- Насколько я понял, вы оптимист по натуре?
- Сама жизнь есть сопротивление небытию, она оптимистична по
своей природе. Жить – значит утверждать оптимизм бытия!
Работа над массивом по
историософии России побудила задуматься о том, как осознание истории вырастает
из опыта самоосознания. Индивидуальный опыт по существу ближе к постижению
жизни человеческого духа, каковой и является история. Я не буду доказывать, что
изучал историю своей страны объективно
и беспристрастно – с холодным сердцем,
мои книги о России выстраданы моей жизнью. Описывая судьбу Отечества, я осознаю
и свою судьбу. Я не отрицаю, что моё понимание истории Родины основывается на
моей жизни, более того, убеждён, что это и есть наиболее объективный подход к
истории: наша история и наши судьбы укоренены в общей экзистенции и в едином
бытии. Многие поколения советских людей были насильственно отторгнуты от своей
подлинной родины, нам с детства блокировали историческую память и национальное
сознание, мы росли не в тысячелетней великой русской православной культуре, а в
клочках коммунистической утопии. И можно отнести к разряду чуда, что сквозь
выжженную почву пробивались ростки, движимые интуицией бытия и стремящиеся
обрести Небесное и земное Отечество. Обретение Родины в духовном смысле было
обретением самого себя.
Шабашка
Всеобщий развал и «поправочная
экономика»
После
того, как в 1978 году я вышел из КПСС, меня КГБ изгнало из аспирантуры
философского факультета МГУ и негласно наложило запрет на профессию: о работе
преподавателем философии или научной деятельности не могло быть и речи. Чтобы
кормить детей, я, используя опыт командира студенческих стройотрядов,
организовал несколько строительных бригад сезонных рабочих – шабашников.
Командиром
студенческого стройотряда на Зейской ГЭС. Лето 1984 год
В Зее
узнал, что сначала там строилась «первая в мире» насыпная плотина. Первый же
паводок снёс «плотину» вместе с посёлком, который строили в дельте реки. Затем
ускоренными темпами стали строить железобетонную. Чтобы побыстрее – не вырубили
лес в зоне водохранилища. Японцы предлагали вырубить бесплатно – за древесину,
наши отказались, – чтобы капиталистам было хуже. В результате когда мы –
командиры стройотрядов – катались с руководителями стройки по водохранилищу, – через
каждые пять минут судно но подводных крыльях останавливалось и матросы баграми
стаскивали с подводных крыльев топляки, которые загнившими плавали в метре под
водой. Рыба в водохранилище от гниющей древесины не водилась. Такая вот
плановая социалистическая экономика.
Естественно,
без доли авантюризма никакого эффекта шабашная эпопея не дала бы. После первого
курса с Витей Шаповаловым (ныне
доктор философских наук, профессор МГУ), который был старше на два курса,
организовали интернациональный студенческий строительный отряд: 120 человек из
двенадцати стран социализма. Строили в Калининской (ныне Тверской) области в
зверосовхозе шеды – клетки для
песцов. К концу лета посоветовались с Виктором и решили просить за работу по
тысяче на нос – 120 тысяч рублей. Молодой решительный директор совхоза (недавно
присланный работник министерства, очевидно, со связями), симпатизировал бедным
студентам, вызвал прораба и распорядился писать наряды на заявленную сумму.
Если бы он урезал наполовину, то это была бы нормальная зарплата для студентов,
а так – получилось очень большая, учитывая, что многие иностранцы работали по
две недели. В общем, денег в районном и областном банке не хватило на выплату
нам. Выписали аккредитивы на девять человек по десять тысяч рублей, поехали в
Москву на совхозном автобусе. В Москве в первой же сберкассе: аккредитивы на большую сумму выплатить
можете? – Конечно, сколько надо,
столько и выпишем. Но затем оказывалось, что сумма всё же для сберкассы
запредельная. Так мы доехали до центральной сберкассы (ныне там Центральный
телеграф), но там – та же история: на первый вопрос ответили с энтузиазмом: конечно, есть, но когда услышали о сумме
сказали, что можно, но только завтра – они закажут в госбанке. На следующий
день я набил большой портфель большими пачками купюр и мы возвратились в
стройотряд. Зарплату стройотряду выдавали на следующий день, поэтому портфель я
положил под кровать, рядом топор – для охраны. На следующее лето работающий в
моих бригадах капитан ОБХСС о нашей истории сказал: повезло, что преступный мир не узнал, иначе непременно бы взяли –
вооружённых инкассаторов берут с суммами в десять раз меньшими, а тут везут
огромные деньги невооружённый молодняк.
