коммунисты, примыкающие к Третьему Интернационалу… не понимают, что они присоединяются к русскому народу и осуществляют его мессианские призвания» (Н.А. Бердяев). Приходится повторять очевидные факты: концепция Москвы – Третьего Рима – изначально говорила о религиозной миссии русского народа – хранителя христианской истины. Затем до Раскола XVII века она обосновывала легитимность московской царской власти. Но нигде и никогда русский мессианизм не формулировал того, что коммунисты всего мира понаделали во всем мире. Зато об этом целеполагании можно прочитать в первоисточниках – начиная от «Коммунистического манифеста» К. Маркса и Ф. Энгельса. Но благодаря Бердяеву многие на Западе уверены в химере: русский национализм породил мировую коммунистическую систему.

«Можно было бы сделать сравнение между Петром и Лениным, между переворотом петровским и переворотом большевистским. Та же грубость, насилие, навязанность сверху народу известных принципов, та же прерывность органического развития, отрицание традиций, тот же этатизм, гипертрофия государства, то же создание привилегированного бюрократического слоя, тот же централизм, то же желание резко и радикально изменить тип цивилизации» (Н.А. Бердяев). Конечно, дело не в том, что неповторимый русский Пётр похож на неповторимого русского Ленина. Пётр и Ленин схожи со всяким тираном, насильственно перетряхивающим органичную жизнь народа и государства. Они похожи на маньяка у власти в любое время в любой стране. Более того, и тот и другой выражали собой тип предельного западника – стремящегося перекроить Россию в соответствии с западническими утопиями. Тема «Иван Грозный – Петр I – Сталин – как традиционно русский тип» была распространённой в западной публицистике, Бердяев её только усилил авторитетом русского философа. Вот что говорит прилежный ученик: «Россия от Иоанна Грозного и Петра Великого вплоть до Ленина и Сталина идёт своим неизменным путём. Я скажу более: Россия в организации советов нашла выражение своей истинной природы» (Адольф Гитлер). Понятно, почему на Западе было выгодно так видеть Россию.

«Но большевистская революция путём страшных насилий освободила народные силы, призвала их к исторической активности, в этом её значение. Переворот же Петра, усилив русское государство, толкнув Россию на путь западного и мирового просвещения, усилил раскол между народом и верхним культурным и правящим слоем» (Н.А. Бердяев). Здесь отдельные истинные замечания перемешаны с заблуждениями. Об освобождении народных сил большевизмом – притом, что этот народ подвергся самому тотальному террору и истреблению во всей мировой истории – даже неудобно читать у автора такого масштаба. О западном и мировом просвещении известно, что Россия до Петра была открыта ему и плодотворно перенимала европейский технологический опыт, сохраняя собственную культурную самобытность. Пётр же разрушил базовые традиции и ценности русского народа и насильственно насадил чуждую культуру. Далее и сам Бердяев по существу признаёт этот факт: «Западное просвещение XVIII века в верхних слоях русского общества было чуждо русскому народу. Русское барство XVIII века поверхностно увлекалось вольтерианством в одной части, мистическим масонством в другой. Народ же продолжал жить старыми религиозными верованиями и смотрел на барина, как на чужую расу».

«В душе русского народа происходила борьба Востока и Запада, и борьба эта продолжалась в русской революции. Русский коммунизм есть коммунизм восточный. Влияние Запада в течение двух столетий не овладело русским народом. Мы увидим, что русская интеллигенция совсем не была западной по своему типу, сколько бы она не увлекалась западными теориями» (Н.А. Бердяев). Пётр вполне насильственно повернул Россию к Западу, при этом русский народ в массе своей продолжал жить старыми религиозными верованиями и смотрел на барина, как на чужую расу, барство же – предшественник русской интеллигенции, как и положено чужой расе, вело вполне чужеродный образ жизни. За два столетия процессы отчуждения культурных слоёв от отечественной культуры только углублялись. Из утверждений Бердяева же следует, что интеллигенция, два века говорившая на европейских языках и мыслившая по западным шаблонам, не может не быть западной, а коммунизм, который интеллигенция заимствовала на Западе, не может быть восточным. Но здесь элементарная логика отказывает, ибо познание не рационально, а экзистенциально: всякий человек понимает то, что хочет понимать, и не понимает того, чего не хочет.

«В интеллигенции были типические русские черты, и совершенно ошибочно то мнение, которое видело в интеллигенции денационализацию и потерю всякой связи с русской почвой» (Н.А. Бердяев). Всякую связь, живя в России, действительно невозможно потерять, но, опять же, из предыдущих текстов Бердяева следует, что культурные сословия очень оторвались от русской почвы. Дальше Бердяев это же и признаёт, но теперь оказывается, что не интеллигентская это черта: «Для интеллигенции характерна беспочвенность, разрыв со всяким сословным бытом и традициями, но эта беспочвенность была характерно русской». Бердяев, конечно же, не называет слои, которые были бы так же беспочвенны, как интеллигенция, ибо их нет и быть не может в русской жизни, преисполненной традиций. Собственно, идеология беспочвенности и является основным отличием интеллигенции от всех других сословий: «Русская интеллигенция есть группа, движение и традиция, объединяемые идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей» (Г.П. Федотов). Бердяев говорит о русской мысли XIX века как о беспочвенной и бунтующей, не объясняя, как же эта беспочвенная мысль могла породить на русской почве русский коммунизм.

«Русская мысль стремится к целостности… Это стало основным русским мотивом, вкорененным в глубинах русского характера. Русские коммунисты-атеисты утверждают целостность, тоталитарность не менее православных славянофилов. Психологически русская ортодоксальность и есть целостность, тоталитарность» (Н.А. Бердяев). Вот так – через запятую отождествляются целостность и тоталитарность, которые противоположны по смыслу. Целостность – это здоровое духовное единство органичного многообразия, тоталитарность же – это болезненно маниакальное, агрессивное подчинение всего частному принципу. В свою очередь ортодоксальность может быть как здоровой и целостной, так и болезненно гипертрофированной, то есть тоталитарной. Религиозная ортодоксальность отстаивает универсальные бытийные ценности, поэтому это изначально органичное явление. Партийная ортодоксальность навязывает всему обществу партикулярный – частный интерес – это искажённое мировоззрение. Идеологическая же ортодоксальность – претензия искажённого, ложного мировоззрения на единственно верное учение – это уже идеомания, патология сознания. Действительно, целостность свойственна русскому национальному характеру, но тоталитарность интеллигентского сознания является не продолжением этого свойства, а отрицанием его: беспочвенная орденская психология оторвалась от целостного православного миросозерцания и сосредоточилась на крайне ограниченном наборе идеологических догм – интеллигентском «символе веры». Напомним, что вообще пороки не являются продолжением достоинств, а отрицанием их, так же как зло не является продолжением добра, а отрицанием его.

«Анархизм столь же характерное порождение русского духа, как и нигилизм, как и народничество… Элемент анархический очень силён и в русской мысли XIX века. Государство это были “они”, чужие, “мы” же жили в ином плане, чуждом всякому государству. Если русским свойственна была мысль о священном помазании власти, то им же свойственна была мысль, что всякая власть есть зло и грех» (Н.А. Бердяев). Здесь качества, свойственные только одному сословию, приписываются всему народу. Непрерывная борьба с традиционной русской властью – это одна из характеристик беспочвенности интеллигенции, её отрыва от русского духа. Конечно, не в каждой русской душе ежечасно боролись эти противоречия, но большинству народа – органичным сословиям – действительно свойственна мысль о священном помазании власти, в то время как революционное меньшинство действительно относилась к власти как к исконному злу. Если об анархизме русского народа судить по бунтам Разина и Пугачева, то можно с уверенностью сказать, что в цивилизованной Европе восстаний, гражданских и междоусобных войн – то есть анархии – было несравненно больше.

