В Евангелиях определённо дана оценка Иуды Искариота, хранителя
денежного ящика апостольской общины, как человека порочного («был вор» – Ин. 12, 6), совершившего
величайшее злодеяние: «Иисус отвечал
им: не двенадцать ли вас избрал Я? Но один
из вас диавол. Это говорил Он об Иуде Симонове Искариоте, ибо сей
хотел предать Его, будучи один
из двенадцати» (Ин. 76, 70-71); «И
во время вечери, когда диавол уже
вложил в сердце Иуде Симонову Искариоту предать Его…» (Ин. 13, 2).
Но подобная однозначность характеристик не совмещается с
тем, что по Евангелиям же Сам Спаситель отобрал Иуду как ближайшего Своего
ученика. Трудно представить, чтобы Всеведущий Милосердный Господь
не ведал истинной природы Иуды или изначально определил его к греховной
роли, направил ко злу. Что скрывается за этим противоречием?
Поцелуй Иуды. © Николай Мухин.
Облик Иуды описан теми, кто был ближе всех ко Христу, кто беззаветно
любил Его, хотя и не всегда оказывался Ему верен и не во всём понимал
Его. Прежде всего, поэтому все апостолы оценивали поступок Иуды
крайне отрицательно. С этим отношением они и описывали происшедшее.
Их интерпретация во многом редактирует события, выделяя в них то,
что соответствует их представлению, и неосознанно опуская, не замечая
то, что не вписывается в их отношение к Иуде. Апостолы передали
нам канву событий, запредельный смысл которых раскрывается только в
свете Воплощения, Распятия и Воскресения Богочеловека.
Строго говоря, сложившийся образ Иуды больше соответствует не христианскому,
а ветхозаветному, законническому мировоззрению. Такую человеческую
индивидуальность можно представить в ряду избранников Заратустры,
Будды, Магомета, но не Христа. Если эти события осознать в свете облика,
учения и миссии Иисуса Христа, то оно представляется намного сложнее,
чем принято считать.
Прежде всего, существующие объяснения поступка Иуды несоразмерны грандиозности события,
им вызванного. Иуду подвинули не мелкая зависть и тщеславие, не поверхностное
разочарование в Учителе и, тем более, не сребролюбие. Здесь скрывается
какая-то грандиозная тайна, раскрытие которой может оказаться ключом
ко многим другим. Попытаемся понять её, непредвзято проясняя смысл
свершившегося. При этом относясь к сложившемуся толкованию как к
ступеням познания, позволяющим двигаться далее.
Нельзя оправдать греха в поступке Иуды. Но и не праведно будет
судить эту трагедию с общепринятой лёгкостью. Всё происходящее вблизи
Голгофы не мелодраматично, а трагично. Судить о каждом событии на
пути к Кресту можно только в свете свершившегося. Истинный смысл всего
открывается только в свете Воскресения Распятого Богочеловека.
Бог готовился к Распятию, и начало этой вселенской трагедии отозвалось
мукой и кровью тех, кто уже прикоснулся к ней.
Иуда Искариот. Джеймс Жак Тиссо, 1836.
Если Иуда был бы предателем по природе, то это означало бы,
что Христос такового «апостола» отобрал Себе изначально. Немыслимо
и то, что Всезнающий Бог не знал сущность Иуды. Если же предположить,
что Христос знал порочность либо слабость Иуды и в то же время Сам его
выбрал среди множества других, то можно прийти и к такому выводу: Всемогущий
Бог обрекает немощного человека на предательство. Подобное несовместимо
с христианскими представлениями о Справедливом и Милостивом Боге.
Нет у нас оснований предполагать и то, что Иуда после призвания Христа
изменился радикально и внутренне переродился из праведника в злодея.
Подобное ключевое событие не могло не отразиться в Евангелиях. Конечно,
безграничная человеческая свобода даёт возможность и не принять Божественный
призыв. Но нигде в Евангелиях не говорится, что Иуда был лукав и хуже
других изначально, либо изменился к худшему до Тайной Вечери.
Иуда – один из двенадцати апостолов, ближайших учеников и
сподвижников Христа, отобранных Самим
Спасителем. Каждая фигура провиденциальна, каждому отведена
вселенская миссия в будущей христианизации мира, все события в жизни
апостолов не случайны. У каждого из них свой крест, своя судьба и своя
голгофа. Иуда изначально шёл к тому, что случилось. И Христос именно
этого ждал от одного из верных Своих учеников. Иуда первым из смертных
взошёл на подножие Голгофы.
Выбор Христа меряет души вечным, но имеет дело с людьми земными.
Христос относится к людям как Отец к детям. Какое же место реально занимал
Иуда рядом с Христом?
