вторник, 22 сентября 2020 г.

КОРНИ РУССКИХ КАТАСТРОФ

 

Причины рассмотренных катастроф во многом коренятся в предшествующих катаклизмах в национальной душе. «Когда мы вдумываемся в трагическую судьбу древнерусской культуры – и прежде всего русской Церкви, – для нас трагедия эта воплощается в двойном и взаимно связанном расколе конца XVII века: расколе старообрядчества и расколе Петра. Пётр вырос под угрозой раскольнических стрелецких бунтов, и не было более ожесточённых врагов его дела, чем последователи “старой веры”. Пётр продолжал в государстве и быте реформу, начатую Никоном в Церкви. Реформа Никона была скромна и совершенно ортодоксальна, реформа Петра ломала все устои древней жизни. Но по приёмам своего проведения, по своей насильственности реформа Никона уже предвещала революцию Петра. И в обоих случаях эта насильственность, принимавшая характер жестокого гонения, была до известной степени вынужденной. Оправданием ей может служить склероз русской жизни, окостенелость её, которая не допускала органического обновления. Старина не хотела обновляться, её приходилось ломать – ради сохранения бытия самой России. Роковые последствия этой церковно-государственной революции слишком известны, слишком болят ещё в нас, чтобы на них стоило останавливаться. В религии – конец византийской “симфонии” Церкви и государства, ведомственное включение Церкви в государство, порабощение епископата, принижение духовенства, утрата Церковью надолго своего национального лица, при переходе водительства к малороссам с их католицизирующими, отчасти протестантскими тенденциями. Наиболее страшное – полная секуляризация христианства. На противоположном полюсе, в народных глубинах, горячая, но тёмная религиозность, плодящая изуверские секты, в отрыве от Церкви засыхающая, безблагодатная, не творческая, но всё же мощная рядом с видимой слабостью господствующей Церкви. Возвращаясь к исходному моменту кризиса, мы стоим перед требующим объяснения склерозом XVII века. Теория “бытового исповедничества”, усматривающая в нём самую природу русской религиозности, может служить лишь к оправданию старообрядческого раскола, но не удовлетворяет того, кто умеет различать в Древней Руси богатое цветение духовной жизни. Окостенелость XVII века в основном стволе русской культуры, несомненно, явление упадочническое, а не первичное. Вещественным выражением её может служить сухость московской иконописи XVII века (до немецких влияний), немощное завершение могучей русской живописи XV–XVI веков. Политическому и религиозному кризису XVII века должен был предшествовать иной кризис… Это кризис начала XVI века, известный под именем борьбы “иосифлян” и “заволжцев”. От духовного кровопускания, которое Русская Церковь претерпела в княжение Василия III, она никогда не могла оправиться совершенно. Но, чтобы уяснить себе весь смысл этого явления, надо поставить его в связь с основной линией развития духовной жизни в Древней Руси» (Г.П. Федотов). Победу иосифлянства над нестяжателями Георгий Федотов называл трагедией древнерусской святости.

 

Процесс секуляризации христианской цивилизации был неизбежным по историософской логике возрожденческого гуманизма: эмансипация человека, ориентация на познание самого себя, изучение и освоение природы сопровождается автономизацией натуралистического знания от религиозного мировоззрения. Не могла избежать секуляризации и Русь, не изолированная от христианского мира. Но формы, масштабы и степень разрушительности секуляризации зависели от позиции Церкви и ведущего слоя, политики власти, реакции народного благочестия. Обмирщение культуры не обязательно приводит к апостазии (вероотступничеству) и богоборчеству. Русское православное общество оказалось неспособным дать адекватный ответ на исторические вызовы.