«Толстой и Достоевский глашатаи универсальной революции духа. Их ужаснула бы русская коммунистическая революция своим отрицанием духа, но и они были её предшественниками» (Н.А. Бердяев). В предвзятой теме Бердяев допускает удивительное смешение понятий. Как прекрасно сказано: революция духа, – только к Толстому это имеет отдалённое отношение. Если революция отрицает дух, то есть отрицает духовную революцию, то это, строго говоря, духовная контрреволюция. Вот этой-то духовной контрреволюции, или коммунистической революции, Толстой действительно был (по авторитетному свидетельству Ленина) – зеркалом, ибо гениальный романист много поспособствовал пророчеством «новой религии» – толстовства (гордыни антихристианства) и своей аффектированной публицистикой замутнению национального сознания и приближению духовной катастрофы. «Тогда в русских головах, начиная с тех же Толстого и Соловьёва, прыгали большие зайцы» (митр. Сурожский Антоний). Достоевский же, напротив, всем своим творчеством обличал революционные идеологии, заимствованные из Европы беспочвенной интеллигенцией. Строго говоря, оба великих писателя были предшественниками прямо противоположных духов.

Бердяев уверяет, что большевистский «“ортодоксальный” марксизм, который в действительности был по-русски трансформированным марксизмом, воспринял, прежде всего, не детерминистическую, эволюционную, научную сторону марксизма, а его мессианскую, мифологическую, религиозную сторону, допускающую экзальтацию революционной воли, выдвигающую на первый план революционную борьбу пролетариата, руководимую организованным меньшинством, вдохновленным сознательной пролетарской идеей… Коммунистическая революция в России совершалась во имя тоталитарного марксизма, марксизма, как религии пролетариата, но в противоположность всему, что Маркс говорил о развитии человеческих обществ… И это оказалось согласным с русскими традициями и инстинктами народа. В мифе о пролетариате по-новому восстановлен миф о русском народе. Произошло как бы отождествление русского народа с пролетариатом, русского мессианизма с пролетарским мессианизмом. Поднялась рабоче-крестьянская, советская Россия. В ней народ-крестьянство соединился с народом-пролетариатом вопреки всему тому, что говорил Маркс, который считал крестьянство мелкобуржуазным реакционным классом… Большевизм гораздо более традиционен, чем это принято думать, он согласен со своеобразием русского исторического процесса. Произошла русификация и ориентализация марксизма».

Ленинизм-большевизм заимствовал в марксизме его сущность, то, чем марксизм отличается от всех других идеологий и что предельно ясно выражено в «Коммунистическом манифесте» – экзальтацию революционной воли – установление тотальной идеологической власти и тотальную переделку общества и человека по идеологическому образцу.  Конечно же, при реализации революционной мании в разных странах революционеры используют национальную специфику и любой годящийся подручный материал – это дело не принципиальное. Марксистская «ортодоксальность» русских большевиков только в том, что они использовали все возможности в России, в том числе и её крестьянскую специфику («слабое звено в цепи» – Ленин) для захвата власти. Китайский Мао тоже ортодоксальный марксист, хотя он для захвата власти эксплуатировал не пролетариат, а национально-освободительную борьбу.

Поэтому коммунистические режимы во всех странах были национально трансформированы, но, вместе с тем, схожи своей марксистской природой, а не русским мессианизмом. Во всех странах коммунисты опирались на маргинализированные слои населения для репрессий против большинства и уничтожения всех традиционных форм жизни. И в большевистской демагогии, и в кровавой практике большевизма не было ничего близкого к согласию с русскими традициями и инстинктам народа. Что же касается отождествления русского мессианизма с пролетарским мессианизмом, то это из разряда отождествления добра и зла: отождествить русскую религиозную идею и даже русскую имперскую идею – с яростным богоборчеством и людоедским пафосом большевизма можно только смешивая все критерии истины и моральные принципы. Никуда рабоче-крестьянская Россия не поднялась, а была полностью дезорганизовано крахом государственности и традиционного жизненного уклада, что было инициировано правящей элитой страны. Затем рабочее крестьянское масса последовательно уничтожалась при красном терроре, гражданской войне, коллективизации… Десятки миллионов людей были истреблены только потому, что «русский» марксизм оказался совершенно чужд большинству русского народа.

«Большевизм оказался в России наименее утопическим и наиболее реалистическим, наиболее соответствующим всей ситуации, как она сложилась в России в 1917 году, и наиболее верным некоторым исконным русским традициям, и русским исканиям универсальной социальной правды, понятой максималистически, и русским методам управления и властвования насилием. Это определено всем ходом русской истории, но также и слабостью у нас творческих духовных сил. Коммунизм оказался неотвратимой судьбой России, внутренним моментом в судьбе русского народа» (Н.А. Бердяев). Если в момент общенационального бедствия идеологические интернациональные силы сумели проявить качества спаянной банды и при мощной финансовой поддержке из-за рубежа насильственно захватили власть, – то это говорит не о неотвратимости, а о роковых случайностях. Конечно, случившееся во многом предопределено сложившейся в России ситуацией, но, тем не менее, могло случиться и иначе. Конечно же, марксизм-большевизм – наиболее утопическая идеология. К сожалению, вся история XX века доказывает, что утопии вполне осуществимы, что никак не прибавляет им реалистичности. Человек, скажем, собирался построить дом, изучил дело и приготовил материалы, но – роковая случайность либо нелепая закономерность – ему упал на голову кирпич. И теперь он в доме умалишенных строит карточные домики. Но значит ли это, что первоначальный его замысел был более утопичным, чем нынешнее занятие. Воплощение социальной утопии всегда было результатом помутнения человеческого разума и всегда требовало невероятных разрушений и бесчисленных человеческих жертв. Большевизм соответствовал не всей ситуации в России, а только её нездоровой стороне. Он усиливал и распространял это болезненное состояние, которое после захвата власти насаждается методами государственного насилия. Если бы большевизм был наиболее реалистическим, наиболее соответствующим всей ситуации в России, ему не пришлось бы устанавливать власть террором и уничтожать десятки миллионов явно не соответствовавших ему жизней. Так называемые же исконно русские традиции и русские методы управления и властвования насилием почему-то неизменно проявлялись везде, где марксисты приходили к власти: и в Азии, и в Америке, и в Африке. Тут надо либо допустить, что весь мир населен русскими, либо признать, что коммунизм – это форма мирового зла.

Но Бердяев и дальше усугубляет ложность своих тезисов. «Только в России могла произойти коммунистическая революция. Русский коммунизм должен представляться людям Запада коммунизмом азиатским. И вряд ли такого рода коммунистическая революция возможна в странах Западной Европы, там, конечно, все будет по иному. Самый интернационализм русской коммунистической революции – чисто русский, национальный» (Н.А. Бердяев). В Европе и было по-иному: в ответ на российский большевизм Европа мирным путём без всякого навязывания извне породила родственную идеологию – фашизм, с еврейским холокостом и ещё большим истреблением славян.

О философских истоках бердяевской апологии марксизма писал Борис Парамонов: «Существует определённый “бердяевский соблазн”… Бердяев порой взвинчивал вопросы на такую высоту, окутывал их таким философским туманом, что уже становились неразличимы Бог и дьявол… То, что Бердяев наделил марксизм бессознательной религиозностью, характеризует не марксизм, а самого Бердяева. Он писал, что опасный уклон русского сознания – подмена апокалиптики нигилизмом. В вопросе о марксизме и социализме сознание самого Бердяева совершало такую подмену».

