ГИБЕЛЬ БОГОВ НАТУРАЛИЗМА Часть 26. Пер­вич­ные кос­мо­ло­ги­че­ские про­цес­сы

Ми­фо­ло­ги­че­ские пред­став­ле­ния ка­ж­до­го на­ро­да от­ра­жа­ют определённый этап ми­ро­тво­ре­ния. Од­ни из них опи­сы­ва­ют ран­ние сту­пе­ни эво­лю­ции, дру­гие – позд­ней­шие, взор од­них по­гру­жа­ет­ся в за­пре­дель­ную глу­би­ну про­ис­хо­дя­ще­го, дру­гие же со­сре­до­та­чи­ва­ют вни­ма­ние на опи­са­нии об­щей па­но­ра­мы со­бы­тий. Гре­че­ское ми­фо­ло­ги­че­ское соз­на­ние в «Про­ис­хо­ж­де­нии бо­гов» опи­сы­ва­ет эта­пы кос­ми­че­ской эво­лю­ции. «Тео­го­ния» Ге­сио­да ока­зы­ва­ет­ся кос­мо­ло­ги­ей, ибо гре­че­ские бо­ги оли­це­тво­ря­ют не собственно бо­же­ст­вен­ные, а кос­ми­че­ские на­ча­ла – со­зи­да­тель­ные и раз­ру­ши­тель­ные.

Зем­ля-Гея по­ро­ж­да­ет бес­пре­дель­ное не­бо Ура­на – это пер­вич­ное вы­де­ле­ние и оформ­ле­ние аре­ны кос­мо­ло­ги­че­ских про­цес­сов (в со­вре­мен­ной нау­ке ана­ло­гом яв­ля­ет­ся по­ня­тие про­тоз­вёзд­но­го об­ла­ка). Не­бо-Уран со­вме­ст­но с Зем­лей-Ге­ей по­ро­ж­да­ет пле­мя ти­та­нов – вто­рое по­ко­ле­ние бо­гов, ко­то­рые са­ми по се­бе и в сво­их соз­да­ни­ях пер­со­ни­фи­ци­ру­ют на­чаль­ные кос­ми­че­ские об­ра­зо­ва­ния: Оке­ан – во­ды, как сим­вол ро­ж­де­ния и ис­точ­ни­ка жиз­ни; За­ря-Эос, Солн­це-Ге­ли­ос – это све­то­нос­ные на­ча­ла; Лу­на-Се­ле­на, де­ти За­ри-Эо­са, Солн­це-Ге­ли­ос – звёз­ды, как кос­ми­че­ские те­ла.

Это ста­дия, на ко­то­рой пер­вич­ный ха­ос пре­вра­ща­ет­ся в ма­те­рию ми­ро­тво­ре­ния, ко­гда ду­хо­нос­ные твор­че­ские на­ча­ла вы­де­ля­ют и оформ­ля­ют пер­вые ост­ров­ки упо­ря­до­чен­ной материи. Твор­че­ские пер­во­им­пуль­сы при­во­дят хаос в осмысленное движение, кладут пер­вые пре­де­лы не­бы­тий­но­му бу­ше­ва­нию хао­са. При встре­че не­бес­но­го и зем­но­го ми­ров об­на­жа­ет­ся их ан­та­го­ни­стич­ность, в зем­ном про­бу­ж­да­ет­ся не­при­ми­ри­мая вра­ж­деб­ность к не­бес­но­му. По­пыт­ки вне­сти гар­мо­нию в ха­ос вы­зы­ва­ют в нём вол­ну аг­рес­сии и раз­ру­ше­ния. Ни­что ещё не вы­де­ле­но, яв­но не оформ­ле­но, твор­че­ские и раз­ру­ши­тель­ные тен­ден­ции пе­ре­пле­те­ны ме­ж­ду со­бой.

В ми­фах этот диалектический процесс вы­ра­же­н в том, что од­но­вре­мен­но с со­зи­да­тель­ны­ми на­ча­ла­ми Зем­ля-Гея про­из­во­дит и на­ча­ла разрушительные. Один из ти­та­нов – Крон – со­вме­ст­но с хао­ти­че­ским по­ро­ж­де­ни­ем Геи – Но­чью-Нюк­той – ока­зы­ва­ет­ся соз­да­те­лем це­ло­го сон­ма ме­о­ни­че­ских сти­хий: Кер – унич­то­же­ние, Та­нат – смерть, Эри­да – раз­дор, Апа­та – об­ман. В пер­вом (воз­глав­ляе­мом Ура­ном) и во вто­ром (во гла­ве с ко­вар­ным Кро­ном) по­ко­ле­ни­ях бо­гов тёмные и свет­лые на­ча­ла пе­ре­ме­ша­ны. Ка­ж­дая из дей­ст­вую­щих сил яв­ля­ет­ся но­си­те­лем и разрушения, и со­зи­да­ния.

По­сте­пен­но ми­ро­об­ра­зо­ва­тель­ное на­ча­ло пер­со­на­ли­зи­ру­ет­ся в об­ра­зе Зев­са: в древ­ние вре­ме­на Зевс со­вме­щал функ­ции жиз­ни и смер­ти, поз­же он всё более описывался как но­си­те­ль кос­ми­че­ской гар­мо­нии и оли­це­тво­рял свет­лую сто­ро­ну бы­тия. Это вы­ра­жа­ет­ся и в эти­мо­ло­гии име­ни бо­га: на древ­них индоевропейских язы­ках это сло­во оз­на­ча­ло свет­лое не­бо, днев­ное сияю­щее не­бо, на гре­че­ском же язы­ке имя «Зевс» зна­чи­ло жизнь, ки­пе­ние, оро­ше­ние, то, че­рез что всё су­ще­ст­ву­ет. В клас­си­че­ской олим­пий­ской ми­фо­ло­гии Зевс яв­ля­ет­ся вы­со­кой ор­га­ни­зую­щей си­лой и пра­ро­ди­те­лем олим­пий­ских бо­гов и лю­дей.

Ес­ли пер­вое по­ко­ле­ние бо­гов оли­це­тво­ря­ет со­бой вы­де­ле­ние и еди­не­ние кос­ми­че­ско­го це­ло­го и пер­вич­ных кос­ми­че­ских об­ра­зо­ва­ний – ту­ман­но­стей (Уран – бес­пре­дель­ное не­бо), а вто­рое – об­ра­зо­ва­ние кос­ми­че­ских тел: звезд и пла­нет (ти­та­ны – это воплощённые сти­хии, скла­ды­ваю­щие­ся в кос­ми­че­ские те­ла), то третье по­ко­ле­ние бо­гов бо­рет­ся с вы­пле­ска­ми хао­са, уже ско­ван­но­го по­кро­вом кос­ми­че­ской гар­мо­нии.