Ретроградное иосифлянство разоружило русское церковное сознание в борьбе с секуляризацией. Оно ориентировало на чуждые заимствования, было формой натуралистического благочестия, от которого один шаг до материалистического миропонимания. Натуралистическая религиозность обмирщала Церковь, перегружая её материальными функциями, духовно ослабляя её. Иосифлянство отвергло нестяжательскую традицию духовного воспитания человека, что не могло компенсироваться нормами бытового исповедничества. Образ Бога в иосифлянстве как жестокого судии далёк от Бога христианского благовестия, преисполненного любви и милосердия, принимающего крестные страдания ради спасения людей. Вера, проистекающая из страха наказания, не крепка и не выдерживает испытаний, легко впадает в богоотрицание. Духовные и нравственные нормы оказываются не усвоенными, если внушаются боязнью Страшного суда. Иосифлянство умаляло образ христианского Бога, что вело к разнузданию человеческого своеволия.

Процесс обмирщения привёл к поражению иосифлянского бытового исповедничества, ориентированного на внешнюю сакрализацию жизни. Секуляризация государства – это катастрофа центральной иосифлянской утопии Священного Царства. Натуралистическая религиозность оказалась неспособной контролировать материальную сферу жизни, пораженчески ушла из жизни – самосжигаясь в скитах, либо в раскол, пытаясь консервировать в своих общинах осколки натуралистического благочестия. Обессиленная Церковь не смогла противостоять вызовам эпохи и защититься от петровского погрома церковных традиций. Духовные православные традиции хранились праведниками на периферии церковной и общественной жизни.

Отношение к секуляризации вырабатывалось в кружке ревнителей благочестия, в котором с 1645 года сошлись будущие лидеры никонианства и раскольников. «Боголюбцы не звали людей в скиты и в монастыри, не прославляли… “прекрасную пустыню” – они предлагали “спасаться в миру”, заводили школы и богадельни, проповедовали в храмах, на улицах и площадях. Личная проповедь – тоже новация. Она уже несколько веков не существовала в русской Церкви и в русской культуре» (А.М. Панченко). Ведя просвещенческую деятельность, боголюбцы организовывали книгопечатание. «Юный царь Алексей не просто им мирволил – он был деятельным членом кружка ревнителей благочестия и всецело поддерживал пуританскую программу оцерковления русского быта, “русскую реформацию”, как выражались иностранные наблюдатели. В “нижегородских пределах” эту программу ретиво проводил в жизнь молодой Аввакум» (А.М. Панченко). Ретиво проводили церковные реформы все участники кружка во главе с царём, жёсткость была другой стороной духовной немочи. «Репрессии признак не силы, а слабости Церкви, которая впервые испугалась мирской культуры как способного к победе соперника. Теоретическое основание этих гонений создали “боголюбцы”, выдвинувшие программу оцерковления жизни и оцерковления человека… Они как бы низводят на землю идеалы спасения души… Цель программы оцерковления жизни – противостояние набиравшей силу секуляризации» (А.М. Панченко).

Среди ревнителей благочестия были люди противоположных духовных формаций, отражавших назревавший раскол церковной общественности: просветители, насаждавшие чуждые идеалы, и охранители, которые в борьбе с зловредными тенденциями защищали историческую косность: «Это был не историографический, а историософский спор – спор об историческом идеале, исторической дистанции, о соотношении духа и интеллекта, человека и времени, о вечности и бренности, о прошлом, настоящем и будущем» (А.М. Панченко). Ни одна из сторон не дала подлинно православные ответы на актуальные вопросы.