Двусмысленность концептуальная сопровождается явной двусмысленностью в характеристиках большевистских вождей: «Ленин был типически русский человек. В его характерном, выразительном лице было что-то русско-монгольское. В характере Ленина были типически русские черты и не специально интеллигенции, а русского народа: простота, цельность, грубоватость, нелюбовь к прикрасам и риторике, практичность мысли, склонность к нигилистическому цинизму на моральной основе… В нём черты русского интеллигента-сектанта сочетались с чертами русских людей, собиравших и строивших русское государство. Он соединял в себе черты Чернышевского, Нечаева, Ткачева, Желябова с чертами великих князей московских, Петра Великого и русских государственных деятелей деспотического типа… В 1918 году, когда России грозил хаос и анархия, в речах своих Ленин делает нечеловеческие усилия дисциплинировать русский народ и самих коммунистов. Он призывает к элементарным вещам, к труду, к дисциплине, к ответственности, к знанию и к учению, к положительному строительству, а не к одному разрушению, он громит революционное фразёрство, обличает анархические наклонности, он совершает настоящее заклинание над бездной. И он остановил хаотический распад России, остановил деспотическим, тираническим путём. В этом есть черта сходства с Петром… В своей личной жизни Ленин, как и Победоносцев, не был злой человек, в нём было не мало добродушия, было человеческое отношение к своим ближним. И Ленин любил детей, любил зверей. Он не был инквизитором» (Н.А. Бердяев). Конечно же, не был, ибо инквизиторы – агнцы по сравнению с кровавой фигурой большевистского вождя. Призывал к элементарным вещам Ленин в то время, когда организовывал невиданный в мировой истории красный террор, систему концентрационных лагерей, лично писал на множестве записок резолюции: расстрелять. Фантастические панегирики ленинским человечности и добродушию нужны Бердяеву для того, чтобы очередной раз доказать, что коммунизм сам по себе не бесчеловечное явление. Ибо его осуществляют люди, любящие детей и зверей. Хотя не безызвестно, что детишек и зверят любили многие злодеи, никак не ценившие человеческую жизнь – жестокость нередко сентиментальна. А фантазии на счёт типически русско-монгольской природе планетарного злодея нужны для доказательства всё той же русскости коммунизма.

«Ленин допускал все средства для борьбы, для достижения целей революции. Добро было для него все, что служит революции, зло – всё, что ей мешает. Революционность Ленина имела моральный источник, он не мог вынести несправедливости, угнетения, эксплуатации. Но, став одержимым максималистической революционной идеей, он, в конце концов, потерял непосредственное различие между добром и злом, потерял непосредственное отношение к живым людям, допуская обман, ложь, насилие, жестокость. Ленин не был дурным человеком, и в нём было много хорошего. Он был бескорыстный человек, абсолютно преданный идее, он даже не был особенно честолюбивым и властолюбивым человеком, он мало думал о себе. Но исключительная одержимость одной идеей привела к страшному сужению сознания и к нравственному перерождению, к допущению совершенно безнравственных средств в борьбе. Ленин был человеком судьбы, роковой человек, в этом его сила» (Н.А. Бердяев). Все-таки – либо допускал все средства для борьбы, либо не был дурным человеком. Насчёт того, что великодушный Ленин не мог вынести несправедливости, угнетения, эксплуатации, отчего и затеял революцию, – это какие-то сказки для младенцев. Этот бескорыстный человек, конечно, не был особенно честолюбивым и властолюбивым, ибо с начала своей деятельности был маньяком честолюбия и властолюбия: вся его биография и состоит из бесконечной борьбы за власть в партии, затем самой партии за власть, борьбы, в которой не было жалости ни к близким, ни к друзьям. Все эти характеристики не имеют никакого отношения к реальности, но на что не пойдешь, чтобы доказать человечность своей привязанности молодости.

«Как это не парадоксально звучит, но большевизм есть третье явление русской великодержавности, русского империализма, – первым явлением было московское царство, вторым явлением петровская империя. Большевизм – за сильное, централизованное государство. Произошло соединение воли к социальной правде с волей к государственному могуществу, и вторая воля оказалась сильнее. Большевизм вошел в русскую жизнь, как в высшей степени милитаризованная сила. Но старое русское государство всегда было милитаризованным… Они создали полицейское государство, по способам управления очень похожее на старое русское государство… В Московском царстве и в империи народ держался единством религиозных верований. Новая единая вера для народных масс должна быть выражена в элементарных символах. По-русски трансформированный марксизм оказался для этого вполне пригодным» (Н.А. Бердяев). Но если действительно марксизм оказался вполне пригодным, то для чего во имя его десятилетиями приходилось истреблять лучшую часть народа – не только в элите, но и крестьянство?! Такого геноцида собственного населения не было нигде и никогда в мире, даже в фашистской Германии. Только потому, что новая единая вера коммунистов была изначально совершенно враждебна русскому народу, а фашизм не был непосредственно направлен на уничтожение немецкого народа. Что коммунизм – это третье явление русской великодержавности, русского империализма – доказывается по логике отдалённой аналогии (то есть, без всякой логики): планета Марс, как и Земля – круглая, значит и на Марсе есть жизнь. Опять же, нигде и никогда большевики-ленинцы не были замечены в проявлении воли к социальной правде, если за таковую не принимать беспардонную их ложь и демагогию во имя победы революции – то есть во имя собственной власти. С лёгкой руки Бердяева миф о милитаризованности старого русского государства стал расхожим на Западе, которому надо было самооправдываться перед железным фактом истории: в течение сотен лет европейские страны непрерывно совершали нашествия на Россию, в то время как «милитаризованная» Россия по своей инициативе не нападала на западноевропейские страны. Похоже большевистское государство на русское государство – не больше, чем паразит на хозяина; хотя извне как бы и прежнее огромное тело, формы которого не меняет маленький, глубоко всосавшийся ядовитый паразит, но он уже протравил весь организм и верховодит его функциями. А западные «доброжелатели» судят не болезнь, а больного.

«Революция освободила раньше скованные рабоче-крестьянские силы для исторического делания. В русском народе обнаружилась огромная витальная сила, которой раньше не давали возможности обнаружиться» (Н.А. Бердяев). Это – о кровавых стройках коммунизма – лагерях, в которые были согнаны и превращены в рабов десятки миллионов людей. Иногда зло бывает настолько откровенно чудовищным, что не хватает сил сполна осознать этот жуткий факт. Ещё труднее принять свою долю ответственности за него. Услужливое сознание и подсказывает формулы, которые объясняют, что всё не так страшно, как кажется, ибо не беснование в чистом виде, а историческое делание, за которые мы – сторонние наблюдатели – не ответственны. Кстати, чья витальная сила освоила самые грандиозные в мире пространства за исторически короткий срок, если русской силе раньше не давали возможности обнаружиться?

