пятница, 28 декабря 2018 г.

О ПРИРОДЕ ЗЛА. 1. Диалектика бытия и небытия



До сотворения мира не было ни добра, ни зла, ибо не было их критериев. Всё, что было до акта грехопадения – по ту сторону добра и зла. В мгновение самоопределения Первочеловека перед древом познания добра и зла впервые проявляется основополагающая поляризация бытия:
- Добро есть исполнение Божественного назначения, сотворчество Богу. Всё, что способствует творению Божию есть добро.
- Зло это отказ от исполнения Божественного предустановления к творчеству, сопротивление творению Божиему. Все силы любого происхождения, восстающие на творческий акт Бога, а значит, и на Самого Творца и Его творение, есть силы зла. «Я отрицаю всё, и в этом суть моя», – говорит Фауст у Гёте. Дух зла объединяет всё, что сопротивляется Божественному творчеству. Потому сатана[1] – враг замысла Божия о человеке и мире, это противник Христа – Бога в человеке и человека в Боге.
С акта грехопадения мир вступает в бытие. Быть – значит творить, утверждать Божие творение. Бытие есть динамика Богочеловеческого творчества, процесс преображения ветхой земли в Новую Землю и Новое Небо. Бытие бытийствует в мире, поскольку в нём поддерживается огонь преображения. Бытие – это творческая динамика, бытие постольку является таковым, поскольку непрерывно возрастает в степени. В этом смысле бытие есть средоточие жизни, жить – значит бытийствовать. Не быть – означает умирать, выходить из бытия в небытийные или призрачные сферы.
Бытие – это состояние, свойство, предикат. Бытийствует мир в целом. Но непосредственный субъект бытия богочеловеческое творческое начало мироздания. Это начало бытия и есть само сущее, которое предшествует бытию по сути (по определению Вл.С. Соловьёва). Мир же бытийствует не в полной мере, а только устремлён к полноте бытия. Мир более небытиен, чем бытиен (потому сатана – «князь мира сего» – Ин. 14, 30). Мир во многом замкнут в себе и отъединён от бытия, более существует, нежели бытийствует. В этом смысле бытие первичнее и полнее сущего (так определяются эти понятия у М. Хайдеггера, хотя и на других осованиях).
Тварный мир бытийно многоступенен. Многообразие мира, его предметов и существ представляет собой иерархию бытия. Человек, венец этой иерархии, является не только пастырем бытия (М. Хайдеггер) и не только подлинным субъектом бытия, но по образу Божьему человек есть само бытие. Можно сказать, что бытие бытийствует в мире через человека. Бытие мира, расколотое на субъектность и предикатность, в человеке должно найти воссоединение и воплощение.
В полной же мере бытие принадлежит Самому Богу. В Боге, как Самобытии, тождественны бытие и сущее. Истинно Сущий обладает всеполнотой бытия. Абсолютное Бытие воплощено в живом облике Сущего («Я есмь Сущий» – Исх. 3, 14). Бог является пиком бытия самого по себе и Он – Бытие-в-себе.
Бог обращён к твари с зовом к преображению, Он является миру как Новое Бытие. Если быть – значит сотворить Богу, творчески возвышать мир и возносить его к Божьему престолу, то не быть – означает отказываться от творческого усилия либо сопротивляться ему. Вектор небытия направлен против творческого акта Бога. В этом смысле ничто в мире не индифферентно, но либо бытийствует, либо не бытийствует. Любая остановка в возрастании бытия есть стагнация, смерть, небытие. Бытие есть усилие добра и путь к благу, акты добра являются вехами утверждения бытия, небытие же тождественно злу (сатана дух небытия). Добро есть утверждение бытия, само бытие; зло это разрушение бытия, небытие.
Бытие укоренено в свободном акте Творца. Бытие-добро проистекает из свободы как средоточия и источника, акт свободы порождает только бытие. Свобода дарована Богом и является образом и подобием Божиим в человеке. С вкушением с древа познания добра и зла человек совершил первый свободный акт бытия.
Мир как сущий устремлён к бытию, как существующий – ещё не пробился из мрака небытия к свету бытия. Мир до окончания времен бытийствует не в полной мере, но только частично, и тем самым отчасти погружён в небытие. Небытие возникает в бытии мира как самодовлеющая реакция всего мирского.
Принятие бытия – тягчайшее бремя, слабые существа стремятся избегнуть бремени бытия. Но невозможно войти в бытие без принятия его бремени, всякая попытка отказа от бремени бытия обрушивает в небытие.
Итак, источник небытия ни на небе, ни на земле книги «Бытие», он не может быть в домировом ничто, поскольку в нём нет бытия, без чего не может быть и небытия. Небытие возможно только как противостояние бытию и потому небытие возникает только в мире сем как арене бытия, внутри бытия. У небытия нет корней ни вне бытия, ни в самом бытии. Небытие имеет своим источником само небытие: всё в мире, что сопротивляется бытию, противостоит ему и борется с ним, слагается в сферу небытия, зла. Небытие – из небытия и в небытие. Небытие – остановка в бытии, умаление бытия, искажение истинного облика бытия, восстание на бытие, которое может проистекать из любой сферы.