Для средневекового сознания история не зависела от воли человека, несла сакральный смысл, определяла судьбу будущего, а культура являлась совокупностью вечных идей, имела вневременной и вселенский смысл. В XVII веке стирается граница между сакральным и профанным миром, между вечностью и бренным существованием, история и культура не зависят от Божественного, человек пытается овладеть ими, превратить в предмет потребления. Если в традиционном мировоззрении история душеполезна – врачует душу, то для новых учителей «история – не идеал, а иллюстрация. Отношение к истории не может быть сведено к “душеполезности”. История самоценна вне отношения к Богу, вечности и душе, она так же “интересна”, как интересен самый процесс творчества и познания… История являет собой нечто вроде рассыпанной мозаики, все фрагменты которой равноправны. Их равноправие, в частности, обусловлено тем, что они отделены от времени, в котором живёт автор, большей или меньшей дистанцией. Всё это – дела давно минувших дней, которые прямо не касаются далёких потомков. К истории можно относиться как к уроку, её можно “аппликовать” на современность, она даёт пищу для размышлений, для забавы, для развлечения. Но история – и в этом главное – нимало не предопределяет судьбу этих потомков, их земное бытие. Прошлое мертво… Здесь выражена новая историософия. История – это память, поэтому ею владеет человек, который в состоянии её оживить, поставить себе на службу… Так в русской культуре появилась идея бесконечности истории, так “воскрешение прошлого” породило переориентацию на будущее» (А.М. Панченко). Новый человек по-иному видел и конец времён. «Для средневекового сознания проблема состояла не в том, что наступит в будущем, а в том, когда это совершится. Средневековье жило в напряжённом ожидании Страшного суда и постоянно “вычисляло” его. Эти эсхатологические ожидания особенно характерны для старообрядцев… Они жили в эсхатологическом времени, полагая, что Страшный суд – у порога или уже наступил. Иначе смотрели на будущее “новые учителя”. В барочной культуре тема Страшного суда – одна из ведущих… Но это именно тема, это культура, искусство – всё что угодно, только не вера… В европеизированной культуре идея Страшного суда превратилась именно в идею, стала чем-то “нечувственным”, бесконечно далёким, не учитываемым в исторических прогнозах. Из предмета веры Страшный суд стал предметом искусства, даже предметом ученических упражнений в стихотворстве… Исторический акцент переместился с вечности на землю, с прошлого на будущее, и русские люди – та их часть, которая строила или приняла новую культуру, – перестали думать о сроках светопреставления и готовиться к нему. В связи с этим естественно изменилось и отношение к настоящему. Если прежде настоящее воспринималось как эхо вечности, эхо прошедшего, то теперь оно стало зародышем будущего. Понятие “обновления” приобрело тот смысл, который оно имеет и сейчас. Для барочной культуры обновление – это дело рук человеческих, это накопление нового, того, чего не делали и не сделали раньше. Барочная “новизна” есть преодоление прошлого, а в русских условиях – полный и решительный с ним разрыв. Что касается ревнителей древнего благочестия, то новая историософия, отодвинувшая Страшный суд в бесконечное будущее, превратившая его в мираж, – эта историософия для них как раз и означала реально наступивший конец света... Эсхатологическое отчаяние проявилось в России задолго до раскола Церкви... Не реформа Никона в этом повинна, а перестройка древнерусской жизни вообще. Верхи предлагали русским людям новое будущее, но с точки зрения тех, кто не мог отрешиться от средневекового сознания, этим верхи будущее у них отнимали. “Самоуморения” и самосожжения, которые в совокупности не поддаются никакому рациональному объяснению, и были попыткой вернуть это утраченное будущее» (А.М. Панченко). Новое сознание выхолащивало религиозный смысл истории и её завершения, а сознание иосифлянски-традиционалистское натурализировало представления о Страшном суде, с противоположных позиций лишало историю её подлинно мистического значения.

С изменением восприятия времени менялись многие представления, другой смысл приобретали культура, искусство. «Символом окказионального[1] искусства можно считать фейерверки, столь любимые в Петровское время. Искусство стало фейерверком, ослепительной и красивой, но мгновенной вспышкой, которая тут же гасла. Тогда думали, что настоящее искусство – в будущем. Средневековью с его ориентацией на вечность и на прошлое была одновременно присуща любовь к настоящему, к земной реальности. Петровская эпоха, начертавшая на своем знамени лозунг полезности, нетерпимая к рефлексии, созерцанию и богословствованию, – это, в сущности, эпоха мечтателей. Ещё один плод, возросший на почве новой историософии, – идея быстротечности времени, идея чисто ренессансная… Боязнь промедлить, не успеть, не совладать со временем – типичная черта зрелых лет царя Алексея. При Петре она преображается в практику постоянных реформ» (А.М. Панченко). Птенцы гнезда Петрова из мечтателей превращались в агрессивных утопистов. Идеологическая мания принуждает людей радикально ломать многовековую жизнь и проводить кровавые эксперименты, к чему и сводилась практика постоянных реформ.