Эта­пы борь­бы Зев­са за гос­под­ство на Олим­пе от­ра­жа­ют эта­пы ми­ро­строи­тель­ст­ва. Чу­дес­ным об­ра­зом спа­сён­ный от от­ца и воз­му­жав­ший Зевс, то есть способный на со­зи­даю­щую ро­ль, вос­ста­ёт на сво­его ро­ди­те­ля ти­та­на Кро­на – оли­це­тво­ряю­ще­го сле­пые кос­ми­че­ские сти­хии. Зевс воз­глав­ля­ет борь­бу ми­ро­об­ра­зо­ва­тель­ных на­чал (ос­во­бо­ж­дён­ные им де­ти Кро­на) с хао­ти­че­ски­ми сти­хия­ми (ти­та­но­ма­хия – сра­же­ние ти­та­нов и олим­пий­цев). При­ме­ча­тель­но, что ми­ро­тво­ря­щее на­ча­ло ис­поль­зу­ет и мощь хао­ти­че­ских сти­хий: не­ко­то­рые ти­та­ны ста­но­вят­ся на сто­ро­ну бо­гов, на по­мощь Зев­су при­хо­дят и цик­ло­пы, вы­ко­вав­шие для не­го гро­мы и мол­нии. Пре­об­ра­зо­ва­тель­но ис­поль­зу­ет­ся мощь са­мых не­обуз­дан­ных и глу­бин­ных сти­хий зем­ли: Зевс ос­во­бо­ж­да­ет из недр зем­ли сто­ру­ких ве­ли­ка­нов.

Сю­жет ти­та­но­ма­хии опи­сы­ва­ет этап ми­ро­вой эво­лю­ции, ко­то­рый на со­вре­мен­ном на­уч­ном язы­ке выражается образом про­тоз­вёзд­но­го об­ла­ка, скла­ды­ваю­ще­го­ся в кос­ми­че­ские те­ла. От бит­вы бо­гов с ти­та­на­ми со­дро­га­ет­ся вся все­лен­ная и да­же глу­би­ны Тар­та­ра, – в ми­ро­об­ра­зо­ва­тель­ный про­цесс вовлечён пред­веч­ный ха­ос. Все ос­но­ва­ния ко­леб­лют­ся, ме­та­ют­ся мол­нии, гре­мит гром, кру­шат­ся го­ры, всё ох­ва­ты­ва­ет­ся ог­нём, аре­ну бит­вы по­кры­ва­ют об­ла­ка ды­ма и смра­да. Со­глас­но ми­фам, борь­ба с ти­та­на­ми бы­ла дол­гой и по­ло­же­ние бы­ло край­не не­ус­той­чи­во, всё мог­ло оп­ро­ки­нуть­ся в безд­ну не­бы­тия.

Соб­ст­вен­но, ти­тан – это об­раз са­мой не­ус­той­чи­во­сти, пе­ре­пле­те­ния бы­тия с не­бы­ти­ем, не­обуз­дан­но­сти сти­хии, ко­то­рая спо­соб­на в сле­пом по­ры­ве на со­зи­да­ние, но но­вый её всплеск раз­ру­ша­ет соб­ст­вен­ное тво­ре­ние (Крон, про­гла­ты­ваю­щий сво­их де­тей). Оче­вид­но, ти­та­ны, примк­нув­шие к Зев­су, оли­це­тво­ря­ют те по­ры­вы хао­ти­че­ской мо­щи, ко­то­рые твор­че­ски ис­поль­зу­ют­ся ми­ро­об­ра­зо­ва­тель­ным на­ча­лом. Ме­о­ни­че­ские же вспле­ски хао­са по­га­ша­ют­ся встреч­ной вол­ной та­ких же сти­хий, но про­мыс­ли­тель­но на­прав­ляе­мых ор­га­ни­зую­щим на­ча­лом: в борь­бе с хто­ни­че­ски­ми чу­до­ви­ща­ми (ро­ж­дён­ны­ми зем­лей, во­дой или вы­шед­ши­ми из зем­ли, на­хо­дя­щи­ми­ся в её не­драх – в пре­ис­под­ней); Зевс ис­поль­зу­ет мощь со­при­род­ных им по­ро­ж­де­ний Зем­ли – цик­ло­пов, сто­ру­ких. На­ко­нец ти­та­ны как во­пло­ще­ние хао­ти­че­ской не­ус­той­чи­во­сти, низ­верг­ну­ты в мрач­ную безд­ну Тар­та­ра – про­стран­ст­во, на­хо­дя­щее­ся в са­мой глу­би­не кос­мо­са, ни­же Аида – цар­ст­ва мёрт­вых. На аре­не бит­вы ус­та­нав­ли­ва­ет­ся определённый кос­ми­че­ский по­ря­док. Сти­хии же хао­са от­ны­не кло­ко­чут в глу­би­нах ми­ро­зда­ния и ско­ва­ны бо­лее ор­га­ни­зо­ван­ны­ми сти­хия­ми (на стра­же ти­та­нов по­став­ле­ны сто­ру­кие).

В ми­фах под­чёр­ки­ва­ет­ся, что борь­ба с ти­та­на­ми бы­ла «очень дол­гой – де­сять лет». Вспом­ним, что в а­ст­ро­фи­зи­ке циф­ра десять взя­та за точ­ку от­счёта ас­тро­но­ми­че­ско­го вре­ме­ни (10³ лет, 10⁷ лет). Мож­но за­ме­тить определённую аналогичность об­ра­зов нау­ки и ми­фо­ло­гии в опи­са­нии пер­вич­ных кос­мо­ло­ги­че­ских про­цес­сов. От­ры­вок из кни­ги «На пе­ред­нем крае ас­т­ро­фи­зи­ки» на­по­ми­на­ет вы­ше­опи­сан­ное в ми­фах столк­но­ве­ние и взаи­мо­про­ник­но­ве­ние раз­лич­ных хао­ти­че­ских сти­хий, и оформ­ле­ние пер­вич­ных кос­ми­че­ских объ­ек­тов (при­ме­ча­ния в скоб­ках мои. – В.А.):

«По­сле пер­во­на­чаль­но­го кол­лап­са (то есть мощ­но­го твор­че­ско­го ак­та, при­вед­ше­го в ка­та­ст­ро­фи­че­ское со­еди­не­ние сфе­ры, из­на­чаль­но и ан­та­го­ни­сти­че­ски разъ­е­ди­нён­ные, что и по­ло­жи­ло на­ча­ло даль­ней­шим про­цес­сам) и гид­ро­ди­на­ми­че­ских фаз (оче­вид­но, пер­во­на­чаль­но­го дви­жу­ще­жид­ко­ст­но­го со­стоя­ния, в ми­фо­ло­гии пред­став­лен­но­го об­ра­зом ти­та­на Океа­на, и в Биб­лии: «и Дух Бо­жий но­сил­ся над во­дою»), мо­ло­дой звёзд­ный объ­ект всё ещё глу­бо­ко погружён в по­ро­див­шие его об­ла­ка (в ми­фо­ло­гии это по­ро­ж­даю­щее ло­но на­зва­но Зем­лею-Ге­ей). Он на­хо­дит­ся внут­ри сво­его соб­ст­вен­но­го не­боль­шо­го плот­но­го пла­цент­но­го га­зопы­ле­во­го об­ла­ка, вхо­дя­ще­го в боль­шой ком­плекс тём­ных об­ла­ков (пер­вич­ные сти­хии уже определённым об­ра­зом оформ­ле­ны и вы­де­лен центр, из ко­то­ро­го ис­хо­дят им­пуль­сы пре­об­ра­зую­щей упо­ря­до­чен­но­сти). На ран­ней ста­дии у мо­ло­до­го звёзд­но­го объ­ек­та воз­ни­ка­ет силь­ный звезд­ный ве­тер (смут­ное пред­став­ле­ние о тво­ря­щем на­ча­ле – Ду­хе Бо­жи­ем)… Это­го вет­ра, ве­ро­ят­но, дос­та­точ­но, что­бы при­ос­та­но­вить даль­ней­шую ак­кре­цию га­за и пы­ли из про­тоз­вёзд­но­го об­ла­ка (то есть при­ос­та­но­вить са­мо­про­из­воль­ное распыление ве­ще­ст­ва). В слу­чае мас­сив­ных звёзд бо­лее важ­ным для пре­кра­ще­ния ак­кре­ции ока­зы­ва­ет­ся, воз­мож­но, дав­ле­ние из­лу­че­ния, а не звезд­ный ве­тер… На пер­вых ста­ди­ях это­го про­цес­са свет толь­ко что воз­ник­шей звез­ды “про­са­чи­ва­ет­ся” че­рез не­боль­шие раз­ры­вы в пла­цент­ном об­ла­ке и ос­ве­ща­ет сгу­ст­ки ве­ще­ст­ва тём­но­го об­ла­ка (всё бо­лее вы­кри­стал­ли­зо­вы­ваю­щее­ся и во­пло­щаю­щее­ся све­то­нос­ное на­ча­ло ак­тив­но воз­дей­ст­ву­ет на инерт­ную мас­су хао­ти­че­ско­го ве­ще­ст­ва)… На­ча­ло звез­до­об­ра­зо­ва­ния в га­лак­ти­че­ском мас­шта­бе вы­зы­ва­ет­ся про­хо­ж­де­ни­ем га­за дис­ка че­рез гра­ви­та­ци­он­ное воз­му­ще­ние в этом дис­ке, ко­то­рое на­зы­ва­ют вол­ной плот­но­сти. Ко­гда газ встре­ча­ет­ся со спи­раль­ной вол­ной плот­но­сти, воз­ни­ка­ют удар­ные вол­ны, газ сжи­ма­ет­ся и, воз­мож­но, об­ра­зу­ет ком­плек­сы тём­ных об­ла­ков, а позд­нее звез­ды…» и т.д. и т.п.

