О РЕЛИГИОЗНОЙ ФИЛОСОФИИ

По поводу философии существует множество предрассудков. По обыденным представлениям, философствовать – то есть рассуждать – может каждый, поэтому философии, в отличие от других наук, не нужно специально учиться. В профессиональных же кругах полагают, что философия – сугубо рациональная наука, доступная только корпорации систематиков, диалектиков, схоластиков, сциентистов. Но, прежде всего, философия – это установка на поиск смысла во всём: в бытии в целом и в конкретных реальностях. Философ призван к тяжкому бремени: видеть во всём, на что направлен его взор, прежде всего, смысл – сущность каждого явления в его конкретном бытии и в соотнесении с универсумом. Философ стремится создать и сформулировать новый смысл (творчество – это выведение из небытия в бытие, говорил Платон). Философия в русской традиции – это богопросветлённая человеческая мудрость о смысле и основаниях бытия, о назначении человека. Богословие же – углубленное человеческое представление о Божественной природе, о Благовестии Богочеловека.

Религиозная вера открывает человеку его бессмертную душу и Бога, потому расширяет сознание, в свете небес открывает смысл земного существования, наделяет духовными ориентирами. Религиозное сознание универсально и всеобъемлюще. Атеистическое материалистическое сознание по природе своей заужено, принципиально частично, ибо исключает из бытия Теос – мир божественный, небесный, духовный, оно закрыто для важнейших сфер и измерений бытия, фрагментарно, ибо не объединено связью с Единым. Оно не ориентировано на универсум, поэтому лишает человека возможности лицезреть первопричины и смысл всех явлений. Но и в ограниченном натуралистическом пространстве безрелигиозное сознание ущербно, ибо не способно оценить подлинное значение отдельных явлений, не умея их соотносить с универсумом. «Бессмертие, обещая вечную жизнь… крепче связывает человека с землей… ибо только с верой в своё бессмертие человек постигает всю разумную цель свою на земле. Без убеждения же в своём бессмертии связи человека с землей порываются, становятся тоньше, гнилее… Словом, идея о бессмертии – эта сама жизнь, живая жизнь, её окончательная формула и главный источник истины и правильного сознания человека» (Ф.М. Достоевский). Поэтому верующему человеку открыто всё то, что и атеисту, но его душа, сердце и сознание ведают то, что напрочь закрыто для атеиста, но что и несёт высший смысл жизни.

Горделивый человеческий разум требует, чтобы бытие Божие было доказано, и веками лучшие философские умы занимались поисками доказательств бытия Божия. Но с такими же основаниями можно требовать и доказательств бытия человека. Скажут, что существование человека оче-видно, то есть доступно физическому зрению. Но наши глаза видят вокруг себя только некие двуногие, бесшерстные, разглагольствующие существа, почитать которых за людей нас понуждает не натуральная очевидность, а наш разум, вмещающий представления о мире, природе и разумных в ней существах – людях. Без некоего духовного и интеллектуального опыта ни мы не стали бы людьми, ни вокруг себя не обнаружили бы людей. Признание себя человеком есть критерий умственной вменяемости. Существование человека очевидно только для нашего духовного опыта, выделяющего нас из природного космоса. Если так, то следует предположить, что опыт этот может возрастать, открывая для себя всё новые реальности, вплоть до Первопричины и Творца самой реальности – Бога. Для духовно «продвинутого» сознания, то есть для сознания религиозного – бытие Божие настолько же очевидно, как и существование человека, если не больше. И человека, и Бога мы зрим духовными очами, и вопрос только в том, обладаем ли мы достаточной степенью духовного зрения. Соответственно – признание или отрицание Божественной реальности есть критерий развития разума, ибо только предельно эгоистичное и этим ограниченное человеческое сознание не способно увидеть вне себя нечто безмерно более значимое, чем оно само.

Итак, религиозная установка сознания – наиболее целостна, поэтому только религиозная философия является собственно философией. Наиболее универсальна и всеобъемлюща христианская религиозность, ибо христианство благовествует о полноте Божества – Триедином Боге, о воплощённой Истине – Богочеловеке. Но это не означает, что христиане изначально и по определению обладают истиной. Другие религии более сосредоточены на частных сферах бытия, поэтому наряду с заблуждениями содержат, в той или иной степени, истинные представления об отдельных сторонах сущего. Христиане призваны углублять христианское видение бытия и на его основе давать ответы на вызовы своей эпохи. Для этого необходимо использовать и частный взгляд других религий, – в тех сферах, на которые христианские авторы не обращали должного внимания или обращают мало в силу исторической инерции христианской цивилизации.