Новые учителя были первыми русскими западниками, которые считали, что Русь лишена мудрецов, преисполнена невежества, шествует во тьме, без правильного образования, без света наук. Поэтому «в Москве невежества темность прогоняти» надлежит просветительством и образованием. При этом «отрицается почти всё, что было создано за семь столетий, протекших со времён Владимира Святого. Отрицаются книги и профессиональная музыка, иконы, фрески и зодчество (вспомним хотя бы о запрещении строить шатровые храмы), навыки общения между людьми, одежды, праздники, развлечения. Отрицаются многие традиционные институты – например, институт юродства, который на Руси выполнял важнейшие функции общественной терапии. Анафеме предаются и событийная культура, и культура обиходная, вся национальная топика и аксиоматика, вся сумма идей, в соответствии с которыми живёт страна, будучи уверенной в их незыблемости и непреходящей ценности. Притом цель этого отрицания – не эволюция, без которой, в конце концов, немыслима нормальная работа общественного организма, но забвение, всеобщая замена. В глазах “новых учителей” русская культура – это “плохая” культура, строить её нужно заново, как бы на пустом месте, а для этого “просветити россов” – конечно, по стандартам западноевропейского барокко» (А.М. Панченко).

Традиционалисты боролись с гипертрофированным грекофильством и латинством никониан. Они правомерно утверждали, что русские не исказили церковный обряд, ибо в X веке двумя перстами крестились в Киеве и в Византии; к XVII веку на Руси сохранилось ранневизантийское установление, а греки от него отошли. Традиционалисты противостояли замене веры культурой. Правые в критике и обличениях (излишне агрессивных), консерваторы не смогли противопоставить чуждым веяниям творческую альтернативу. Они примитивизировали смыслы: чуждой, но учёной культуре барокко могли противопоставить только «мужичью» культуру святой Руси.

Автономизация от религии распространялась на быт, культуру, политику, на несакральные сферы. На неизбежную секуляризацию иосифляне отвечают попыткой радикальной сакрализации жизни: «Еще погруженный в старые представления, но уже лишённый стабилизирующих основ древнерусской жизни, десоциализированный, одинокий, смятённый человек мог понять себя лишь как величину сакральную и, чтобы обрести равновесие, перемещал себя из обыденности в сакральный мир» (М.Б. Плюханова). Но всю жизнь невозможно обустроить по монастырскому уставу, утопичные попытки свидетельствуют о потере чувства меры. Когда сакральное заполняет профанное, меркнет само сакральное, ибо подлинно сакральными центрами на земле являются Церковь Божия и душа человека, спасающаяся в Церкви. Поэтому успешно противостоять секуляризации можно христианской духовностью, носителями которой были нестяжатели.

Ретроградно-иосифлянская позиция была утопической и потому бесперспективной. Секуляризация не сводится к апостазиивероотступничеству, она была негативным, но неизбежным следствием познания человеком природы и самого себя. Натуралистическое рационалистическое сознание Нового времени в некоторых измерениях было более углубленным и реалистичным по сравнению с наивным мифологическим сознанием Средневековья. «В средневековом историческом повествовании человек “абсолютизируется” – он либо абсолютно добр, либо абсолютно зол. Переходы из одного состояния в другое возможны (в том случае, например, когда язычник становится христианином), но это не постепенный, сопровождаемый колебаниями и рефлексией процесс, а резкая, мгновенная метаморфоза. Авторы первых десятилетий XVII в. уже не считают злое или доброе начало в характере человека чем-то исконным, раз навсегда данным. Изменчивость характера, как и его контрастность, сложность, противоречивость, теперь не смущает писателя. Напротив, он доискивается причин такой изменчивости, указывая, наряду с общим постулатом о “свободной воле”, на тщеславие, властолюбие, влияние других людей и проч. “Открытие характера” – общая примета всех более или менее заметных памятников, возникших вскоре после воцарения династии Романовых… Это привело к художественной рефлексии о человеке» (А.М. Панченко).