Раз­лич­ны­ми на­уч­ны­ми шко­ла­ми кос­мо­ло­ги­че­ские про­цес­сы мо­гут опи­сы­вать­ся раз­ны­ми по­ня­тия­ми, кон­цеп­ции бу­дут сме­нять од­на дру­гую, но па­ра­диг­ма­ми – ис­ход­ны­ми об­раз­ца­ми, при­ме­ра­ми по­доб­ных пред­став­ле­ний впол­не мо­гут слу­жить об­ра­зы гре­че­ской ми­фо­ло­гии. От­ме­тим, кста­ти, вы­ну­ж­ден­ную ми­фо­по­доб­ность не­ко­то­рых ка­те­го­рий «на­уч­ной» кос­мо­ло­гии, например, звёзд­ный ве­тер. Но па­рал­ле­лизм кос­мо­ло­ги­че­ских об­ра­зов ми­фо­ло­гии и нау­ки об­ры­ва­ет­ся на са­мом ин­те­рес­ном мес­те. На ка­ком-то эта­пе на­уч­ный взор от­ка­зы­ва­ет­ся ид­ти да­лее вглубь ре­аль­но­сти. В кни­ге, оза­глав­лен­ной «На пе­ред­нем крае ас­т­ро­фи­зи­ки» учёные по­сле­до­ва­тель­но рас­пи­сы­ва­ют­ся в прин­ци­пи­аль­ной по­зи­ти­ви­ст­ской ог­ра­ни­чен­но­сти на­уч­ной кар­ти­ны ми­ро­об­ра­зо­ва­ния:

«Де­та­ли про­цес­са об­ра­зо­ва­ния об­ла­ка, те­п­ло­во­го ба­лан­са и по­ля ско­ро­стей в об­ла­ке, а так­же ме­ха­низм, оп­ре­де­ляю­щий спектр раз­ме­ров фраг­мен­тов, ещё не впол­не яс­ны. Не­яс­ны и фак­то­ры, оп­ре­де­ляю­щие эф­фек­тив­ность звёз­до­об­ра­зо­ва­ния в ро­ди­тель­ских ком­плек­сах об­ла­ков… Мы на­хо­дим­ся в поч­ти пол­ном не­ве­де­нии от­но­си­тель­но тех фак­то­ров, ко­то­рые ока­зы­ва­ют влия­ние на сжа­тие об­ла­ка и фраг­мен­та­цию…» (вы­де­ле­но мною. – В.А.).

Дру­ги­ми сло­ва­ми, не яс­ны ни фун­да­мен­таль­ные ос­но­ва­ния, ни сущ­ность про­ис­хо­дя­щих про­цес­сов, не­по­нят­ны мно­гие де­та­ли на­блю­дае­мо­го яв­ле­ния. В пол­ном не­ве­де­нии учёные ока­зы­ва­ют­ся от­но­си­тель­но ми­ро­тво­ря­ще­го и жиз­не­под­ви­гаю­ще­го на­ча­ла. Так и должно быть, ибо нау­ка не стре­мит­ся по­нять смысл ми­ро­вой эво­лю­ции, ис­ход­ные её на­ча­ла и цель, но пред­ла­га­ет блед­ные штри­хи от­дель­ных фраг­мен­тов. Ес­ли нау­ка пы­та­ет­ся уви­деть кон­крет­ные де­та­ли кос­ми­че­ско­го про­цес­са, то ми­фо­ло­гия со­хра­ня­ет кра­соч­ный образ це­ло­го, и, глав­ное, до­но­сит до нас об­ра­зы смы­слов бы­тия.

Древ­няя ан­тро­по­го­ни­че­ская ми­фо­ло­гия яв­ля­ет­ся по от­но­ше­нию к со­вре­мен­ной нау­ке про­об­ра­зом, а её язык – ме­та­язы­ком (на ос­но­ва­нии смы­слов ко­то­ро­го про­ис­хо­дит рас­смот­ре­ние дру­гих язы­ков) по от­но­ше­нию к язы­ку нау­ки. Если познание ставит перед собой цель созерцать сущность реальности, то оно долж­но не толь­ко анализировать эм­пи­ри­че­ски на­блю­дае­мые фак­ты, но и апел­ли­ро­вать к ос­но­ва­ни­ям че­ло­ве­че­ской па­мя­ти. Че­ло­век как мик­ро­косм несёт в се­бе энергию и формы кос­ми­че­ской эво­лю­ции. Истинное познание должно про­бу­ж­дать в че­ло­ве­ке сво­его ро­да «ген­ную» ду­хов­ную па­мять о ре­шаю­щих уз­лах ми­ро­со­зи­дания, в ко­то­рых ка­ж­дая ду­ша при­ни­мает не­по­сред­ст­вен­ное уча­стие. Древ­няя ми­фо­ло­гия по­зво­ляет учёному открыться общечеловеческой па­мя­ти о на­ча­ле ми­ро­зда­ния.