Работал
около десяти лет в центральных областях России, на Украине, на Кавказе, на
Урале, в Западной Сибири, в Казахстане, на Дальнем Востоке. Приходилось строить
практически всё, что есть в сельской местности: жилые дома, коровники,
зерносклады, гаражи, мосты, теплотрассы, дороги, клубы, памятники погибшим
воинам – их построили несколько десятков. Там я столкнулся с реальной
«статистикой» потерь в Великой Отечественной. В Курганской области в каждом
колхозе или совхозе было от 300 до 2000 погибших, списки которых мы вырезали в
бетоне. Нередко подходили старушки и плакали, притулив голову к фамилии своего
родного. Мы спрашивали: сколько
возвратилось? Ответы были ошеломляющие: по
несколько человек из сотен ушедших. Каково мне после этого слушать
некоторых «учёных» и коммунистов, что Сталин
– вождь Победы?!
В Курганской области
Предпринимательская
деятельность тогда была уголовно наказуема, поэтому наряду с организацией дела
самому пришлось освоить разные профессии и работать руками. Одновременно как
организатор (менеджер, как сказали бы теперь) решал проблемы с самыми разными
людьми: от бульдозериста и председателя колхоза до секретаря обкома и
заместителя председателя Госплана, у которого приходилось выбивать материалы
для наших строек. Получил большой опыт познания страны «по горизонтали».
Поражала степень разрухи. Во всех хозяйствах были большие кладбища
сельхозтехники, - производство запчастей не было налажено. В коровниках –
грязные тощие коровы. Из полуразваленных свинарников разбегались по округе
одичалые свиньи (зачем огораживать – всё
равно сбегаются на корм), непрерывно пьяные выродившиеся беззубые пастухи и
свинарки. Бездорожные дороги осенью засыпаны вытряхнутым из кузовов зерном, –
раздолье для жирных ворон. В некоторых районах я видел асфальт только у
райкома, естественно, что при дожде и непролазной грязи молоко вывозили
тягачами или оно скисало. Дети не учились, больные не вывозились…
Приобрёл
я и опыт познания вертикали власти,
которая давно была пронизана «человеческими» отношениями, дополняющими и
корректирующими омертвелые официозные связи. Руководители каждого ведомства в
сельской местности – райкома, исполкома, банка, милиции – были негласно на
кормлении при каком-нибудь колхозе или совхозе; крыша по мере возможности приоритетно рассматривала интересы подшефных: банк выплачивал зарплату в
первую очередь своим, райком
награждал своих, а райисполком
выделял технику своим. Почти в каждом
хозяйстве были неучтенные поля, коровники, свинарники, что позволяло
руководству самим подкармливаться и подкармливать рядом стоящих – по бартеру
менять продовольствие на гвозди (все
виды строительных материалов, которые официально в сельское хозяйство не
выделялись), а также вышестоящих – ублажать начальство и опять же по бартеру
получить необходимые преференции. Со временем аэрофотосъемка ограничивала эти
возможности, но крестьянская смекалка находила другие схемы выживания. В
целинной Кустанайской области видел, как на сбор урожая мобилизовывался весь
состав милиции, КГБ, пожарников, которые пытались отследить, начиная с поля,
каждую машину с зерном – чтобы не увозили «налево». Захожу к директору крупного
зерносовхоза после районной радио-планёрки, тот злой донельзя: продразвёрстка, твою
мать. Оказывается, новый секретарь райкома приехал в поле и раскидал снопы
соломы, в которых припрятывалась часть намолотого зерна – для собственных нужд.