Сам Христос знал сполна Свою долю и шёл к ней: «…пришёл час Его перейти от мира сего к Отцу…» (Ин. 13, 1). В
этом приготовлении Христа к крестному пути Иуде была отведена решающая
роль: «…что делаешь, делай скорее»
(Ин. 13, 27). Никакая словесная изворотливость не способна доказать,
что этими словами Христос благословляет Своего Апостола на тягчайшее
преступление и подталкивает к несмываемому греху. Почему сказаны
именно эти слова? Если бы в поступке Иуды было только зло, Христос наверняка сказал бы то, что
предостерегало бы Иуду от греха. Возможность свободного выбора всегда
присутствует во всём, что Христос предлагает Своим ученикам. Здесь
же нет выбора никакого, это повеление,
призыв или просьба совершить именно это,
да ещё скорее.
Господь этим указал, что пришёл час свершиться предначертанному Самим Богом, а не Иудой.
Иуда же здесь только орудие Божественного провидения. Орудие, правда,
живое и свободное. Христос пришёл в мир, чтобы спасти его. Но возможно
ли спасение без Распятия Христа? С другой стороны, способно ли было
человечество не распинать Христа? Проповедь Христа не от мира сего
и не умещалась в его пределы. Принять Христа и Его учение означало отказаться
от себя. Но ветхий человек не был способен открыться Богу, явившемуся в
человеческом облике. Принять Иисуса Христа мог бы только мир преображённый,
райский, а не земной. Отсюда следует, что Христос воплотился, чтобы подвергнуться Распятию миром
во имя его спасения. Для преображения падшего человечества было необходимо
Боговоплощение – Богораспятие – Боговоскресение.
Значит, если бы не Иуда, то кто-то другой реализовал бы отношение мира сего к Спасителю и
принял бы на себя позор греховного человечества. Иуда олицетворяет
волю ветхого человечества в
том состоянии, в котором оно пребывало до Воскресения. Не свободный выбор
нового, но законническое утверждение старого. Мир не принял Христа,
ибо не мог и не был способен на это до преображения Крестной Жертвой.
Все апостолы сполна познали Божественность Христа только после Воскресения и Пятидесятницы
– после непосредственного нисхождения на них благодати Распятого
и Воскресшего Бога. Старое должно было явить себя перед лицом нового,
обнажить свою сущность, и тогда самораспятие
Нового Бытия преображает старое по образу Нового. В Иуде сосредоточилось
отношение ветхого человечества
к воплощению Бога в человеке.
Поцелуй Иуды, Чимабуэ, конец XIII века.
Остальные апостолы в тот момент были более наивны, невинны и
этим более защищены. Они восторженно верили, периодически отпадали
и даже предавали, затем вновь вверялись Христу, не имея сил проникнуться
таинством Голгофы. Иуда в определённом смысле оказался взрослее
остальных апостолов. Он ранее других осознавал и продумывал трагические
вопросы, возникающие при столкновении неотмирного Благовестия с падшим миром. Истина, открывшаяся
ему, испепеляюща, убийственна для не преображенной твари. И если бы
кто-нибудь пережил до конца душевную муку Иуды, то был бы вынужден
пройти его путь.
В Иуде совершилось деяние непросветлённой и непреображенной
твари. Это самое большое, на что способен ветхий человек. Со старозаветной позиции этот поступок
закономерен, но с точки зрения новозаветной истины он является
греховным. Новозаветному идеалу соответствует самораспятие человека
и человечества ради Христа. Но до Христа и без Христа Распятого мир
на это не способен.
Мы знаем, что Всемилостивый Любящий Господь простит и предавшего
Его, как прощал многократно других апостолов, отступающих от Него,
как прощает всех грешных. Но если Сам Христос прощает, то почему мы
дерзаем не простить?
Мы призваны к глубочайшему пониманию вещей, дарованному
всепрощением и самораскаянием. Ибо прощение и раскаяние – предпосылки
истинного понимания; прощение Иуды за его грех и раскаяние в нашем
грехе предательства Христа. И благодарность Иуде за то, что он отчасти
взял на себя и наш грех, что не отменяет осуждения самого греха Иуды.
Каждый из нас, встретив Христа до Его Воскресения, – предал бы Его, в
лучшем случае, как Пётр, по большей же части – как Иуда.
Мы не знаем мотивов поступка Иуды, но можно представить, какие
душевные муки испытал один из лучших и близких Богу человек, который
начал понимать то, что ещё было скрыто для остальных: что нужно совершить, чтобы предначертанное было сделано, чтобы свершаемое – совершилось.
Недопонимая многое, Иуда понимал что-то более остальных. При этом он
мог не осознавать вполне своё понимание или житейски объяснять его
по-другому. По отношению к другим он многое представлял яснее, задавал
себе вопросы, которые остальным в голову не приходили, и мучительно
искал на них ответы. Стремился додумать до конца то, что у остальных
присутствовало в форме смутного душевного беспокойства, явно отгоняемого.
Многое из того, что шевелилось в его душе, он не был способен осознать
вполне. Его ветхий ум не был способен вместить всю грандиозность надвигающегося
события. И душа его не вместила и надорвалась. Он действовал, следуя
глубинному влечению, выражающему неосознаваемый смысл события,
масштабы которого можно мерить только вечным.
Николай Ге. “Совесть. Иуда”, 1891 год.