«Только диктатура могла остановить процесс окончательного разложения и торжества хаоса и анархии. Нужно было взбунтовавшимся массам дать лозунги, во имя которых эти массы согласились бы организоваться и дисциплинироваться, нужны были заражающие символы. В этот момент большевизм, давно подготовленный Лениным, оказался единственной силой, которая с одной стороны могла докончить разложение старого и с другой стороны организовать новое. Только большевизм оказался способным овладеть положением, только он соответствовал массовым инстинктам и реальным отношениям, и он демагогически воспользовался всем» (Н.А. Бердяев). Что только диктатура могла остановить торжество хаоса – это очевидно. Но проблема в том, какая диктатура – национальная или антинациональная. Можно представить вполне возможную победу Корнилова, затем Колчака или Деникина – подобный опыт реакции на коммунизм известен в нашем веке: Франко в Испании, черные полковники в Греции, Пиночет в Чили. При этом массам были бы даны лозунги и заражающие символы, они были бы организованы и дисциплинированы. Но при этом было бы на порядок меньше истребления населения и разрушений. И какие хаос и анархия могут быть хуже тех, которые возникли в результате развязанной большевиками кровавой (15 миллионов жертв) Гражданской войны?! То есть большевики не были единственным и потому неизбежным вариантом. Но если это было бы и так, то говорило бы только о величайшей трагедии страны, которая в годину лютых испытаний оказалась завоёванной самыми свирепыми в мировой истории сатанинскими силами. И что это за заявление о революционной необходимости докончить разложение старого – в устах христианского философа-персоналиста? Все-таки: либо большевизм соответствовал массовым инстинктам и реальным отношениям, и тогда массы сами за ним устремились; либо он всего лишь демагогически воспользовался всем, то есть невиданно лгал всем и вся, – но именно потому, что интересы большевиков никак не соответствовали ни интересам масс, ни реальным отношениям, – здесь одно явно исключает другое.

«Большевизм воспользовался всем для своего торжества… Он воспользовался свойствами русской души, во всём противоположной секуляризованному буржуазному обществу, её религиозностью, её догматизмом и максимализмом, её исканием социальной правды и царства Божьего на земле, её способностью к жертвам и к терпеливому несению страданий, но также и проявлениям грубости и жестокости, воспользовался русским мессианизмом, всегда остающимся, хотя бы в бессознательной форме, русской верой в особые пути России» (Н.А. Бердяев). Конечно же, большевики воспользовались всеми расколами в душе России, всеми болезнями, пороками в обществе, всеми слабостями народа, – в этом их паразитическая миссия. Но больше всего они воспользовались тактикой глобальной лжи и тотального террора, утопив в крови десятки миллионов людей (в гражданской бойне, в искусственном голоде в Поволжье и Украине, в коллективизации, в лагерных стройках), выжигая всякие оттенки русской души, с её религиозностью, догматизмом, максимализмом, мессианизмом и прочее.

«Произошло удивительное превращение. Марксизм, столь не русского происхождения и не русского характера, приобретает русский стиль, стиль восточный, почти приближающийся к славянофильству… И русский коммунизм вновь провозглашает старую идею славянофилов и Достоевского. Из Москвы, из Кремля исходит свет, который должен просветить буржуазную тьму Запада» (Н.А. Бердяев). Напомним, что это было написано не после Великой Отечественной войны, когда для таких утверждений можно было найти хоть какие-то основания, а в 1933 году, когда ломается хребет русского народа – истребляется крестьянство, а также развертываются самые кровавые в истории гонения на верующих. Аналогия же со славянофилами и Достоевским – чистое измышление, ибо ни о чем близком к такому свету из Москвы они не помышляли.

Не удивительно, что европейский марксизм в России приобрёл некоторые русские черты, так же, как в Китае – китайские. Идеократия всегда паразитирует на чертах характера и ценностях захваченного народа, всегда использует и направляет в свою пользу его энергию. Но закономерности внедрения идеологической мании, её разворачивания, подчинения сознания масс, организации и захвата её носителями государственной власти, – все эти закономерности оказываются одинаковыми, где бы это ни происходило. Меняются беснующиеся массы и вожди-маньяки – русские ли, китайские, немецкие или камбоджийские, но формы и закономерности идеологического психоза и утверждения идеократии – идентичны.

«Коммунизм создаёт деспотическое и бюрократическое государство, призванное господствовать над всей жизнью народа, не только над телом, но и над душой народа, в согласии с традициями Иоанна Грозного и царской власти… В своих грандиозных, всегда планетарных планах, коммунизм воспользовался русской склонностью к прожектерству и фантазерству, которые раньше не могли себя реализовать, теперь же получили возможность практического применения» (Н.А. Бердяев). В царской власти (даже и у Грозного) можно обнаружить призвание господствовать не только над телом, но и над душой народа только при необузданной (и безответственной) исторической фантазии. Можно было бы продолжить: коммунизм воспользовался и китайской, и вьетнамской, и камбоджийской, и албанской склонностью к прожектерству, фантазерству… – чтобы понять абсурдность этих утверждений. И, конечно, только из европейского далека и только через очень розовые очки могло показаться, что грандиозные фантасмагорические проекты типа «Беломорканала», а также милитаристические стройки возводятся силою фантазёрства русского народа.

«Тираничность и жестокость советской власти не имеет обязательной связи с социально-экономической системой коммунизма. Можно мыслить коммунизм в экономической жизни соединимый с человечностью и свободой» (Н.А. Бердяев). Понятно, что тираничность и жестокость – от русского народа, а от с юности притягательного коммунизма – только человечность и свобода. Этим утверждениям противоречит тот железный факт, что феномена свободного и человечного коммунизма нигде и никогда не было в истории, а были на всех материках – людоедские. Хотя, впрочем, коммунисты-палачи себя называли самыми свободными и человеколюбивыми в мире.

«На энтузиазм коммунистической молодёжи к социалистическому строительству пошла религиозная энергия русского народа… Философские споры в советской России есть обсуждение вопросов не столько с точки зрения истины и лжи, сколько с точки зрения ортодоксии и ереси, т.е. являются скорее теологическими, чем философскими спорами» (Н.А. Бердяев). Если так, то придётся признать, что марксистско-коммунистический энтузиазм молодежи многих стран мира основан на религиозной энергии русского народа, – ибо таковой «энтузиазм» очевидно однотипен на всех континентах. Вообще о религиозной энергии здесь уместно говорить только в том смысле, что коммунизм – это не новая религия, и даже не лжерелигия, а антирелигия, которая паразитирует на религиозных чувствах и формах, использует их для обмана, извращает их смысл до противоположности.

«Воинствующий духоборческий материализм коммунизма есть явление духа, а не материи, есть ложная направленность духа. Коммунистическая экономика сама по себе может быть нейтральна. Это коммунистическая религия, а не экономика, враждебна христианству, духу, свободе. Правда и ложь так перемешаны в коммунизме именно потому, что коммунизм есть не только социальный феномен, но и феномен духовный» (Н.А. Бердяев). К сожалению, правда и ложь перемешаны более у автора. Воинствующий духоборческий материализм на простом языке означает самое воинствующее во всей мировой истории богоборчество. Сам философ неоднократно говорил, что борьба с Богом неизбежно заканчивается борьбой с человеком, а уничижение божественного ведёт к унижению человеческого. Ложная направленность духа по природе вещей не может создать нейтральную экономику. Коммунизм однозначно и тотально лжив, является системой тотального порабощения человека, поэтому коммунизм отменяет всякие свободы, в том числе и свободу хозяйственной жизни.

Итак, все рассуждения Николая Бердяева о России и коммунизме направлены на доказательство, по сути, двух тезисов. 1. Марксистский коммунизм сам по себе не является тотальным злом. 2. Советский коммунизм имеет к марксизму отдалённое отношение, а все его недостатки и даже злодеяния (очень преувеличенные) имеют источником русскую историю и русскую традицию: Иван IV – Петр I – Сталин. История и природа всех коммунистических режимов явно опровергают эти тезисы. Вместе с тем, в мире существуют очень влиятельные силы, которым явно на руку обеление марксизма-коммунизма и очернение России. Поэтому книга «Истоки и смысл русского коммунизма» стала наиболее известным на Западе произведением Бердяева. Более того, книга оказалась настольной для многих поколений влиятельных западных советологов, политологов, историков, политиков.