Я спрашиваю: откуда секретарь райкома
узнал? Отвечает: да он до недавнего
времени работал директором этого совхоза и сам делал то же самое. Такая вот
была «плановая» экономика.
Казахские
степи и посёлки производили удручающее впечатление. Растительность на большей
части земли напоминала свиную щетинку, деревьев почти не было местами до
горизонта. В посёлках зелени тоже не было, улицы – барханы песка и пыли, продуваемые
бесконечными ветрами, между ветхих домов-бараков иногда зеленоватые лужи –
пруды. Однажды на банкете по случаю сдачи объекта в Кустанайской области
главный бухгалтер совхоза рассказывал, какая удивительная природа была здесь в
его детстве, трава была выше его роста – первоклассника… Я вспомнил
штудирование истории КПСС, в стенографическом отчёте пленума ЦК КПСС 1957 года
речь Маленкова – члена разоблачённой к тому времени антипартийной группы: мы, антипартийная группа, относительно
освоения целинных земель были не правы, мы предлагали растянуть это на много
лет, ибо сначала хотели провести дороги, электричество, подготовить подобающих
технику и специалистов, разработать специальный семенной фонд, построить
зернохранилища… Но под руководством ленинского Центрального Комитета КПСС
целина была освоена за год-два, получены небывалые урожаи… Действительно
небывалые на плодородной земле урожаи большей частью сгорели в кучах, ибо не на
чем и не по чему их было вывозить, некому обрабатывать, негде хранить… Вспаханные
многотравные степи через несколько лет превратились в полупустыни, невиданные
до того времени суховеи снесли плодородный слой…
С поздней осени до весны нянчил детишек, с упоением читал и писал, общался с друзьями. У меня в квартире: поэт Ольга Седакова, композитор Валерий Котов, скульптор Саша Лазаревич.
Саша Аристов
Ценным
было познание нашей чёрной, или поправочной, экономики, благодаря
которой в сельской местности вне плана и без централизованных ресурсов
строилось большое количество жизненно важных объектов. Уже в тех условиях
формировался тип деловых людей, раскрепощение которых началось в эпоху
кооперативов. В конце семидесятых в полуразваленной избушке в глухой деревне
Курганской области вместе с нами поселили двоих шабашников из Челябинска. Со
смышлеными парнями разговорились и ночами напролёт обсуждали религиозные и
политические вопросы. Мой анализ ситуации в стране заканчивался выводом, что
скоро коммунизм рухнет. Никто не верил, но особенно не защищали. Среди них был Саша Аристов – ныне успешный бизнесмен,
бывший член Совета Федерации и депутат Государственной думы. В лице его и
компаньона Жени я встретил новый тип зарождающегося предпринимателя. Затем я
отметил типичные черты этих разных парней в разных местах страны: не только
инициативны и креативны, но и не рвачи,
доброжелательны, с легкостью помогают. Модель их одного из бизнесов была
незамысловата, беспрецедентна и эффективна. Брали письмо первого секретаря
обкома партии председателю Госплана и Госснаба: в связи с постановлениями последнего съезда и пленума ЦК КПСС для
выполнения продовольственной программы страны просим выделить из
государственных фондов много тонн дюралюминиевого профилированного настила для
строительства зерноскладов.
Надо
сказать, что в чёрном суглинке бездорожья Курганской области нередкие большие
урожаи зерновых большей частью гибли под открытым небом, – складов почти не
было, горы зерна или сгорали, или прорастали под дождём. Поэтому те хозяйства и
те области, которые принимали программу
Аристова – оказывались на коне, ибо
спасали урожаи. Схема была такой: жёстко лимитированный металл, который в
сельское хозяйство планово не выделялся, отписывался в область с завода
изготовителя. Металл исправно поставлялся на станцию разгрузки, доставлялся в
колхозы-совхозы, где предварительно строились бетонные площадки, над которыми
четыре человека сваривали большие лёгкие ангары-зернохранилища, – загляденье
при развале вокруг. Технику для транспорта, бульдозеры и автокраны
предоставляли государственные автоколонны и сельхозтехники на левые работы. Сотрудники Госплана и Госснаба, руководство
завода, железной дороги, сельхозпредприятий – все были в деле. Здесь все работали лучше, ибо получали больше, чем у
государства. Руководители хозяйств, помимо премий,
получали ордена. Саша и Женя открывали все двери всех начальников области как
дорогие гости. Женя был вскоре убит первыми рэкетирами-вымогателями – теми, кто
не был способен работать производительно.