[1] Сатана́ - от ивр.‏‎ śāṭān, арам. sāṭānā, - «противник», «клеветник», 

О ПРИРОДЕ ЗЛА 2. Порочный круг теодицеи[1]



Термин «теодицея» – дословно «оправдание Бога» – впервые ввёл Г. Лейбниц. Но вопросы богооправдания волновали человечество всегда, поскольку существовали религии. И на этот основополагающий вопрос можно дать истинный ответ только под сенью Креста Христова. В чём проблема теодицеи?
В чём источник сопротивления творческому акту Бога? Традиционные толкования сходятся в том, что зло проистекает из человеческой свободы. Но тогда источник свободы внебожествен. Свобода оказывается одновременно и Божиим даром, и вместилищем зла. Так проблема происхождения зла порождает антиномию: если Бог всеблаг, то зло не может быть от Бога. Но если Бог всеобъемлющ и вне Его ничего нет, то зло не может исходить из чего-то вне Бога. Если Бог есть само Благо, то откуда в мире зло? Как при благом и разумном Боге, управляющем миром, возможно зло? Где Божественная справедливость, когда в жизни торжествует несправедливость, когда избиваются праведники и пророки Божии? Где милосердие Божие в тот момент, когда мир полон страданий, несчастий, коварных убийств, жестоких войн, глобальных катастроф?
Постановка этих проклятых вопросов (так их называл Гейне) многих сводила с ума или приводила к радикальному атеизму – коренному отрицанию бытия Бога. Распространенные же ответы на эти вопросы во многом противоречивы и несостоятельны. Поэтому поиски решения этой проблемы в христианстве нередко приводят к богоотрицанию. Вспомним бунт против Бога Ивана Карамазова, который отказывался принимать мир Божий, если он построен на слезинке невинного ребенка.
Существующие ответы на теодицейные вопросы в христианстве сводятся к следующим позициям:
1) Декларируется происхождение зла из первоматерии, которая сотворена не Богом, отчего Бог как бы не ответствен за зло. По Шеллингу, источник зла в праоснове или тёмной основе Божества. Этот подход решает проблему могущества и всеобъемлемости Божией, но, строго говоря, не оставляет возможности доказать, что Бог не является источником зла и ответственным за зло.Это допущение раздваивает Божественный Абсолют, умаляет наиболее сущностные характеристики Божества – абсолютность, всеполноту, всемогущество, и, в конечном итоге, оставляет Бога ответственным за зло.

2) Пытаясь сохранить представления о всеблагости Божией, Николай Бердяев впал в другую крайность. Источник свободы и произвола, творчества и зла Бердяев видел в некоем ме-оне (не-сущем), неисследимой бездне, которая «первичнее Бога и вне Бога». Но это, безусловно, лишало Бога основополагающего атрибута – всемогущества и всеобъемлемости: «Бог всемогущ в отношении к бытию, но это не применимо в отношении к небытию… Бог всесилен над бытием, но не над ничто, не над свободой. Потому существует зло» (Н.А. Бердяев). Эта позиция утверждает изначальный дуализм доброго Бога и злого бога вне Бога, то есть два абсолютных начала бытия как в манихействе под влиянием зороастризма, осуждённому христианством.
В этих попытках Бог оправдывается в таких формах, что по существу перестает быть Богом. Если первое делает Бога ответственным за зло, то второе умаляет всемогущество Божие. Не всемогущему Богу трудно довериться целиком, поэтому такие представления приводят к атеистическим настроениям. Нередко стремление избежать бремя «проклятых» вопросов приводит к отрицанию зла как такового.

3) Происхождение и природа зла трактуется как недостаток бытия, имеющий смысл в составе многообразного целого. Отдельные недостатки в мироздании запланированы Творцом как усиливающие совершенство целого. Строго говоря, это уже не зло.