После 1917 года эмиграция из России распределилась в основном по следующим потокам. Белоэмигранты, воевавшие с большевиками и потерявшие всё, кроме жизни, по большей части растворились в странах Западной Европы, в основном во Франции, Германии, Греции, где вели труднейшую борьбу за существование. Многие из аристократии и монархических кругов осели в Южной Америке, где до сего дня теплится русская монархическая идея. В США же переехали многие представители либеральной интеллигенции и деятели проигравших большевикам партий: социалистов, кадетов, октябристов. Русским интеллектуалам нужно было оправдать своё поражение в России, и, как это всегда бывает, это оправдание свелось к самооправданию: виноваты не мы – марксисты или бывшие марксисты (как большинство из кадетов), а русские большевики, которые извратили европейский марксизм и насаждают русскую азиатскую деспотию. Многие из русских либералов и социалистов стали публицистами или профессорами американских университетов, где и делились своим историческим опытом. Несколько в меньших масштабах, но это имеет место и в других странах Запада. Конечно же, эти идеи пали на благодатную почву, так как западное общественное мнение всегда радо новым аргументам для доказательства извечного российского варварства, империализма, тоталитаризма и прочее. Ибо Западу надо было оправдывать себя за вековечную агрессию против России и потоки лжи о русском народе. Тут-то и оказались кстати авторитетные «свидетели». Больная совесть русских и западных либералов и социалистов нашла общий рецепт успокоения. Так зачалась мощная традиция, сочетающая русофобию с коммунизмофилией. Книга Бердяева очень поспособствовала росту её влияния. Русский философ своим авторитетом легализовал ряд злонамеренных мифов о России. Современные русофобы Пайпс и Бржезинский считают себя учениками Бердяева.

Николай Бердяев писал книгу в 1933 году, когда коммунизм ещё не захватил полмира. Но он переиздавал её в течение пятнадцати лет, когда Третий коммунистический интернационал насаждал по всему свету нивелирующий все народы марксизм и были невиданные репрессии сталинизма. Более того, он отстаивал свои тезисы и в поздней книге «Русская идея», когда миру уже были известны невиданные злодеяния сталинизма. «Коммунистическая революция, которая и была настоящей революцией, была мессианизмом универсальным, она хотела принести всему миру благо и освобождение от угнетения. Правда, она создала самое большое угнетение и уничтожила всякую свободу, но делала это, искренно думая, что это – временное средство, необходимое для осуществления высшей цели» (Н.А. Бердяев). Таковую «искренность» невозможно представить у Ленина, Сталина, Троцкого и всех людоедов от коммунизма, да и кто же из злодеев не оправдывал свои преступления высшими благими целями. В каких реалиях Бердяев обнаружил хотение коммунистической революции принести всему миру благо и освобождение от угнетения?! В высказываниях по другим вопросам Бердяев упорно настаивал на своих заблуждениях: «Произошла острая национализация Советской России и возвращение ко многим традициям русского прошлого… Коммунизм есть русское явление, несмотря на марксистскую идеологию… В высшую стадию, которая наступит после коммунизма, должна войти и правда коммунизма, но освобождённая ото лжи. Русская революция пробудила и расковала огромные силы русского народа. В этом её главный смысл. Советская конституция 1936 г. создала самое лучшее в мире законодательство о собственности. Личная собственность признаётся, но в форме, не допускающей эксплуатации». Конечно, правда была и в Советской России, но только вопреки коммунизму. Можно ли называть расковыванием сил народа ситуацию, когда десятки миллионов истреблены, а миллионы превращены в лагерных рабов на стройках коммунизма? О самой лучшей в мире советской конституции – это будто цитата из сталинской пропаганды. Но, вопреки исторической очевидности, и до сего дня многие несостоятельные рассуждения Бердяева остаются всё такими же авторитетными среди «либералов».

---

[1] Надо сказать, что почти у всех философов, пытающихся решать проблему теодицеи, наличествует либо дуалистический (как у Бердяева), либо монистический уклон (подобно Шеллингу, у которого источник зла – в безосновной основе Самого Божества). Поэтому вопрос теодицеи и назван проклятым.

СЛОВАРЬ АВТОРСКИХ ПОНЯТИЙ. Хаос - эсхатология

ХАОС – Сфера неупорядоченных стихий, выделенных и ограждённых из изначального ни-что. Собственное бытие хаоса – отсутствие всякого качественного бытия, всякой определённости, это непрерывная дифференциация или распадение. В момент, когда предвечный хаос становится материей творения, в нём раскрываются потенции и силы, которые вливаются в процесс преображения. Хаос становится землёй («В начале сотворил Бог небо и землю» – Быт. 1. 1), питающей своей плотью и энергией само бытие. В то же время в нём обнажаются стихии сопротивления преображению: в менической бездне хаоса – безграничность необусловленных потенций, стихии хаоса случайны, произвольны, но не свободны. Хаос сам по себе ничего не порождает, но склонен отдаться преображающему акту свободы, либо сопротивляться ему. Хаос содержит и потенции зла, небытия. Всякая вещь порождена из хаотической материи, как своей основы, но инерция хаоса стремится выплеснуться за положенные ему пределы, затопить космос. Всякие предмет и существо, в конце концов, вновь погружаются в хаос как свою смерть. Зло хаоса – в сопротивлении материи-материала творческому акту бытия, когда стихи хаоса стремятся к самодостаточности. Ложное самоопределение человека персонализирует разрушительные хаотические тенденции, которые обретают открыто антибытийную сущность и паразитируют на бытии.

ЧУДО – В духовном измерении наиболее адекватный результат подлинно свободного творческого поступка или действия.

ЭКЗИСТЕНЦИЯ (лат. экзистенциа – существование) – Духовная основа человека, укоренённая в глубинах бытия, опыт мета-жизни, явленный в опыте существования в мире сем. Начальный экзистенциальный факт – опыт Творения-Самораспятия Бога, явленного нам в образе Иисуса Христа и в откровении Святой Троицы. Вечная душа человека бытийствует до жизни на земле и до начала мировой истории, вместе с тем, экзистенция формируется в конкретной исторической ситуации, в здесь-теперешнем. То, как душа самополагается в вечности, явлено в этом мире в опыте существования. Мы созидаем свою личность перед стихиями мира сего, обретая экзистенциальный опыт.

ЭНТЕЛЕХИЯ (греч. осуществлённость, от законченный + имею) – Низшая, животная, или вторая душа, которой обладают все живые существа. Душевно-материальная форма, структура организма живого существа. Содержит формальную структуру тела (астральное тело), а также функциональную систему и программу деятельности всех органов тела (астральная душа). У высокоорганизованных животных энтелехия предельно развита и обладает качествами души – чувствами, смутным разумом. Энтелехия является итогом воплощения-персонификации в конкретный момент, это образ земной жизни человека, образ его тела, который душа уносит с собой в вечность. Энтелехия принципиально отличается от души тем, что в ней отсутствует вечная духовная индивидуальная субстанция и её свойства: разум, совесть, воля, свобода. Вечная душа отражает замысел Бога и ответный помысел человека о себе и собственном назначении, энтелехия же – это первая инстанция воплощения духовной монады.