О ВЕЧНОЙ ЖЕНСТВЕННОСТИ И ЛЮБВИ

Женское начало – носитель жизненных потенций, мужское же начало – активное, деятельное. Поэтому жен­щи­на из­на­чаль­но со­дер­жа­тель­нее муж­чи­ны. Она пре­ис­пол­не­на жиз­нью, ни­че­му не слу­жа то­таль­но, ни­че­му пол­но­стью не при­над­ле­жа (кро­ме как воз­люб­лен­но­му), в то же вре­мя она всему открыта. Ми­мо­лет­ный взгляд, лег­кое по­пут­ное ка­са­ние ко­гда-ни­будь всплы­ва­ет как глу­бо­ко пе­ре­жи­тое, про­чув­ст­во­ван­ное до су­ти. Если нежно приобщиться к душевному миру женщины, то могут открыться та­кие пе­ре­жи­ва­ния, со­стоя­ния и мыс­ли, ко­то­рые, ка­за­лось бы, не име­ют ис­точ­ни­ка в её жиз­нен­ном опы­те. Жен­щи­на су­ще­ст­ву­ет экс­та­ти­че­ски – вы­хо­дя за соб­ст­вен­ные пре­де­лы: одновременно и здесь и там, и вхо­дит в мир, и вне его. Многое из того, что муж­чи­на дос­ти­га­ет на­пря­жё­нной работой, жен­щи­не при­су­ще по ес­те­ст­ву.

Жен­ские по­лу­дрё­ма и грё­зы при­кры­ва­ют глу­бин­ные пре­вра­ще­ния. Жен­ский опыт ока­зы­ва­ет­ся боль­шей ча­стью со­кры­тым и мо­жет от­крыть­ся толь­ко лю­бов­но­му, но не рав­но­душ­но­му или снис­хо­ди­тель­но­му муж­ско­му взгля­ду. Жен­ст­вен­но­сти свой­ст­вен­на сво­его ро­да за­об­раз­ность. Не­пре­рыв­но ме­няю­щие­ся об­лик и об­раз по­ве­де­ния – не пус­тые мас­ки, а зар­ни­цы глу­бо­ких ду­шев­ных пре­вра­ще­ний. Жен­щи­на глу­бин­нее и сво­бод­нее муж­чи­ны в той сте­пе­ни, в ка­кой ме­нее ин­ди­ви­дуа­ли­зи­ро­ва­на.  Жен­щи­на по­то­му и ме­ня­ет так лег­ко свой об­лик и от­да­ёт­ся внеш­ней фор­ме, что сущ­ность её сво­бод­на в том смыс­ле, что не име­ет стро­гой внут­рен­ней фор­мы.

Подлинно творческий акт объединяет в себе мужское и женское начала, ибо собственно творчество есть деятельное преобразование, оформление (исходящее от мужского) материи (носителем потенций которой является женское). Поэтому муж­чи­на – слу­жи­тель, в том чис­ле и пред веч­ной жен­ст­вен­но­стью. Жен­щи­на же – ал­тарь слу­же­ния, по­это­му ес­те­ст­вен культ жен­ст­вен­но­сти. Мис­сия муж­чи­ны в том, что­бы в люб­ви и че­рез лю­бовь, че­рез со­еди­не­ние сер­дец дать вы­ход внут­рен­не­му на­пря­же­нию жен­ско­го на­ча­ла, офор­мить его, в том чис­ле и в твор­че­ст­ве. Ци­низм и вы­со­ко­ме­рие по от­но­ше­нию к жен­щи­не ума­ля­ют дос­то­ин­ст­во муж­чи­ны. Культ же пре­крас­ной жен­ст­вен­но­сти и слу­же­ние жен­щи­не воз­ве­ли­чи­ва­ют мужчину.

Жен­щи­на – хра­ни­тель­ни­ца и да­ри­тель­ни­ца жиз­нен­ных со­кро­вищ – ин­туи­ций – не­по­сред­ст­вен­но­го по­сти­же­ния идеа­ла. Рас­по­ря­ди­тель жиз­нен­ных средств – муж­чи­на, и от­то­го, как он ими рас­по­ря­дит­ся, бу­дет оп­ре­де­лять­ся все­кос­ми­че­ская судь­ба. Муж­чи­на в от­ве­те за это пе­ред Бо­гом. Муж­чи­на ре­ша­ет, во­пло­ща­ет и от­ве­ча­ет. Но плод он дол­жен по­лу­чить из рук жен­щи­ны как сво­бод­ный лю­бов­ный дар, а не как за­вое­ван­ное и узур­пи­ро­ван­ное. В этом – пер­вое ус­ло­вие ис­тин­но­сти вся­ко­го вы­бо­ра и дей­ст­вия. И здесь – ис­точ­ник тра­ги­че­ских за­блу­ж­де­ний куль­ту­ры, ци­ви­ли­за­ции, ис­то­рии.

Муж­чи­на – де­ла­тель на аре­не ис­то­рии. Но дея­тель­ность мо­жет стать творческой толь­ко при осу­ще­ст­в­ле­нии муж­чи­ной мис­сии кос­ми­че­ско­го ры­цар­ст­ва. Бла­го­склон­ный взгляд Пре­крас­ной Да­мы ос­ве­ща­ет по­ле под­ви­гов ры­ца­ря. Её при­сут­ст­вие в ка­ж­дом мгно­ве­нии и в ка­ж­дом по­ступ­ке – ис­точ­ник сил и обя­за­тель­ное ус­ло­вие ис­пол­не­ния ры­ца­рем мис­сии за­щит­ни­ка, ох­ра­ни­те­ля и со­зи­да­те­ля. Вне жен­ско­го на­ча­ла или во­пре­ки ему доб­ле­ст­ные ла­ты за­щит­ни­ка об­ра­ща­ют­ся в мерт­вен­ный панцирь ду­ши, и муж­чи­на ста­но­вит­ся не ры­ца­рем-ох­ра­ни­те­лем и твор­цом, а раз­бой­ни­ком – раз­ру­ши­те­лем кос­ми­че­ско­го по­ряд­ка.

По­тен­ци­аль­ность и пас­сив­ность при­ро­ды жен­щи­ны оз­на­ча­ет, что она не пред­на­зна­че­на к су­гу­бо дея­тель­ной, функ­цио­наль­ной ро­ли. Но лож­ный ход ис­то­рии на­вя­зы­ва­ет ей функ­цио­ни­ро­ва­ние, к ко­то­ро­му она ока­зы­ва­ет­ся не­под­го­тов­лен­ной по сво­ему ес­те­ст­ву. Муж­чи­на, бу­ду­чи при­ро­ж­ден­ным дея­те­лем, спо­со­бен ос­та­вать­ся от­стра­нён­ным и не ото­жде­ст­в­ля­ет­ся с функ­ци­ей служ­бы, в чем ус­ло­вие её пло­до­твор­но­сти. Жен­щи­на же то­нет всем сво­им су­ще­ст­вом в дея­тель­но­сти лю­бо­го ро­да, в ко­то­рую она ока­за­лась втя­ну­та во мно­гом по ви­не муж­чи­ны. Жен­щи­на не ро­ж­де­на управ­лять об­ще­ст­вен­ной, тех­ни­че­ской, се­мей­ной или иной сис­те­мой. От­то­го так страш­ны и без­жа­ло­ст­ны (но и жал­ки) жен­щи­ны при ка­кой-ли­бо служ­бе – стрем­ле­нии ис­пол­нить функ­цию.

Со­вре­мен­ная ци­ви­ли­за­ция во мно­гом соз­да­на при по­дав­ле­нии жен­ской при­ро­ды. Обор­ва­на связь не только с источниками духовности, но и с инстанцией не­се­ния пло­ти. Че­ло­век-муж­чи­на за­ко­вал зем­лю в сталь, рвёт­ся под зем­лю, в кос­мос, го­тов рас­ще­пить ос­но­вы ми­ро­зда­ния, вне­дрить­ся в ха­ос, толь­ко что­бы сбе­жать от тяг­чай­ше­го бре­ме­ни муж­чи­ны-твор­ца.