Сопротивление секуляризации бессильно в огульном и нереальном отрицании нового. Подлинная христианизация требует не фанатической защиты сложившихся исторических форм, а одухотворения реальной жизни. В первые века христианства Церковь не призывала христиан к отвержению Римской империи и к уходу в катакомбы. Ревнители христианства, защищая чистоту веры вплоть до принятия мученичества, одухотворяли реальную жизнь. Церковь устами отцов и учителей давала внятный ответ на ереси и соблазны эпохи. В результате гонитель христиан – империя добровольно сложила знамена перед Церковью.

У Руси был исторический шанс для эффективного противостояния неизбежной секуляризации жизни: 1) уступить секуляризации натуралистические сферы: быт, социально-экономическую и политическую жизнь, науку, отчасти культуру как средостение между профанной и сакральной сферами жизни; 2) охранять подлинно сакральные центры – Церковь и традиции духовного формирования человека; 3) не сакрализуя материальную жизнь, освящать её духовной энергией сакральных центров, давать религиозный ответ на жизненные проблемы. Цельное и всеобъемлющее религиозное мировоззрение должно привлекать человека не физическим насилием или мистическим запугиванием, а духовным авторитетом истины, что открывает новые возможности преображения жизни.

 

Таким образом, «духовное окостенение русской жизни делало неизбежным как церковный раскол старообрядчества, так и культурный раскол Петра… Ныне уже ясно, что основной путь московского благочестия прямо вел к старообрядчеству. Стоглав недаром был дорог Расколу, и Иосиф Волоцкий стал его главным святым. Вместе с Расколом большая, хотя и узкая, религиозная сила вышла из Русской Церкви, вторично обескровливая её. Но не нужно забывать, что первое великое духовное кровопускание совершилось на 150 лет раньше. Тогда была порвана великая нить, ведущая от преп. Сергия; с Аввакумом покинула Русскую Церковь школа св. Иосифа. Нуль святости в последнюю четверть XVII века – юность Петра – говорит об омертвении русской жизни, душа которой отлетела. На заре своего бытия Древняя Русь предпочла путь святости пути культуры. В последний свой век она горделиво утверждала себя как святую, как единственную христианскую землю. Но живая святость её покинула. Пётр разрушил лишь обветшалую оболочку святой Руси. Оттого его надругательство над этой старой Русью встретило ничтожное духовное сопротивление» (Г.П. Федотов).

Радикальность петровской революции не мотивируется исторической необходимостью насильственного разворота России к Европе. Русская культура никогда не была замкнута и отчуждена от влияний. Интерес к технологической стороне европейской цивилизации проявился в Москве при Иване III и возрастал до Петра I. «Технологическое» знакомство с Европой долгое время не затрагивало или затрагивало минимально культурно-религиозную сферу. Постепенно иммунный механизм слабел. В XVII веке католическое и протестантское влияние проводилось заражёнными латинством образованными выходцами из Малороссии. Русская образованность, основанная на традиционализме, иррационализме, на религиозных интуициях, встречается с образованностью схоластической, упрощённо-систематизированной, внешне броской и яркой. Агрессивная и враждебная Православию западная культура не встречает иммунного противодействия в силу возобладавших иосифлянских настроений – внутреннего прозападничества, формализма, доминирования внешнего благочестия, сервилизма перед конъюнктурными нуждами властей. Поражёнными оказываются целые пласты культуры и богословской мысли (что можно проследить на примере иконописи XVII века[2]). Протестовать пытаются старообрядцы (по некоторым вопросам с ними солидарен патриарх Никон), однако они выдавливаются из Церкви, которая ослабевает перед нашествием латинства. Образованное общество XVII века не в силах сформулировать национальную идею, сообразно времени толкующую назначение русского мессианства (Москвы – Третьего Рима). Пётр разрушил общество с ослабленной национальной иммунной системой, заражённое «вирусом» латинства, расколотое. Вместо органичного заимствования достижений технической цивилизации и обмена плодами прогресса с Европой Пётр I истребил носителей русских традиций, принудив к низкопоклонству перед Европой и огульному подражательству. Это была катастрофическая замена культурных архетипов русской православной цивилизации.