ЭРОС – Могучая, всё оживляющая космическая, природная сила любви к сфере духа. Платоновский Эрос устремлён к идеальным сущностям, духовным первообразам бытия. Эрос пробуждает духовные состояния, напряжение духовной жизни. Следуя зову неба, душа человека стремится к горнему и возносит принятую плоть. Но если эта сила гипертрофируется и отчуждается от целостного теургического акта, она превращается во зло: тотальный спиритуализм обрывает связи с мировой плотью. Это и произошло в неоплатонизме, гностицизме, в которых изощрённое знание оказывалось во многом бесплодным из-за радикального осуждения плоти и отрыва от космической материи. Гиперспиритуализм развоплощает, искажает творческое назначение человека.

ЭРОТ – Плотская сила вожделения плоти, стремление плоти к воссоединению с другой плотью, когда душа через плоть своего организма испытывает влечение к плоти другой души. Мощная эротическая сила плоти может быть преображена в любви, в творчестве, поскольку связывает с материей творения. Но вне духовного контроля она может затопить душу стихией сексуальности. Развоплощённость и распутство – прельщение плотским страстями – расшатывает духовные критерии, ведут к разброду чувств, к раздробленности души, к развалу личности.

ЭСХАТОЛОГИЯ (греч. от др.-греч. конечный, последний + логос, слово, знание) – В христианской традиции – представления о конце света, искуплении и загробной жизни. Учение о конечных судьбах человека и мира, видения о том, что произойдёт после конца времён, попытки замутнённым взором мира сего лицезреть бытие за чертой времени и его конца, в вечности. Со дна космического океана, через толщу жизни мы видим бури и штормы на границе двух эонов, в этом и состоят апокалиптические видéния. Но через слой катастроф духовный взор проникает далее и мы различаем контуры иных миров, нам является небесное свечение грядущей жизни, – это эсхатологические образы. Эсхатологическое сознание устремлено за пределы апокалиптического конца и пытается разглядеть образы Нового Неба и Новой Земли.

АЛЕКСАНДР СОЛЖЕНИЦЫН О КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ

А.И. Солженицын не был знаком с публикациями Ивана Солоневича, когда через много лет собственные исследования привели его к тем же выводам. «Так пузырились и хлестали потоки – но черезо всех перекатился и хлынул в 1929-30 годах многомиллионный поток раскулаченных. Он был непомерно велик, и не вместила б его даже развитая сеть следственных тюрем,… но он миновал её, он сразу ушёл на пересылки, в этапы, в страну ГУЛаг. Своей единовременной набухлостью этот поток (этот океан!) выпирал за пределы всего, что может позволить себе тюремно-судебная система даже огромного государства. Он не имел ничего сравнимого с собой во всей истории России. Это было народное переселение, этническая катастрофа. Но как умно были разработаны каналы ГПУ-ГУЛага, что города ничего б и не заметили! – если б не потрясший их трёхлетний странный голод – голод без засухи и без войны… Озверев, потеряв всякое представление о “человечестве”, – лучших хлеборобов стали схватывать вместе с семьями и безо всякого имущества, голыми, выбрасывать в северное безлюдье, в тундру и в тайгу… Поток 1929–1930 годов, протолкнувший в тундру и тайгу миллиончиков пятнадцать (а как бы не поболе). Но мужики народ бессловесный, ни жалоб не написали, ни мемуаров… Пролился этот поток, всосался в вечную мерзлоту, и даже самые горячие умы о нём почти не вспоминают. Как если бы русскую совесть он даже и не поранил. А между тем не было у Сталина (и у нас с вами) преступления тяжелее… Поток этот отличался от всех предыдущих ещё и тем, что здесь не цацкались брать сперва главу семьи, а там посмотреть, как быть с остальной семьёй. Напротив, здесь сразу выжигали только гнездами, брали только семьями и даже ревниво следили, чтобы никто из детей 14, 10 или 6 лет не отбился бы в сторону: все наподскрёб должны были идти в одно место, на одно общее уничтожение. (Это был ПЕРВЫЙ такой опыт, во всяком случае в Новой истории. Его потом повторит Гитлер с евреями и опять же Сталин с неверными или подозреваемыми нациями.) Поток этот ничтожно мало содержал в себе тех кулаков, по которым назван был для отвода глаз. Кулаком называется по-русски прижимистый бесчестный сельский переторговщик, который богатеет не своим трудом, а чужим, через ростовщичество и посредничество в торговле. Таких в каждой местности и до революции-то были единицы, а революция вовсе лишила их почвы для деятельности. – Затем, уже после 17-го года, по переносу значения кулаками стали называть (в официальной агитационной литературе, отсюда вошло в устный обиход) тех, кто вообще использует труд наёмных рабочих, хотя бы по временным недостаткам своей семьи. Но не упустим из виду, что после революции за всякий такой труд невозможно было не уплатить справедливо – на страже батраков стояли комбед и сельсовет, попробовал бы кто-нибудь обидеть батрака! Справедливый же наём труда допускается в нашей стране и сейчас. Но раздувание хлёсткого термина кулак шло неудержимо, и к 1930-му году так звали уже ВООБЩЕ ВСЕХ КРЕПКИХ КРЕСТЬЯН – крепких в хозяйстве, крепких в труде и даже просто в своих убеждениях. Кличку кулак использовали для того, чтобы размозжить в крестьянстве КРЕПОСТЬ. Вспомним, очнёмся: лишь 12 лет прошло с великого Декрета о Земле – того самого, без которого крестьянство не пошло бы за большевиками, и Октябрьская революция бы не победила. Земля была роздана по срокам, РАВНО. Всего лишь 10 лет, как мужики вернулись из Красной армии и накинулись на свою завоеванную землю. И вдруг – кулаки, бедняки. Откуда это? Иногда – от счастливого или не счастливого состава семьи. Но не больше ли всего от трудолюбия и упорства? И вот теперь-то этих мужиков, чей хлеб Россия и ела в 1928 году, бросились искоренять свои местные неудачники и приезжие городские люди. Как озверев, потеряв всякое представление о "человечестве", потеряв людские понятия, набранные за тысячелетия, – лучших хлеборобов стали схватывать вместе с семьями и безо всякого имущества, голыми, выбрасывать в северное безлюдье, в тундру и в тайгу. Такое массовое движение не могло не осложниться. Надо было освободить деревню также и от тех крестьян, кто просто проявлял неохоту идти в колхоз, несклонность к коллективной жизни, которой они не видели в глаза и о которой подозревали (мы теперь знаем, как основательно), что это будет руководство бездельников, принудиловка и голодаловка. Нужно было освободиться и от тех крестьян (иногда совсем небогатых), кто за свою удаль, физическую силу, решимость, звонкость на сходках, любовь к справедливости были любимы односельчанами, а по своей независимости опасны для колхозного руководства. Этот крестьянский тип и судьба его бессмертно представлены… И ещё в каждой деревне были такие, кто ЛИЧНО стал поперёк дороги здешним активистам. По ревности, по зависти, по обиде был теперь самый удобный случай с ними рассчитаться. Для всех этих жертв требовалось новое слово – и оно родилось. В нём уже не было ничего "социального", экономического, но оно звучало великолепно: подкулачник. То есть, я считаю, что ты – пособник врага. И хватит того! Самого оборванного батрака вполне можно зачислить в подкулачники! … Так охвачены были двумя словами все те, кто составлял суть деревни, её энергию, её смекалку и трудолюбие, её сопротивление и совесть. Их вывезли и коллективизация была проведена. Но и из деревни коллективизированной полились новые потоки: – поток вредителей сельского хозяйства. Повсюду стали раскрываться агрономы-вредители, до этого года всю жизнь работавшие честно, а теперь умышленно засоряющие русские поля сорняками (разумеется по указаниям московского института, полностью теперь разоблачённого…) Одни агрономы не выполняют глубокоумных директив Лысенко (в таком потоке в 1931 году отправлен в Казахстан "король" картофеля Лорх). Другие выполняют их слишком точно и тем обнажают их глупость (в 1934 году псковские агрономы посеяли лён по снегу точно, как велел Лысенко. Семена набухли, заплесневели и погибли. Обширные поля пропустовали год. Лысенко не мог сказать, что снег – кулак, или что сам дурак. Он обвинил, что агрономы – кулаки и извратили его технологию. И потянулись агрономы в Сибирь). А ещё почти во всех МТС обнаружено вредительство в ремонте тракторов (вот чем объяснялись неудачи первых колхозных лет!) – поток "за потери урожая" (а "потери" сравнительно с произвольной цифрой, выставленной весною "комиссией по определению урожая") – "за невыполнение государственных обязательств по хлебосдаче" (райком обязался, а колхоз не выполнил – садись!) – поток стригущих колоски. Ночная ручная стрижка колосков в поле – совершенно новый вид сельского занятия и новый вид уборки урожая! Это был немалый поток, это были многие десятки тысяч крестьян, часто даже не взрослые мужики и бабы, а парни и девки, мальчишки и девчонки, которых старшие посылали ночами стричь, потому что не надеялись получить из колхоза за свою дневную работу. За это горькое и малоприбыльное занятие (в крепостное время крестьяне не доходили до такой нужды!) суды отвешивали сполна: десять лет за опаснейшее хищение социалистической собственности по знаменитому закону от 7 августа 1932 года (в арестантском просторечии закон семь восьмых» (А.И. Солженицын).