Муж­чи­на гор­дит­ся тем, что твор­цы толь­ко муж­чи­ны и что су­ще­ст­ву­ет толь­ко муж­ская куль­ту­ра. Он не хо­чет за­ме­чать то­го, что жен­щи­на боль­ше по­гру­же­на в экс­та­ти­че­ское. Да и куль­ту­ра – не муж­ская, а му­же­ско-жен­ская. Муж­ская мис­сия ис­пол­ни­ма толь­ко, по­сколь­ку она со­вме­ст­на с жен­ской и пред­сто­ит пе­ред нею, рав­но как и на­обо­рот. У ка­ж­до­го на­ча­ла своё пред­на­зна­че­ние, но ис­пол­не­ние его воз­мож­но толь­ко со­вме­ст­но. Жен­ское – рас­кры­ва­ет­ся и ода­ря­ет толь­ко по муж­ско­му зо­ву. Муж­ское со­зи­да­ет и оформ­ля­ет толь­ко в свя­зи с жен­ским. В ис­то­ри­че­ской куль­ту­ре чис­то и ис­клю­чи­тель­но муж­ско­го столь­ко, сколь­ко в ней лож­но­го.

«В жен­ской по­ло­ви­не че­ло­ве­че­ско­го ро­да за­клю­че­ны ве­ли­кие си­лы, во­ро­чаю­щие ми­ром. Толь­ко не по­ня­ты, не при­зна­ны, не воз­де­ла­ны они, ни ими са­ми­ми, ни муж­чи­на­ми, и по­дав­ле­ны, гру­бо за­топ­та­ны или при­свое­ны муж­ской по­ло­ви­ной, не умею­щей ни вла­деть эти­ми ве­ли­ки­ми си­ла­ми, ни ра­зум­но по­ви­но­вать­ся им, от гор­до­сти. А жен­щи­ны, не уз­на­вая сво­их при­род­ных и за­кон­ных сил, втор­га­ют­ся в об­ласть муж­ской си­лы – и от это­го вза­им­но­го за­хва­та – вся не­уря­ди­ца» (И.А. Гон­ча­ров).

Лю­бовь – это встре­ча сер­дец на не­бе­сах, при­хо­дя­щая на зем­лю со­при­ча­сти­ем, сожи­тием, со­рас­кры­ти­ем друг дру­гу. Это лю­бов­ное со­еди­не­ние душ и тел воз­люб­лен­ных. «Тай­на люб­ви в том, что она свя­зы­ва­ет ве­щи, ка­ж­дая из ко­то­рых, как та­ко­вая, мог­ла бы су­ще­ст­во­вать и, всё же, не су­ще­ст­ву­ет и не мо­жет су­ще­ст­во­вать без дру­гой» (Ф. Шел­линг). Акт люб­ви не де­лит­ся, а целостно при­сут­ст­ву­ет в ка­ж­дом мгно­ве­нии. Во взгля­де, при­кос­но­ве­нии, со­вме­ст­ном при­сут­ст­вии в бы­тии, в со­вме­ст­ном ухо­де от су­ще­го – во всём этом пол­но­та люб­ви. Лю­бовь всё жи­во­тво­рит. В ин­тим­ной бли­зо­сти лю­бя­щих серд­ца со­еди­ня­ют­ся и ду­ши трепещут. Лю­бовь – это пол­но­та встре­чи лич­но­стей. На не­бе от­ра­жа­ет­ся не штамп го­су­дар­ст­ва и да­же не вен­ча­ние. Сам факт люб­ви – из дру­гих ми­ров и от­ра­жён на не­бе­сах. По-на­стоя­ще­му са­кра­лен толь­ко акт люб­ви.

Лю­бовь – це­ло­куп­ная встре­ча-дар-от­да­ва­ние: ду­хом, ду­шой и те­лом, ко­гда серд­ца со­при­кос­ну­лись. Лю­бовь – не толь­ко чув­ст­во, но и но­вый мо­дус лич­но­сти – новый спо­соб су­ще­ст­во­ва­ния, вид и ха­рак­тер бы­тия. В люб­ви лич­ность впер­вые про­сы­па­ет­ся как та­ко­вая. Час­тич­ное не есть лю­бовь. Лю­бовь – связь, но не толь­ко по­ло­вая, со­еди­не­ние, но не толь­ко душ, от­кро­ве­ние не толь­ко друг другу, а со­вме­ст­но – пред ли­цом Бо­га и к ми­ру. Ко­гда час­тич­ное, оп­рав­дан­ное са­мо по се­бе, пре­тен­ду­ет на подмену люб­ви – это ис­ка­же­ние подлинной при­ро­ды. По­ло­вые от­но­ше­ния без люб­ви во имя дол­га или по­хо­ти - толь­ко встре­ча без­ли­ких по­лов: се­рая, буд­нич­ная, вы­хо­ла­щи­ваю­щая. Ко­гда же по­ло­вая страсть всецело захватывает че­ло­ве­ка, то чем она силь­нее, тем из­вра­щен­нее, па­то­ло­гич­нее (секс).

Не мо­жет за­ме­нить люб­ви и ду­шев­ная бли­зость, и ду­хов­ное един­ст­во, которые са­ми по се­бе спо­соб­ны соз­да­вать тё­п­лые и уют­ные угол­ки в су­щем. Но без люб­ви на них ле­жит пе­чать без­бла­го­дат­но­сти. Лю­бовь на земле являет зарницы со­вер­шенства: «…ко­гда же на­ста­нет со­вер­шен­ное, то­гда то, что от­час­ти, пре­кра­тит­ся» (1 Кор. 13,10). Она внут­ри и за всем этим, из глу­би­ны лич­но­сти и в глу­би­не её. Лю­бовь ин­тим­на – глу­бо­ко лич­на, со­кро­вен­на. И не по­то­му, что по­стыд­на хоть в ка­ком-ни­будь про­яв­ле­нии. Лю­бов­ная связь – тай­на для ми­ра се­го и скры­та от его на­зой­ли­вых глаз. Ес­ли есть лю­бовь, то суть её – тай­на двух, и её не тре­бу­ет­ся скры­вать – тай­на и так та­ин­ст­вен­на и со­кры­та. На­стоя­щая лю­бовь ухо­дит от глаз, и не по­то­му что сты­дит­ся – она вы­хо­дит в дру­гое из­ме­ре­ние. Все­по­гло­щаю­щая стыд­ли­вость – сим­птом уга­са­ния люб­ви. От­то­го так раз­дра­жа­ет буд­нич­но­го че­ло­ве­ка ино­мир­ность влюб­лен­ных, ко­то­рая пе­ред ли­цом обы­ден­ных норм вы­гля­дит бес­стыд­ст­вом.

Тай­на люб­ви в том, что в лич­но­ст­ной встре­че ин­ди­ви­ду­аль­ное не сти­ра­ет­ся, а уг­луб­ля­ет­ся и рас­кры­ва­ет­ся. Мое «Я» в лю­бов­ном «Мы» не от­ме­ня­ет­ся об­щим, но кри­стал­ли­зу­ет­ся. Воз­люб­лен­ный, лю­бя – лю­бим. Всё про­яс­ня­ет­ся в чис­то­те сво­ей при­ро­ды. Муж­ское даёт и бе­рёт, жен­ское ода­ря­ет и по­лу­ча­ет. Жен­ское со­уча­ст­ву­ет, муж­ское ре­ша­ет и от­ве­ча­ет. Доб­ро­та до­б­ре­ет. Кра­со­та рас­цве­та­ет. В люб­ви всё об­ре­та­ет свою пред­на­зна­чен­ность: дух от­кры­ва­ет­ся и нис­хо­дит, ду­ша рас­кры­ва­ет объ­я­тия и, со­гре­ва­ясь, со­гре­ва­ет, в те­ле пре­об­ра­жа­ет­ся плоть. Лю­бовь – дар Бо­жий, дар, ко­то­рый, ра­дуя, и обя­зы­ва­ет, тре­бу­ет тру­да и на­пря­же­ния.