В ослаблении национального иммунитета и податливости России XVII века враждебным Православию влияниям большую роль сыграли суровые условия исторического бытия русского народа. «Строительство государства в XV–XVI веках, защита его от внешних врагов в условиях низкого уровня прибавочного продукта, обусловленного природно-климатическими факторами, потребовали от общества небывалого напряжёния сил. Задачи эти оказались столь трудными, что их решение сопровождалось срывами и чрезвычайщиной (опричнина, крепостничество, Смута). Основная тяжесть государственного строительства легла на крестьянство и посад. Усиление давления на них привело к разрушению патриархального единства общества; оно дало первую трещину. Последовавший рост социальной нестабильности заставил государство избрать “опорное сословие” (дворянство); закономерно прекратили свою деятельность Земские Соборы, то есть органы общественного взаимодействия. Трещины в обществе сделались шире, ослабла не только общественная, но и культурно-духовная конструкция общества. В эти трещины легко проникает инославный вирус – очень подвижный и живучий. Общество начинает фрагментироваться, что и сделало возможным сначала религиозный Раскол, а затем и реформы Петра. Кризис XVII века завершился не выздоровлением и обновлением организма, а его смертью, которую приблизил и ускорил Пётр. Вместо того чтобы лечить недуги древней страны, царь вознамерился завести себе новую страну» (А.В. Лаушкин). В тяжелейших исторических условиях больная и расколотая душа народа не оказалась способной найти благотворный ответ на исторические вызовы.

 

 

 

 

 



[1] От лат. ocassio – случай.

[2] В частности, на материале книги Л.А. Успенского «Богословие иконы Православной Церкви».

 

 

 

 

суббота, 19 сентября 2020 г.

О ПРОБУЖДЕНИИ НАЦИОНАЛЬНОГО ДУХА

 


Написал два десятилетия назад, но актуально в большинстве своём.

Власть должна заниматься не только материальной стороной жизни общества – экономикой и политикой. Задача государства – создавать оптимальные условия для духовного и нравственного роста человека, формирования свободной, творческой, ответственной личности. Духовное здоровье нации и состояние общественной нравственности – это проблемы не только частной жизни или гражданского общества, но и проблемы государства. Коммунистический тоталитаризм дал негативный пример внедрения власти в жизнь людей – насилием и ложью. На другом полюсе – западное плюралистическое общество, где декларирована независимость общественной и частной жизни от государства (хотя на деле власть сильно влияет на состояние общества и человека). Государство должно стремиться к духовному и нравственному возрождению нации. Ибо государственная мощь покоится не только на крепости государственных структур, а на патриотизме и государственном сознании граждан. Если нравственными и духовными проблемами жизни общества не занимается наше государство, то на важнейшую жизненную сферу неизбежно негативно влияют враждебные силы извне.

Оздоровительные процессы в обществе, наметившиеся в настоящее время, можно значительно усилить поддержкой со стороны государства. Для решения проблем исторического значения необходимо мобилизовать общенациональные ресурсы и осуществлять общенациональные программы. Это под силу только верховной власти. Но все высшие государственные структуры ориентированы на материальные задачи и перегружены решением каждодневных проблем. Близкие гуманитарной проблематике государственные учреждения решают вопросы ведомственно и фрагментарно, ограничены корпоративными интересами. Ни одна государственная инстанция не занимается стратегией возрождения русского государствообразующего народа, проблемами, которые несут наибольшие угрозы российской государственности и цивилизации. Верховная власть призвана заняться духовными аспектами национальной безопасности.

Враг России Бжезинский объявил Россию «большой чёрной дырой на карте мира», а после распада СССР с удовлетворением провозгласил: «Россия повержена – у неё нет концепции бытия». Опровергнуть этот приговор может только пробуждение самосознания русского государствообразующего народа. Лечение национального духа, или поиски Россией себя, должно начаться с формирования концепции духовного оздоровления нации.