ИВАН СОЛОНЕВИЧ О КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ

Первым о громадном крестьянском потоке в ГУЛаге свидетельствовал И.Л. Солоневич в книге «Россия в концлагере», сбежавший в 1934 году вместе с братом и сыном в Финляндию из лагеря «Беломорско-Балтийский Комбина».  «Больше всего было крестьян, до жути изголодавшихся и каких-то по особенному пришибленных. Иногда встречаясь с ними где-нибудь в тёмном углу лестницы, слышишь приглушённый шёпот: “Братец, а братец. Хлебца бы корочку… А?”… Но в какое сравнение могут идти наши страдания и наши лишения со страданиями и лишениями русского крестьянства, и не только русского, а и грузинского, татарского, киргизского и всякого другого. Ведь вот, как ни отвратительно мне, как ни голодно, ни холодно, каким бы опасностям я ни подвергался и буду подвергаться ещё, со мною считались в тюрьме и будут считаться в лагере. Я имею тысячи возможностей выкручиваться, возможностей, совершенно недоступных крестьянину. С крестьянином не считаются вовсе, и никаких возможностей выкручиваться у него нет. Меня плохо ли, хорошо ли, но всё же судят. Крестьянина и расстреливают, и ссылают или вовсе без суда или по такому суду, о котором и говорить трудно; я видал такие “суды”. Тройка безграмотных и пьяных комсомольцев засуживает семью, в течение двух-трех часов её разоряет вконец и ликвидирует под корень. Я, наконец, сижу не зря. Да, я враг советской власти, я всегда был её врагом, и никаких иллюзий на этот счёт ГПУ не питало. Но я был нужен, в некотором роде “незаменим” и меня кормили и со мной разговаривали. Интеллигенцию кормят и с интеллигенцией разговаривают. И если интеллигенция садится в лагерь, то только в исключительных случаях “массовых кампаний” она садится за здорово живёшь… Я знаю, что эта точка зрения идёт совсем в разрез с установившимися мнениями о судьбах интеллигенции в СССР. Об этих судьбах я когда-нибудь буду говорить подробнее, но всё то, что я видел в СССР – а видел я много вещей – создало у меня твёрдое убеждение: лишь в редких случаях интеллигенцию сажают за зря, конечно, с советской точки зрения. Она всё-таки нужна. Её всё-таки судят. Мужика – много, им хоть пруд пруди, и он совершенно реально находится в положении во много раз худшем, чем он был в самые худшие, в самые мрачные времена крепостного права. Он абсолютно бесправен, так же бесправен, как любой раб какого-нибудь африканского царька, так же он нищ, как этот раб, ибо у него нет решительно ничего, чего любой деревенский помпадур не мог бы отобрать в любую секунду, у него нет решительно никаких перспектив и решительно никакой возможности выкарабкаться из этого рабства и этой нищеты… Положение интеллигенции? Ерунда – положение интеллигенции по сравнению с этим океаном буквально неизмеримых страданий многомиллионного и действительно многострадального русского мужика. И перед лицом этого океана как-то неловко, как-то язык не поворачивается говорить о себе, о своих лишениях: всё это булавочные уколы. А мужика бьют по черепу дубьём… И вот, сидит “сеятель и хранитель” великой русской земли у щели вагонной двери. Январская вьюга уже намела сквозь эту щель сугробик снега на его обутую в рваный лапоть ногу. Руки зябко запрятаны в рукава какой-то лоскутной шинелишки времён мировой войны. Мертвецки посиневшее лицо тупо уставилось на прыгающий огонь печурки. Он весь скомкался, съёжился, как бы стараясь стать меньше, незаметнее, вовсе исчезнуть так, чтобы его никто не увидел, не ограбил, не убил… И вот, едет он на какую-то очередную “великую” сталинскую стройку. Ничего строить он не может, ибо сил у него нет. В 1930-31 году такого этапного мужика на Беломорско-Балтийском канале прямо ставили на работы, и он погибал десятками тысяч, так что на строительном фронте вместо “пополнений” оказывались сплошные дыры. Санчасть ББК догадалась: прибывающих с этапами крестьян раньше, чем посылать на обычные работы, ставили на более или менее “усиленное” питание. И тогда люди гибли от того, что отощавшие желудки не в состоянии были переваривать нормальную пищу. Сейчас их оставляют на две недели в “карантине”, постепенно втягивая и в работу и в то голодное лагерное питание, которое мужику и на воле не было доступно и которое является лукулловым пиршеством с точки зрения провинциального тюремного пайка. Лагерь – всё-таки хозяйственная организация, и в своём рабочем скоте он всё-таки заинтересован. Но в чём заинтересован редко грамотный и ещё реже трезвый деревенский комсомолец, которому на потоп и на разграбление отдано всё крестьянство, и который и сам-то окончательно очумел от всех вихляний “генеральной линии”, от дикого, кабацкого административного восторга бесчисленных провинциальных властей?… Крестьяне сидели и по приговорам ГПУ и по постановлениям бесконечных троек и пятерок – по раскулачиванию, по коллективизации, по хлебозаготовкам, и я даже наткнулся на приговоры троек по внедрению веточного корма, того самого… Здесь тоже ничего нельзя было высосать. Приговоры обычно были формулированы так: Иванов Иван, середняк, 47 лет, 7-8, 10 лет. Это значило, что человек сидит за нарушение закона о “священной социалистической собственности” (закон от 7 августа 1932 года) и приговорён к десяти годам. Были приговоры народных судов, были и мотивированные приговоры разных троек. Один мне попался такой: человека засадили на 10 лет за кражу трёх картошек на колхозном поле, “каковые картофелины были обнаружены при означенном обвиняемом Иванове обыском”… Мотивированный приговоры были мукой мученической. Если и был какой-то “состав преступления”, то в литературных упражнениях какого-нибудь выдвиженца, секретарствующего в Краснококшайском народном суде, этот “состав” был запутан так, что ни начала, ни конца. Часто здесь же рядом в деле лежит и заявление осуждённого, написанное уже в лагере. И из заявления ничего не понять. Социальное положение, конечно, бедняцкое, клятвы в верности к социалистическому строительству и “нашему великому вождю”, призывы к пролетарскому милосердию. Одновременно и “полное и чистосердечное раскаяние” и просьба о пересмотре дела, “потому как трудящий с самых малых лет, а что написано у приговоре, так в том виноватым не был”… Из таких приговоров мне особенно ясно помнится один: крестьянин Бузулукского района Фаддей Лычков, осуждён на 10 лет за участие в бандитском нападении на колхозный обоз. Здесь же к делу пришита справка бузулукской больницы. Из этой справки ясно, что за месяц до нападения и полтора месяца после него Лычков лежал в больнице в сыпном тифу. Такое алиби, что дальше некуда. Суд в своей “мотивировке” признаёт и справку больницы и алиби, а десять лет всё-таки дал. Здесь же в деле покаянное заявление Лычкова, из которого понять окончательно ничего невозможно… Крестьяне сидят, растерянные и пришибленные, вспоминая, вероятно, свои семьи, раскиданные по всем отдалённым местам великого отечества трудящихся, свои заброшенные поля и навсегда покинутые деревни. Да, мужичкам будет чем вспомнить победу трудящихся классов» (И.Л. Солоневич).