Однажды
Саша Аристов позвонил в мою московскую квартиру в Теплом Стане и сказал, что
смотрит из дома напротив в мои окна. Я: этого
не может быть, это дом для курсантов ка-гэ-бэшников. Он приходит в гости и
рассказывает забавную и показательную историю. Решил обставить свою
четырёхкомнатную квартиру в Челябинске. Но московский дом мебели продаёт
роскошные мебельные гарнитуры только тем, кто имеет московскую прописку, – это
борьба со «спекуляцией». Курсанты высшей школы КГБ временно прописаны в доме
напротив, поэтому имеют право покупать и покупают не на свои деньги и не для
себя гарнитуры, разгружают их, как требует закон, в свои квартиры, на следующий
день подлинный хозяин увозит их к себе, – такой первый опыт бизнеса будущих
служителей щита и меча. Через полгода я приезжаю в Челябинск. Саша приглашает
пожить к себе. Квартира шокирует: мебели никакой, только раскладушки, старые
столы и табуретки, вместо роскошных люстр – висят лампочки. Саша объясняет, что
сел на хвост ОБХСС (отдел борьбы с
хищением социалистической собственности), пришлось срочно всё продать. Два
холодильника заполнены чёрной и красной икрой, вдоволь шампанского и коньяка, в
общем, весело пожили.
Федюша и Варенька. В унылой депреснутой шабашке ласкал душу думой о детишках.
Загадочная поездка в Грозный
По всей
стране в сельской местности шабашничало много кавказцев. Они строили объекты
попроще. Между русскими бригадами и ими было некоторое отчуждение, но не до
вражды. Плохая репутация была у ингушских бригад, – они использовали «рабов»:
маргиналов, бомжей, или тех, у кого могли отобрать документы. Со мной случилась
история очень интересная и до конца не понятная мне до сих пор. Однажды
весенней договорной кампанией я месил грязь по окраинам Курганской области. Жил
в убогой районной гостинице в четырехместном номере. Один из постояльцев был
чеченец, – тоже искал договоры своим бригадам. Дня три Руслан присматривался ко
мне и моим эскизам памятников погибшим воинам, затем предложил поехать с ним в
Грозный, обещая найти заказы в Ставропольском крае. Через неделю я был у него в
кирпичном многокомнатном доме с высоким кирпичным забором, металлическими
воротами, – на улице Чапаева дом 12. Меня принимали как дорогого гостя,
ухаживали его дочери, показали весь дом, в котором была приготовлена большая
меблированная комната для семьи сына, который ещё служил в армии и не был
женат. Водили на родственные застолья, за которыми запросто обсуждались
межклановые разборки со стрельбой, резнёй и смертями.
Через
несколько дней гостеприимный хозяин посадил на свои жигули и повёз по
ставропольским просторам. Дня три не находили ничего. Наконец он говорит, что
повезёт меня в оазис – очень богатый
совхоз. Это оказалось действительно образцовое хозяйство, директор которого –
герой социалистического труда – дружил с самим первым секретарем
Ставропольского крайкома. Михаил
Сергеевич Горбачев прилетал к ним на вертолёте на отдых и возил делегации
взглянуть на образцовое хозяйство. В общем, в этом месте я получил заказы на
несколько лет: памятник, художественное оформление клуба, спорткомплекса,
бассейна. По всем понятиям я должен был Руслану от 10 до 20 процентов от
договоров, но он категорически отказался от участия в доле и от любых форм
вознаграждения за большую проделанную работу. Он тепло распрощался со мной в
ставропольском совхозе, обещал наведаться в гости в Москве, – и больше я его не
видел. Подобной степени спонтанного участия, отзывчивости, верности чужого
человека я не встречал.
Комментариев нет:
Отправить комментарий