Всеобъемлющее религиозное познание не может ограничиваться какой-нибудь методологией, так как ухватить смысл невозможно только понятийно-категориальными методами. Более того, грандиозный аппарат рационалистических методологий – математики, логики, диалектики, софистики – без смыслов, которые они призваны обслуживать, превратился бы в род бессмыслицы. Есть целые философские течения, которые заняты анализом и классификацией философских методологий. Это насущное дело не является собственно философией, так же как виртуозная работа филолога не может претендовать на создание новых произведений, что есть творчество писателей. Учёный филолог изучает разнообразные закономерности языка, но развивает язык творец произведений художественной литературы. Более того, писатель нередко слаб в орфографии и грамматике, по сравнению с учёным филологом может оказаться вполне безграмотным, но, тем не менее, именно он существует в стихии живого языка, открывает его новые образы, понятия и их взаимоотношения. Дело филолога затем строго научно именовать эти открытия, анализируя и систематизируя.

Так и грандиозная философия Гегеля занимается изучением строя понятий и категорий, реконструкцией системы умозаключений новоевропейского философского языка, то есть грамматикой определённой философской традиции. Ибо Гегель не был нацелен на созидание собственно новых смыслов. Притом, что предложенная им система философской грамматики во многом плодотворна, она вполне произвольна, что закономерно для всякой попытки выстроить всеобъемлющую систему. Дело будущих поколений «философских филологов» реконструировать полноценный философский язык, используя достижения Гегеля и отвергая его крайности и ошибки. Беда в том, что гегелевская философская филология воспринимается как собственно философское творчество, более того, его система – как венец философии. Сам Гегель был уверен, что своей философской системой выражает последнюю ступень самопознания Абсолютного Духа: «Я мог бы сказать вместе с Христом, что я учу правде и я есмь правда».

Есть философия, служащая больше времени, чем вечности, выражающая дух времени, переводящая на современный язык вечные истины или вновь открывающая старое. Здесь набираются образы, оттачиваются, выявляются нюансы и взаимоотношения. Какой-либо оригинальный штрих может создать возможность для нового поворота, нового взгляда, но сама по себе эта установка не стремится к принципиально оригинальному взгляду, то есть к новизне. Это, как правило, высококультурные рафинированные создания (известные философские течения, школы, направления). Здесь необходим профессионализм в философских занятиях.

Есть же философия, как новый взгляд на мир. Здесь пролагаются новые пути, расширяются горизонты, она уводит в неизвестные дали. Она слагается из новой позиции в жизни и принципиально нового видения мира. Целостная творческая установка создаёт новый облик личности. Наряду с новыми идеями и смыслами в жизнь входят новые отношения, чувства, образ поведения. За этим прорывом духа следуют затем все виды культурного творчества. По отношению к устоявшимся культурным слоям эта философия несёт в себе стихию дикарства, то есть нечуткости к безусловным ценностям культуры и неприятия незыблемых авторитетов её. По отношению к санкционированному языку культуры (значениям и смыслам) она преисполнена дилетантизма. Это – титанические одиночки вне всяких школ и культур. Философ не вмещается в традиции, и если его песня будет услышана, она окажется основанием новой культуры, новой истории. Философ второго рода дилетант и дикарь не буквально. Его культурный уровень может быть и выше, чем у первых, но он внешколен, внеакадемичен, а индивидуален и анархичен. Каждый философ несёт в себе преобладание одной из этих установок.

Создают новые смыслы философские умы, всецело ориентированные на выведение из небытия в бытие, целостный акт философского познания включает все аспекты творчества. Помимо функций разума и рассудка, это и религиозное озарение, мистический экстаз, духовное самоуглубление, и интуитивное созерцание, которое может иметь различную природу: отражать бессознательные или подсознательные процессы, быть эстетической интуицией гармонии и меры, нравственной интуицией добра и долга. Это может быть творческое вдохновение, художественное воображение или вдохновение любви. Опыт всех экстатических прорывов в новые духовные сферы и синтезируется в акте философского познания смысла бытия. Оформляется смысл и рациональными понятиями, и художественными образами. И только на этапе классификации наработанных смыслов доминируют рациональные методы. Один философ лицезреет кипящую лаву в глубинах бытия, другой изучает формы застывшей пемзы. Две основные функции философского акта – 1) выведение смыслов из тьмы небытия и 2) классификация наработанных смыслов, а также анализ грамматики философского языка – наиболее ярко и полно представлены двумя гениями античной философии – Платоном и Аристотелем, которые оказали наибольшее влияние на философское мышление христианских народов. Они явили различные методы философствования, которые оппонируют друг другу на протяжении многих веков. В постижении метафизической истины оба подхода взаимодополняют друг друга, развиваются и углубляются его последователями в диалектической полемике. Русская культура восприняла через Византию традицию христианского платонизма, что придало национальному духу определённое своеобразие.