Лю­бовь – это со­уча­стие и со­жи­тие душ – в ми­ру и пе­ред веч­но­стью, со­вме­ст­ная ра­дость бы­тия и со­вме­ст­ное не­се­ние су­ще­го. Моя жиз­нен­ная но­ша перестаёт быть толь­ко мо­ей, но и судь­ба воз­люб­лен­но­го от­зы­ва­ет­ся в моём серд­це. Бы­тий­ность все­го воз­рас­та­ет, что на­де­ля­ет бременем ответственной жизни. Лю­бовь – это твор­че­ст­во, сла­до­ст­ное, но и тяг­чай­шее твор­че­ст­во, в ко­то­ром создаётся не­что не­по­вто­ри­мое и ни­ко­гда не быв­шее.

Лю­бовь ин­ди­ви­ду­аль­на, лич­но­ст­на, но не эгои­стич­на. Лю­бовь рас­ши­ря­ет го­ри­зон­ты сознания, утон­ча­ет чув­ст­ва, уг­луб­ля­ет и ус­лож­ня­ет ду­шу. Влюб­лён­ный из­лу­ча­ет лю­бовь и ода­ря­ет ею. Воз­люб­лен­ный от­крыт и от­зы­ва­ет­ся лю­бо­вью. Ибо «лю­бовь дол­го­тер­пит, ми­ло­серд­ст­ву­ет, лю­бовь не за­ви­ду­ет, лю­бовь не пре­воз­но­сит­ся, не гор­дит­ся, не бес­чин­ст­ву­ет, не ищет сво­его, не раз­дра­жа­ет­ся, не мыс­лит зла, не ра­ду­ет­ся не­прав­де, а со­ра­ду­ет­ся ис­ти­не; всё по­кры­ва­ет, все­му ве­рит, все­го на­де­ет­ся, всё пе­ре­но­сит» (1 Кор. 13, 4-7).

«…Бог есть лю­бовь» (1 Ин. 4, 8), и че­ло­ве­че­ская лю­бовь – упо­доб­ле­ние Божественной любви, более того, про­рыв в ло­но Бо­же­ст­вен­ной люб­ви. Че­рез лю­бовь ис­пол­ня­ет­ся всё, и то, что не есть лю­бовь: «…лю­бовь есть ис­пол­не­ние за­ко­на» (Рим. 13,1 0). Спол­на по­нять мож­но толь­ко то, что лю­бишь. Лю­бовь ожив­ля­ет и ис­тин­но вы­страи­ва­ет цен­но­сти. Не лю­бовь во имя че­го-ли­бо, а всё во имя люб­ви. Всё су­щее в ми­ре и сам мир – из Бо­же­ст­вен­ной люб­ви и во имя её. И по­то­му всё цен­но, толь­ко по­сколь­ку есть в этом и при этом лю­бовь: «Ес­ли я го­во­рю язы­ка­ми че­ло­ве­че­ски­ми и ан­гель­ски­ми, а люб­ви не имею, то я – медь зве­ня­щая или ким­вал зву­ча­щий. Ес­ли имею дар про­ро­че­ст­ва, и знаю все тай­ны, и имею вся­кое по­зна­ние и всю ве­ру, так что мо­гу и го­ры пе­ре­став­лять, а не имею люб­ви, – то я ни­что. И ес­ли я раз­дам всё име­ние моё и от­дам те­ло моё на со­жже­ние, а люб­ви не имею, нет мне в том ни­ка­кой поль­зы» (1 Кор. 13, 1-3).

Лю­бовь – ис­точ­ник все­го, веч­ная ос­но­ва и ко­неч­ная цель в бы­тии: «Лю­бовь ни­ко­гда не пе­ре­ста­ёт, хо­тя и про­ро­че­ст­ва пре­кра­тят­ся, и язы­ки умолк­нут, и зна­ние уп­разд­нит­ся» (1 Кор. 13, 8). Лю­бовь – это бре­мя, ко­то­рое не­лег­ко вы­не­сти, по­то­му от не­го так час­то от­ка­зы­ва­ют­ся, сбе­га­ют в под­ме­ну и в из­вра­ще­ние, в неузнавание или из­бие­ние люб­ви. Истинно го­во­рить о люб­ви можно только любя лю­бовь. Мно­гие го­во­ри­ли о люб­ви, ненавидя любовь, сты­дясь или из­го­няя все её признаки. От­сю­да на стра­ни­цах, по­свя­щен­ных те­ме люб­ви, так ма­ло люб­ви. Чув­ст­во ис­ти­ны без люб­ви не­из­беж­но из­ме­ня­ет твор­цу. Как го­во­ри­ла ге­рои­ня ро­ма­на Дос­то­ев­ско­го, тут толь­ко од­на спра­вед­ли­вость, а нет люб­ви, – следовательно, нет и спра­вед­ли­во­сти.

В этом смыс­ле ха­рак­те­рен при­мер Льва Ни­ко­лае­ви­ча Тол­сто­го, ко­то­рый не по­ни­мал и по су­ще­ст­ву не при­зна­вал лю­бовь. Бу­ду­чи на­ту­рой стра­ст­ной, он от­да­вал­ся силь­но­му плотскому вле­че­нию, затем ис­пы­ты­вал чув­ст­во брезг­ли­во­сти и сты­да, гро­мо­глас­но рас­каи­вал­ся, ис­кал ви­нов­ных вовне, и на­хо­дил – в по­роч­ной жен­ской по­ро­де. Это не­по­сле­до­ва­тель­ность – из-за под­ме­ны люб­ви стра­стью, – Тол­сто­му, су­дя по все­му, не бы­ло из­вест­но чув­ст­во люб­ви. В его про­из­ве­де­ни­ях по­ло­жи­тель­ные от­но­ше­ния ме­ж­ду муж­чи­ной и жен­щи­ной су­ще­ст­во­ва­ли толь­ко как фор­ма про­дол­же­ния ро­да. Это от­но­ше­ния не лич­но­стей, а обез­ли­чен­ных ро­до­вых ин­ди­ви­дов.

Ис­точ­ник по­доб­но­го жиз­не­чув­ст­вия во всепоглощающем се­бя­лю­бии. Из­на­чаль­но эго­изм – это за­щит­ная по­за, от­каз от пол­но­ты бы­тия. Не нам су­дить, по­че­му это про­изош­ло: или по­то­му, что бре­мя ли­те­ра­тур­но­го твор­че­ст­ва тре­бо­ва­ло всех сил, или ка­кой-ли­бо из­на­чаль­ный ис­пуг, или эле­мен­тар­ная тя­га к ду­шев­но­му ком­фор­ту. Но вид­но, ка­ки­ми опус­то­ши­тель­ны­ми по­след­ст­вия­ми чре­ват от­каз от бре­ме­ни люб­ви, а зна­чит, и бре­ме­ни бы­тия. Лю­бовь ко мно­го­му обя­зы­ва­ет. Не ума­ляя се­бя при­нять не своё, ощу­тить его как род­ное, близ­кое, ин­тим­но с то­бой со­еди­нён­ное. Это и долг и от­вет­ст­вен­ность, пред­по­ла­гаю­щие вы­ход из се­бя­лю­бия. У Льва Ни­ко­лае­ви­ча воз­ни­ка­ет по­рыв силь­ной на­ту­ры, бро­са­ет в объ­я­тия силь­но­го чув­ст­ва, но без то­ков люб­ви ос­та­ёт­ся самопоедающая страсть.