1. Религиозное возрождение. Правящий слой и власть призваны осознать, что религия и религиозные ценности определяют духовное и нравственное здоровье общества. При этом Русская Православная Церковь является основной цивилизационнообразующей и государствообразующей религией России, духоводителем народа, главным защитником целостности державы и межрелигиозного согласия, которое веками оберегало Россию. Россия – светское, но вовсе не атеистическое государство. Отделение Церкви от государства не означает отделения народа от Церкви, а верховная власть должна служить гарантом защиты и сохранения цивилизационной идентичности. Поэтому попечение о благе и независимости Церкви, о соработничестве религий на ниве социального служения является приоритетной задачей государства. После многих десятилетий государственного атеизма и религиозных гонений государство должно вернуть исторический долг верующим, для чего требуется поддержка государством традиционных религий: установление их плодотворного взаимодействия с властью и обществом в духовно-нравственном воспитании; борьба с псевдорелигиозными античеловеческими сектами; противостояние размыванию традиционной для России религиозности; государственная поддержка миссионерской деятельности традиционных религий, а также поддержка Русской Православной Церкви на её канонических территориях за пределами России.
2. Патриотическое оздоровление. Ответственную, свободную и творческую личность можно взрастить только в органичном духовном климате, в обществе, ориентированном на вечные ценности, на воспитание чувства любви к большой и малой Родине, национальной гордости, гражданской ответственности. Ибо без ощущения национальной принадлежности, без чувства патриотизма человек ущербен: если в душе нет земной Родины, через которую открываются история и вечность, то не существует инстанции ответственности, долга и совести. Миссия России – служение Богу и людям, сбережение земли предков и сбережение народов, соединивших свои судьбы с судьбой Российского государства. Русский народ – государствообразующий, русские – не этническая группа. Русскими издревле называли и сегодня называют за рубежом всех тех, кто проживает на бескрайнем пространстве исторической России, считая Россию своим Отечеством. Русский – тот, кто говорит по-русски, думает по-русски и считает себя русским. Русское национальное возрождение является условием возрождения России и подлинным гарантом безопасности для каждой этнической группы, связавшей свою судьбу с Россией, а также гарантом сохранения тесных связей родины с соотечественниками. Великий суперэтнос – русский народ – как государствообразующее начало является полноправным хозяином колоссальных ресурсов России.
3. Сохранение и воссоздание культурных традиций. Цивилизационное наследие России, религиозные и культурные традиции являются основой народной жизни, обеспечивают преемственность поколений, служат залогом грядущего развития нашей державы с тысячелетней историей. Необходимо осознать, что российскому государству не пятнадцать, и даже не восемьдесят лет, что до сего дня не востребован огромный исторический и культурный ресурс тысячелетней русской православной цивилизации. Восстановление общенациональной самоидентификации возможно на основе базовых ценностей и жизненно важных традиций русской культуры. Добиваться приоритета культуры в государственной политике, поскольку культурная политика в России – это не отдельная отрасль, выделенная по цеховому принципу, а смысл всей политической деятельности в многонациональной стране. Культурной должна быть сама государственная политика. При этом важнейшая особенность Российской цивилизации – единое языковое, информационное и образовательное пространство. Необходимо подвигать к целенаправленной деятельности государственные и общественные институты в воссоздании российских духовных, религиозных, нравственных, общественных, государственных, семейных традиций. Культура должна существовать не на остаточном принципе, ибо культурные достижения являются смыслом и оправданием существования цивилизации. Необходимо повышать статус культурного наследия и культурного творчества. Восстановление традиционной духовности и культуры возвращает народ к своим национальным архетипам – пробуждает великие таланты великого народа и присущую ему историческую активность.
4. Восстановление общенационального единства. Насильственно расчленённый русский народ при разрушении СССР стремится к восстановлению государственного единства. Необходимо разработать программы мирного конструктивного воссоединения территорий, на которых большинство населения составляют русские. Во имя общенационального единства следует консолидировать общество, преодолеть разобщённость власти и народа, насаждаемую идеологическую вражду, узко-корпоративные настроения, блокировать сепаратистские тенденции культивируя общенациональные цели и идеалы; преодолевать денационализацию одних и маргинализации других групп интеллигенции через вовлечение в общенациональные программы, через осознание исторического предназначения российской нации, объединяющей все народы России.