Большинство диалогов Платона похожи на литературные, а не философские тексты. Форма диалога предоставляет возможность для диалектического столкновения мнений: кто-то рассказывает кому-то какую-то историю, либо пересказывает миф, либо рассуждает о чём-либо умственном – например, о красоте самой по себе; затем участники могут подискуссировать. Диалоги близки к художественным произведениям, хотя Платон мог быть и рационалистом, как в диалогах «Теэтет» или «Софист». В художественности и образности его текстов сокрыто основное своеобразие платоновской методологии. В творчестве Платона сильны эротические и эросные энергии, акцентирующие и воссоединяющие противоположности мужского и женского, земного и небесного.

Сложные философские тексты, например Аристотеля или Гегеля, требуют для понимания нескольких прочтений, но когда смысл открывается сполна, понятое не требует дальнейшего углубления. Иная природа текстов в Библии. При первом знакомстве открывается обширный пласт известных смыслов, ассоциаций, ибо библейскими образами пронизаны наша жизнь и культура. Последующее чтение открывает новые глубины, которые можно постигать всю жизнь. В бездонности – специфика образного языка, в отличие от рационалистического, способного выразить сложные, но менее глубинные смыслы. Рациональное понятие ограничено, жёстко схватывает частный смысл, отрубая сопряжённые смыслы. Поэтому, осознав его, дальше погружаться некуда. Острый луч рассудка может глубоко проникнуть в явление, при этом освещаются фрагменты, расчленяется живая ткань предмета, многое разрушается, теряется, а значит, не схватывает целостность, не воспринимается жизненная органичность явления.

Творческий метод Платона, помимо категориального анализа включающий художественный образ, позволяет целостно созерцать предмет, не нарушая живого единства разнообразия. Образно-понятийное познание объединяет в себе разнообразные проявления человеческого духа, оно более органично, представляет собой творческое вживание в предмет, экзистенциальное сопереживание, целостное созерцание. Образ несёт больше информации, ибо содержит живое представление о бытии, позволяющее погружаться в него. Платоновский текст, подобно библейскому, открывается с начала, но по мере возвращения к нему погружаешься в более глубокие смыслы. Диалоги Платона задают параметры философствования, которые глубже и обширнее рационалистических. Для Платона в отличие от Аристотеля акт философского познания был прежде всего актом богопознания. Платона интересовал более всего вопрос главный: каково бытие Демиурга, кто есть Творец бытия, что происходит в акте творчества – творения? Основные его диалоги – вокруг этого, особенно диалог «Тимей» – самый глубокомысленный философский текст в европейской философии. Именно в «Тимее» впервые человечество узнало не только об исчезнувшем материке – Атлантиде, но и обо многих представлениях о Творце Бытия. Философия Платона онтологична по предмету и экзистенциальна по форме. Экзистенциальный онтологизм ориентирован на созидание новых смыслов, для чего синтезирует широкий спектр средств: от рационалистической диалектики до художественных образов. Платон вывел из небытия в бытие грандиозное количество смыслов (начиная от мира идей и первого в истории представления о вечной индивидуальной душе), которые питают европейскую культуру до настоящего времени.

Философию Платона развивали платоники и неоплатоники. Платон стоит у истоков христианского богословия, основанного на христианском неоплатонизме. Поэтому отцы Церкви и богословы средних веков называли Платона первым христианином до Христа, божественным Платоном. Если Платона интересовали прежде всего вечные идеи как первоосновы бытия, то Аристотеля более всего – энтелехии явлений и предметов, его сознание менее универсально. Аристотель – яркий пример рационалистического познания. Его философию можно характеризовать как рационалистическую метафизику. Аристотель – гениальный философ, но он фактически анализирует и систематизирует ту массу смыслов, которые вывел на свет Платон. Аристотель филигранно располагает их по «полочкам» и навешивает «ярлыки». Один подход не исключает другого, но понятно, какой приоритетнее в творчестве как созидании новизны. Каждый значительный философ и философская традиция в христианской культуре несут в себе начала Аристотеля и Платона. У кого-то доминирует системно-рационалистическое, у кого-то – экзистенциально-онтологическое осмысление мира. Западноевропейское философское умозрение склонно продолжать аристотелевскую традицию. Восточнохристианское – византийское, православно-славянское и русское – следует в русле платоновской традиции.

Платон оказал огромное влияние на патристику, которая была платонической и неоплатонической. Православное богословие и богослужение пронизаны образами христианского неоплатонизма. Без платоновского мира идей, без его представлений о вечной человеческой душе невозможно понять смысл христианской литургии. Тем же, кем для Западной Церкви был Фома Аквинский – автор проаристотелевской схоластики, тем для Восточной Церкви был Иоанн Дамаскин (675-753 гг.). Примечательно, что в то время, когда патриарх Фотий в 870 году создал академию, Византия переживала культурный и богословский расцвет, на Западе только заканчивались века варварства.