Со­пут­ст­вую­щее чув­ст­во сты­да двой­ст­вен­но. С од­ной сто­ро­ны, в нём про­яв­ля­ет­ся ощу­ще­ние не­ис­тин­но­сти, под­ме­ны люб­ви. Но в то же вре­мя это чув­ст­во ги­пер­тро­фи­ру­ет­ся стрем­ле­ни­ем при­крыть при­чи­ну под­ме­ны. За­щит­ная ре­ак­ция: сты­жусь – зна­чит ощу­щаю грех и тем са­мым уже как бы тя­нусь к до­б­ру. Бо­лез­нен­ное пе­ре­жи­ва­ние ин­три­ги стра­сти ис­ка­жа­ет и соз­на­ние: ус­та­нов­ка на по­иск ви­нов­ных в соб­ст­вен­ном про­ступ­ке, по­пыт­ка ком­пен­са­ции сво­ей сла­бо­сти уни­же­ни­ем дру­го­го. Ви­нов­на по­роч­ная жен­ская при­ро­да, ко­то­рая есть по­тен­ция зла и ис­точ­ник со­блаз­на. От­сю­да из­вра­щён­ное по­ни­ма­ние жен­ской, но и муж­ской пред­на­зна­чен­но­сти. Жен­ская жес­то­ко при­ни­жа­ет­ся до обез­ли­чен­ной сти­хии. Муж­ская ис­ка­жа­ет­ся пан­му­же­ским ком­плек­сом.

Грех осоз­на­ет­ся пе­ред ли­цом долж­но­го. Но­во­за­вет­ная нрав­ст­вен­ность не сво­дит­ся к би­че­ва­нию пло­ти и ос­но­ва­на на люб­ви, пре­об­ра­жаю­щей плоть. Тот же им­пульс, ко­то­рый не по­зво­ля­ет при­нять пол­но­ту Бо­го­во­пло­ще­ния – во­пло­ще­ния Бо­га в че­ло­ве­ке, пре­об­ра­же­ния зем­но­го не­бес­ным, плот­ско­го – ду­хов­ным, дик­ту­ет Л.Н. Тол­сто­му соз­да­ние но­вой «нрав­ст­вен­но­сти» и да­же «ре­ли­гии» – тол­стов­ст­ва. Этот при­мер по­ка­зы­ва­ет, что от­каз от пол­но­ты люб­ви, ко­то­рая яв­ля­ет­ся про­свет­ляю­щим да­ром, но и ве­ли­ким бре­ме­нем ут­вер­жде­ния бы­тия, фанатизирует жиз­не- и ду­хо­вос­прия­тие.

ГИБЕЛЬ БОГОВ НАТУРАЛИЗМА Часть 25. Ин­тен­ция гре­че­ской ми­фо­ло­гии

Кни­га Бы­тия Биб­лии кри­стал­ли­зу­ет ду­хов­ную па­мять че­ло­ве­че­ст­ва и в­во­дит во вре­мя внут­ри­твор­че­ское – вре­мя со­вер­ше­ния ми­ро­со­зи­даю­щих ак­тов. Это под­твер­жда­ет­ся тем, что Пя­ти­кни­жие Мои­сее­во за­пи­са­но в бо­лее позд­ние вре­ме­на, чем боль­шин­ст­во книг про­ро­ков. Древ­ней­шее ска­за­ние в мо­мент его за­пи­си рас­кры­ло но­вые смыс­лы, об­рат­ная пер­спек­ти­ва ми­фо­ло­гии об­ра­ща­ет взор к на­ча­лам и по­гру­жа­ет его в ос­но­ва­ния ми­ро­зда­ния.

В кни­ге Бы­тия наи­бо­лее глу­бо­ко и пол­но опи­са­но пред­на­ча­ло ми­ра, че­ло­ве­ку от­кры­ва­ет­ся Бог как Тво­рец не­ба и зем­ли, ак­тив­ное На­ча­ло и Соз­да­тель все­го. В гре­че­ской же ар­хаи­ке (счи­таю­щей­ся наи­бо­лее раз­ра­бо­тан­ной ми­фо­ло­ги­че­ской кар­ти­ной ми­ра) об­раз Еди­но­го Твор­ца толь­ко смут­но пре­до­щу­ща­ет­ся: ис­тин­ным вла­сти­те­лем су­деб лю­дей, ге­ро­ев, а так­же и мо­гу­ще­ст­вен­ных бо­гов ока­зы­ва­ет­ся стоя­щий за сце­ной ми­ро­вой дра­мы все­вла­ст­ный Рок.

В «Ме­та­мор­фо­зах» Ови­дия (наи­бо­лее позд­нем и об­ра­бо­тан­ном ва­ри­ан­те олим­пий­ской ми­фо­ло­гии) твор­че­ское на­ча­ло ми­ро­зда­ния вы­де­ля­ет­ся, но ещё не впол­не определённо: «Бог и при­ро­ды по­чин раз­до­ру ко­нец по­ло­жи­ли», – пер­во­твор­че­ские функ­ции по­де­ле­ны ме­ж­ду бо­гом и при­ро­дой. Твор­че­ское на­ча­ло не толь­ко дво­ит­ся, но и са­мо по се­бе из­вест­но как не­что не­из­вест­ное: «…бог не­кий – ка­кой не­из­вест­но – мас­су по­том раз­де­лил…».

Толь­ко в пла­то­нов­ском идеа­лиз­ме гре­че­ская куль­ту­ра воз­вы­ша­ет­ся до опо­зна­ния аб­со­лют­но­го твор­че­ско­го на­ча­ла бы­тия: Еди­но­го, Са­мо­то­ж­де­ст­вен­но­го, Не­из­мен­но­го Де­ми­ур­га. Но со­кра­тов­ско-пла­то­нов­ская фи­ло­со­фия вы­рос­ла во мно­гом как оп­по­зи­ция на­род­ной – олим­пий­ской ре­ли­гии. Опять же, по внут­ри­твор­че­ско­му вре­ме­ни позд­ней­ший Ови­дий пред­ше­ст­ву­ет пла­то­низ­му.