5. Преодоление угрозы демографической катастрофы – духовный аспект. Для преодоления демографической катастрофы недостаточно повысить уровень жизни населения. В обществе, лишённом основных жизненных ценностей и утратившем смысл существования, падает рождаемость и продолжительность жизни. Бессмысленность и бесцельность лишает народ воли к жизни. Воля к жизни – в вере предков и памяти поколений, в семейных ценностях и почитании наших стариков, в преклонении перед чудом материнства и детства. Необходима государственная защита от зарубежных и доморощенных «миссионеров» и лжеучителей, разрушающих духовный строй жизни и семейный уклад и развращающих молодёжь и детей. Необходимы государственные и общественные программы работы с молодёжью и родителями, повышение социального и нравственного статуса семьи, материнства и детства поддержка многодетных семей, борьба с растлением детей и подростков как с одной из главных причин демографического спада, утверждение в общественном сознании культа семьи и здорового образа жизни. Жизнь – высший дар. А всё, что его губит – преступность, наркомания, циничная пропаганда насилия и извращений, абортов и суицидов – должно быть искоренено в зародыше. Борьба с социальными болезнями и пороками – прежде всего духовная борьба, которая не сводится к полицейским мерам, медицинской помощи и социальной профилактике. Разработка гуманитарных форм борьбы с преступностью, наркоманией, суицидами – воспитание чувства ценности жизни, ответственного отношения к жизненному предназначению, без чего малоэффективны полицейские и медицинские меры.
6. Экологическая безопасность – духовный аспект. Воспитание бережливого отношения к национальному природному достоянию как родной среде обитания; мобилизация общественного мнения для противостояния гибельным тенденциям потребительской цивилизации, разрушительным действиям властных и хозяйственных структур. Каждый гражданин должен быть ориентирован на сохранение своего большого дома – природы страны и планеты. Для этого важно восстановить традиционное русское жизнеощущение, в котором природа не отчужденная холодная натура, предназначенная для потребления, а живая материнская сущность.
7. Формирование стратегического ресурса общества. Необходимо подвигать власть к мобилизации активной части граждан на осуществление жизненно важных национальных проектов, что создаёт возможность воспитания новой национальной элиты. Должна быть создана программа формирования нового поколения России – духовного и динамичного, свободного и ответственного, глобально мыслящего и патриотически ориентированного.
8. Решение перечисленных проблем подводит к формулированию национальной идеи. Новая и основанная на российских традициях национальная идеология восстанавливает историческую память и национальное самосознание русского народа государствообразователя, формирует национальный образ России и задаёт историческую миссию российской цивилизации; объясняет обществу, куда ведёт его российская власть; придаёт смысл существованию России и жизни её граждан; является духовной основой национального единения; пробуждает национальную волю и энергию как основной мобилизующий ресурс для плодотворных преобразований. Ибо без возвышенного духовного идеала русский народ не способен к сверхусилию во имя самоспасения и возрождения.
9. На основе национального сверхидеала – разработка идеологии русского прорыва, или идеологии мирового лидерства. Необходимо определить место России в современном мире и наши возможности выживания, которые не сводятся к тому, что мы должны восстановить что-то из утерянного, либо кого-то догнать и перегнать, или войти в европейский дом, в современную цивилизацию... Отвечая на исторические вызовы нового века (экспансия золотого миллиарда, глобализация, информатизация, мировой терроризм, мусульманская, китайская угрозы...), необходимо мобилизовать национальные энергии в направлениях возможного прорыва и создания цивилизации опережения, цивилизации глобального равновесия. Наши духовные, культурные, интеллектуальные, научные ресурсы позволяют не только создавать новейшие технологии, но и формировать новые цивилизационные установки, новые парадигмы мироустройства – соборное человечество. Русский гений сейчас более, чем когда-либо, востребован эпохой. Россия ситуацией современной эпохи призвана стать мировой державой нового качества, духов-но определяющей судьбы человечества.