Можно при этом представить психологический уровень самоосознания
Иуды – типичного ветхого человека
– при столкновении с Новым Бытием. Он ждал Ветхозаветного Мессию и
признал Его в Христе. Мессия должен был, по пророчествам Старого Завета,
явиться как Царь Израилев, установить кровную родовую правду. Иудеи
надеялись, что Он восстановит справедливость Закона, утвердит величие
Израиля и народ иудейский займёт подобающее ему историческое место:
из гонимого станет властелином. Враги и притеснители Израиля должны
быть наказаны со всей строгостью Закона: «…око за око, зуб за зуб…» (Лев. 24, 20).
Но Христос не только не соответствует чаемому иудейской религиозностью
идеалу, но во многом прямо противоположен
ему. Мессия – в облике низших мира сего?! Он отказывается от царского
достоинства и почестей, не творит чудес для доказательства своего
могущества («…не искушай Господа
Бога твоего» – Мф. 4, 7), а только «по
вере вашей да будет вам» (Мф. 9, 29)! Он учит, что «будут первые последними, и последние первыми» (Мф. 19, 30),
и «возлюби ближнего твоего…»
(Мф. 22, 39.), «любите врагов ваших…»
(Мф. 5, 44), «ударившему тебя по щеке
подставь и другую…» (Лк. 6, 29). Такое несоответствие многовековым
ожиданиям неизбежно должно было вызвать разочарование у
правоверного иудея.
Понимал ли Иуда, что предал Бога? С позиций старозаветных Иуда
был прав. До Воскресения Богочеловека в мире ещё не было явлено во
всей полноте новое Благовестие. Иуда не был способен понять, что он
предал Бога. К тому моменту никто из апостолов и не относился к Иисусу
Христу как к Богу, способному взойти на Крест и воскреснуть, смертию смерть поправ. Иуда сделал
то, что сделал, потому что был более религиозен, чем его окружавшие,
но ветхой религиозностью. Новая же ещё не была явлена.
В душе Иуды произошла встреча
ветхого человечества с Благовестием Бога и реакция ветхой человеческой
природы на опаляющую весть о Распятии и Воскресении Бога. Христос видел
предопределённость внутреннего выбора Иуды и то, что в нём реализуется,
почему Господь и не предостерёг Своего Апостола. Повесился же Иуда
потому, что его душа не смогла вместить и выдержать содеянное на фоне
приоткрывающейся ему истины о Богоявлении.
Индивидуальные психологические переживания Иуды являли глубинную
трагедию встречи старого и Нового Бытия. Через Иуду вершилось вселенское событие, хотя он не сознавал
этого, как не мог понимать сполна всего происходящего и как, наверное,
не понимал вполне и свои поступки. Ибо вечная человеческая душа не
вмещается в земной разум. И сознание
наше есть только мирская плёнка над
бездной душевных мук и превращений, совершающихся в горизонте вечности.
Мы продумываем наши мотивы и пытаемся осознать свои поступки, и наше
знание представляется нам вполне адекватным. Иной раз так оно и может
быть. Но по большей части, особенно в решающих и глобальных событиях,
мы не ведаем, что творим. Ибо нашего
разума не хватает, чтобы обозреть беспредельное содержание души,
которым мы владеем, и осветить источники тех мотивов, которыми мы
руководствуемся в плане вечности. Ведёт нас безусловное повеление веры, сознание только фрагментарно отражает это целостное движение духа.
Душа Иуды оказалась в эпицентре события всечеловеческого.
И потому житейские мотивы, которыми, как могло ему казаться, он руководствовался,
и осознание им происходящего, как поверхностная частичность, прикрывают
тайну. Путь к смыслу её лежит через вхождение в трансдуховное (духовность за пределами мира сего), в глубину
личного бытия, которая выводит в соборную
вечность личных душ. И только оттуда, из нашего небесного лона,
может засиять луч, освещающий скрытый смысл событий.
Но мы забываем, что луч этот – в нас и среди нас: «В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков.
И свет во тьме светит, и тьма не объяла Его» (Ин. 1, 4-5). Лучезарный
облик Вочеловечившегося Бога, Его жизнь и учение, смысл Его пребывания
в мире и является тем светом, который на земле вскрывает небесные
смыслы. Необходимо оценивать поведение всех новозаветных персонажей,
в том числе Иуды, через страдание и милосердие Распятого и Воскресшего
нашего Спасителя.
Виктор АКСЮЧИЦ
.
Скажите, правильно ли я понимаю, что, таким образом, Иуда не виноват в том, что сделал? Не Иуда как образ чего-то, а Иуда, как человек? Не получается ли тогда, что вот такой у нас Бог, что обрек Иуду (или кого-то другого, не попадись Ему Иуда) на участь ненавистного предателя? Где же любовь Божия? Как можно одновременно любить человека и такое ему преопределить?! И где же свобода Иуды? Ее, получается и нет вовсе - одна кажимость... Нет, не в такого Бога я верю.
ОтветитьУдалить