Та­ким об­ра­зом, в Биб­лии в пер­вых кни­гах Бы­тия вы­ра­жен за­мы­сел Твор­ца, соз­да­ние пер­во­об­ра­зов, их акт сво­бод­но­го са­мо­по­ла­га­ния к бы­тию. Гре­че­ские же ар­хаи­че­ские ми­фы со­сре­до­то­чены на на­ча­ле ис­то­рии ми­ро­зда­ния. В них фик­си­ру­ет­ся на­ча­ло взаи­мо­дей­ст­вия с хао­сом, от­но­ше­ние хао­ти­че­ских сти­хий к твор­че­ско­му ак­ту. Взор гре­че­ско­го ми­фо­твор­че­ско­го соз­на­ния ос­та­нав­ли­ва­ет­ся на пер­вич­ных про­цес­сах пре­об­ра­же­ния хао­са зем­ли в гар­мо­нич­ный кос­мос, ду­хов­ная па­мять гре­ков на­чи­на­ет­ся с ше­ве­ле­ния хао­са. Да­лее вглубь тео­го­нии – внут­ри­бо­же­ст­вен­ных про­цес­сов – взор не про­ни­ка­ет, и по­то­му в гре­че­ской ми­фо­ло­гии в на­ча­ле су­ще­ст­во­вал толь­ко веч­ный, без­гра­нич­ный, тёмный ха­ос:

«Лик был при­ро­ды един на всей ши­ро­те ми­ро­зда­нья, –

Хао­сом зва­ли его, не­член­ной и гру­бой гро­ма­дой,

Бре­ме­нем кос­ным он был, – и толь­ко, – где со­б­ра­ны бы­ли

Свя­зан­ных сла­бо ве­щей се­ме­на раз­но­сущ­ные вку­пе».

(Ови­дий «Ме­та­мор­фо­зы»)

В хао­се вы­де­ля­ет­ся то, что ста­но­вит­ся ос­но­вой жиз­ни, но эта ос­но­ва оши­боч­но по­ни­ма­ет­ся как ис­точ­ник жиз­ни (се­ме­на), то из че­го всё воз­ник­ло, бо­лее то­го – как са­мо твор­че­ское на­ча­ло (при­ро­ды по­чин). Гре­че­ское ми­фо­ло­ги­че­ское соз­на­ние улав­ли­ва­ет ак­тив­ность хао­са: сил, от­кры­тых пре­об­ра­зо­ва­тель­но­му воз­дей­ст­вию, а также сти­хий, со­про­тив­ляю­щих­ся твор­че­ско­му ак­ту. То в хао­се, что ждёт и жа­ж­дет пре­об­ра­же­ния, пер­со­ни­фи­ци­ру­ет­ся в об­ра­зе бо­ги­ни зем­ли Геи, ко­то­рая даёт жизнь все­му, что жи­вёт: эта са­ма мощь, по­тен­ция бы­тия. Си­лы хао­са, ак­тив­но иду­щие на­встре­чу пре­об­ра­же­нию, оли­це­тво­ря­ют­ся в бо­ге Эро­се: мо­гу­чей, всё ожив­ляю­щей, кос­ми­че­ской, при­род­ной си­ле люб­ви. Сти­хии же со­про­тив­ляю­щие­ся пре­об­ра­же­нию – это мрач­ный Тар­тар – веч­ная безд­на и тьма (ме­он), кос­ность не­бы­тия; это веч­ный Мрак Эреб – аг­рес­сив­ная тьма, ак­тив­ная (муж­ская) стихия не­бы­тия; это тем­ная Ночь Нюк­та – пас­сив­но со­про­тив­ляю­щаяся стихия не­бы­тия, жен­ст­вен­ная строп­ти­вость хао­са.

Вне по­ля зре­ния гре­че­ско­го ар­хаи­че­ско­го соз­на­ния остаётся соб­ст­вен­но тео­го­ния – про­цес­сы в твор­че­ском ло­не Бо­же­ст­ва, пред­ше­ст­во­вав­шие вхо­ж­де­нию пре­об­ра­зо­ва­тель­но­го на­ча­ла в пред­веч­ный ха­ос. Взор гре­че­ской ми­фо­ло­гии за­сти­га­ет дви­же­ние ма­те­рии в тот мо­мент, ко­гда по­сле по­гру­же­ния в ха­ос ду­хов­ных пер­во­об­ра­зов на­чи­на­ет­ся пре­об­ра­же­ние хао­са. И по­то­му вне вни­ма­ния гре­че­ских ми­фов ока­зы­ва­ет­ся ис­тин­ный Тво­рец, а так­же тео­го­ни­че­ские и ан­ро­по­го­ни­че­ские ак­ты твор­че­ст­ва. Гея-Зем­ля в гре­че­ской ми­фо­ло­гии – это со­стоя­ние биб­лей­ской зем­ли по­сле встре­чи с не­бом: акт по­зна­ния до­б­ра и зла уже со­вер­шил­ся, мир не­бес­ных пер­во­об­ра­зов уже вошёл в глу­би­ны зем­ли. И толь­ко по­сле­дую­щие про­цес­сы фик­си­ру­ют­ся в гре­че­ском ми­фо­ло­ги­че­ском соз­на­нии.

Упо­ря­до­чи­ва­ние пред­веч­но­го хао­са ока­зы­ва­ет­ся оп­ре­де­ляю­щей те­мой ан­тич­но­го ми­фа. В ми­фах Гре­ции все на­ча­ла, в том чис­ле и са­мо не­бо, по­ро­ж­да­ют­ся зем­лей, тем самым гре­че­ский миф фик­си­ру­ет мо­мент и про­цесс вос­хо­ж­де­ния из зем­ли не­бес­ных ду­хов, по­сле то­го как они низ­ри­ну­лись с не­ба. Со­сре­до­то­чен­ность на со­стоя­ни­ях хао­са по­зво­ля­ет слож­но диф­фе­рен­ци­ро­вать про­те­каю­щие в нём про­цес­сы. Ро­ж­дён­ная хао­сом бо­ги­ня Зем­ли – Гея несёт в се­бе по­тен­ции твор­че­ских пре­об­ра­зо­ва­тель­ных начал, она же яв­ля­ет­ся ис­точ­ни­ком ме­о­ни­че­ской ре­ак­ции – сти­хий со­про­тив­ле­ния пре­об­ра­же­нию. Все бо­рю­щие­ся друг с дру­гом впо­след­ст­вии си­лы и сти­хии про­ис­те­ка­ют из еди­но­го ро­ди­тель­ско­го ло­на – бо­ги­ни Зем­ли.

Та­ким об­ра­зом, о пер­вич­ных тео­го­ни­че­ских ак­тах, по­ла­гаю­щих на­ча­ло и са­мо­му хао­су, впол­не сви­де­тель­ст­ву­ет толь­ко кни­га Бы­тия Биб­лии. Здесь ду­хов­ный взор че­ло­ве­че­ст­ва погружён наи­бо­лее глу­бо­ко в ис­то­ки бы­тия.

Сло­жив­шее­ся в гре­че­ской ми­фо­ло­гии пред­став­ле­ние о на­ча­ле кос­мо­са гос­под­ству­ет за­тем в гре­че­ской куль­ту­ре, за ис­клю­че­ни­ем пла­то­низ­ма. Из­на­ча­ла ха­ос – и у Ге­сио­да. У Го­ме­ра ха­ос на­зы­ва­ет­ся всё по­ро­ж­даю­щим Океа­ном, у Фа­ле­са – во­дой, из ко­то­рой всё про­ис­хо­дит. Ха­ос как мор­ская сти­хия или ми­ро­вые во­ды опи­сы­ва­ет­ся мно­ги­ми ми­фо­ло­гия­ми: шу­мер­ской, еги­пет­ской, фи­ни­кий­ской, ин­дий­ской. Фи­ни­кий­ский миф о тво­ре­нии от­кры­ва­ет­ся сло­ва­ми: «В на­ча­ле был мут­ный, тёмный Ха­ос, бес­пре­дель­ный и веч­ный». Но гре­че­ская кос­мо­го­ния наи­бо­лее пол­но изо­бра­жа­ет один из важнейших мифологических сюжетов.