ШОЛОХОВ СТАЛИНУ О КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ

Несколько фрагментов происходящего в реальной коллективизации, приведённые в письме Михаила Шолохова к Сталину (4 апреля 1933 года), дают представление о глубине и масштабах народной трагедии: «…Но выселение – это ещё не самое главное. Вот перечисление способов, при помощи которых добыто 593 т хлеба: 1. Массовые избиения колхозников и единоличников. 2. Сажание “в холодную”. “Есть яма?” – “Нет”. – “Ступай, садись в амбар!” Колхозника раздевают до белья и босого сажают в амбар или сарай. Время действия – январь, февраль, часто в амбары сажали целыми бригадами. 3. В Ващаевском колхозе колхозницам обливали ноги и подолы юбок керосином, зажигали, а потом тушили: “Скажешь, где яма! Опять подожгу!” В этом же колхозе допрашиваемую клали в яму, до половины зарывали и продолжали допрос. 4. В Наполовском колхозе уполномоченный РК, кандидат в члены бюро РК, Плоткин при допросе заставлял садиться на раскалённую лежанку. Посаженный кричал, что не может сидеть, горячо, тогда под него лили из кружки воду, а потом “прохладиться” выводили на мороз и запирали в амбар. Из амбара снова на плиту и снова допрашивают. Он же (Плоткин) заставлял одного единоличника стреляться. Дал в руки наган и приказал: “Стреляйся, а нет – сам застрелю!” Тот начал спускать курок (не зная того, что наган разряженный), и, когда щёлкнул боёк, упал в обмороке. 5. В Варавринском колхозе секретарь ячейки Аникеев на бригадном собрании заставил всю бригаду (мужчин и женщин, курящих и некурящих) курить махорку, а потом бросил на горячую плиту стручок красного перца (горчицы) и приказал не выходить из помещения. Этот же Аникеев и ряд работников агитколлонны, командиром коей был кандидат в члены бюро РК Пашинский при допросах в штабе колонны принуждали колхозников пить в огромном количестве воду, смешанную с салом, с пшеницей и с керосином. 6. В Лебяженском колхозе ставили к стенке и стреляли мимо головы допрашиваемого из дробовиков. 7. Там же закатывали в рядно и топтали ногами. 8. В Архиповском колхозе двух колхозниц, Фомину и Краснову, после ночного допроса вывезли за три километра в степь, раздели на снегу догола и пустили, приказав бежать к хутору рысью. 9. В Чцкаринском колхозе секретарь ячейки Богомолов подобрал 8 чел. демобилизованных красноармейцев, с которыми приезжал к колхознику – подозреваемому в краже – во двор (ночью), после короткого опроса выводил на гумно или в леваду, строил свою бригаду и командовал “огонь” по связанному колхознику. Если устрашённый инсценировкой расстрела не признавался, то его, избивая, бросали в сани, вывозили в степь, били по дороге прикладами винтовок и, вывезя в степь, снова ставили и снова проделывали процедуру, предшествующую расстрелу. 9. (Нумерация нарушена Шолоховым.) В Кружилинском колхозе уполномоченный РК Ковтун на собрании 6 бригады спрашивает у колхозника: “Где хлеб зарыл?” – “Не зарывал, товарищ!” – “Не зарывал? А, ну, высовывай язык! Стой так!”. Шестьдесят взрослых людей, советских граждан, по приказу уполномоченного по очереди высовывают языки и стоят так, истекая слюной, пока уполномоченный в течение часа произносит обличающую речь. Такую же штуку проделал Ковтун и в 7 и в 8 бригадах; с той только разницей, что в тех бригадах он помимо высовывания языков заставлял ещё становиться на колени. 10. В Затонском колхозе работник агитколонны избивал допрашиваемых шашкой. В этом же колхозе издевались над семьями красноармейцев, раскрывая крыши домов, разваливая печи, понуждая женщин к сожительству. 11. В Солонцовском колхозе в помещение комода внесли человеческий труп, положили его на стол и в этой же комнате допрашивали колхозников, угрожая расстрелом. 12. В Верхне-Чирском колхозе ставили допрашиваемых босыми ногами на горячую плиту, а потом избивали и выводили, босых же, на мороз. 13. В Колундаевском колхозе разутых для допроса колхозников заставляли по три часа бегать по снегу. Обмороженных привезли в Базковскую больнице. 14. Там же: допрашиваемому колхознику надевали на голову табурет, сверху прикрывали шубой, били и допрашивали. 15. В Базковском колхозе при допросе раздевали, полуголых отпускали домой, с полдороги возвращали, и так по нескольку раз. 16. Уполномоченный РО ОГПУ Яковлев с оперативной группой проводил в Верхне-Чирском колхозе собрание. Школу топили до одурения. Раздеваться не приказывали. Рядом имели “прохладную” комнату, куда выводили с собрания для “индивидуальной обработки”. Проводившие собрание сменялись, их было 5 чел., но колхозники были одни и те же… Собрание длилось без перерыва более суток.  Примеры эти можно бесконечно умножить. Это – не отдельные случаи загибов, это – узаконенный в районном масштабе – “метод” проведения хлебозаготовок. Об этих фактах я либо слышал от коммунистов, либо от самих колхозников, которые испытали все эти “методы” на себе и после приходили ко мне с просьбами “прописать про это в газету”. Помните ли Вы, Иосиф Виссарионович, очерк Короленко “В успокоенной деревне?” Так вот этакое “исчезание” было проделано не над тремя заподозренными в краже у кулака крестьянами, а над десятками тысяч колхозников. Причём, как видите, с более богатым применением технических средств и с большей изощрённостью. Аналогичная история происходила и в Верхне-Донском районе, где особо-уполномоченным был тот же Овчинников, являющийся идейным вдохновителем этих жутких издевательств, происходивших в нашей стране и в 1933 г.… Обойти молчанием то, что в течение трёх месяцев творилось в Вешенском и Верхне-Донском районах, нельзя. Только на Вас надежда. Простите за многословность письма. Решил, что лучше написать Вам, нежели на таком материале создавать последнюю книгу “Поднятой целины”. С приветом М. Шолохов».