4) Зло рассматривается как отдельная ступень в осуществлении Божественного плана целого, а потому выглядит злом только с нашей ограниченной точки зрения: если бы мы имели возможность взглянуть на всё с точки зрения Божественного Целого, считал Лейбниц, то убедились бы, что это не зло, а только преходящая ступень в становлении Целого.
По существу и здесь зло не является таковым. Такие представления близки буддийскому миросозерцанию, где зло – иллюзорно-искажённое восприятие, нечто кажущееся, майя – обман. Впрочем, в буддизме и добро тоже иллюзия.

5) В большинстве теодицей зло выводится из человеческой свободы. Но в этом случае встаёт вопрос: откуда у человека злая свобода? Если свобода есть дар Божий, образ Божий в человеке, то Бог опять же оказывается источником зла. Если же свобода не от Бога, а из предвечного небытия, как у Бердяева, или из темной праосновы, как у Шеллинга, то Бог вновь оказывается невластным. По существу, здесь порочный круг.

В категориях пространственно-предметной онтологии эти подходы выглядят неразрешимо противоположными. В то же время онтология экзистенциальная, онтология не объектов, а онтология трагической динамики бытия вскрывает Бога за пределами Бога. В экзистенциальном измерении открывается, что оппонирующие установки отображают две стороны одной первореальности. Источник небытия, зла и вне Бога, и в Боге. Но инобытие Бога – не местопребывание, а состояние тварного мира, стремящегося быть вопреки Богу, состояние твари, стремящейся не быть.
Свобода проистекает не из тёмной бездны в Боге, не из меонической бездны вне Бога, а из глубины Божественного бытия, поскольку Бог – прежде всего свобода. В основаниях мира лежит не меоническая свобода, а свобода Божественная, свобода, порождающая благобытие. Бесконечность творческих потенций содержится в духовном мире первообразов – на небе. Творческий акт исходит из высших божественных сфер, из свободы и духа, а не из тёмного меонического произвола. Бог за пределами Бога-Творца это Само-Бог, возжелавший стать Творцом.
До творческого акта Бога ни в Самом Боге, ни вне Его не было никаких полярных реальностей. Противоположные начала – небо и земля – впервые выделены Создателем в начале творения. Небу как вместилищу духовных первообразов противоположен первичный хаос земли. До акта грехопадения этот предвечный хаос и был не-сущим (меоном) и в этом качестве не имел никакого взаимодействия с первообразным миром. Земля здесь ещё только голая потенция. Стихии земли через взаимодействие с небом ориентируются к бытию либо к небытию. Хаос становится материей творения. В нём раскрываются потенции и силы, динамика которых вливается в процесс преображения. Хаос становится действительной землей, питающей своей плотью и энергией само бытие. В то же время в нём обнажаются стихии сопротивления преображению: в меонической бездне хаоса – безграничность необусловленных потенций, но не свобода. Стихии хаоса случайны, произвольны, но не свободны. Хаос сам по себе ничего не порождает, но только способен отдаться преображающему акту свободы, либо сопротивляться ему.
Всесильный Бог всесилен над бытием и над небытием. Но Бог призвал человека продолжить Божие творение, сотворить Богу. В этом не попущение небытию и злу, а избранный Богом путь преображения бытия, преодоления сопротивления зла божественному творению. Бог творит бытие не натуральным могуществом, а свободой, Творец преодолевает небытие не непосредственно, а через свободу человека. Всемогущество Божие и проявляется во всей полноте в Его свободе и в создании свободного творческого соратника – человека.

Попытки решить проклятые вопросы в рамках этого порочного круга представляют собой разнообразные формы уклонения от осмысления проблемы, неосознанный отказ ответить на эти вопросы сполна. Яркий пример такого рода теодицеи у Лютера. С одной стороны, Лютер провозглашал абсолютное предопределение Божие: всё, что происходит – и добро, и зло – непосредственно предопределено Богом. Естественно, Лютер пришёл к признанию неразрешимости проклятых вопросов. Но пытаясь найти ответ, он вынужден был заявить: «Если бы можно было хоть как-то понять, каким образом милосерд и справедлив Бог, являющий такую гневливость и несправедливость, не было бы нужды в вере».
Глубокомысленное высказывание Тертуллиана: «верую, потому что абсурдно», – означает доверие Богу вопреки собственному непониманию. У Лютера же скрыта попытка нового догматического обоснования христианской веры: вера необходима и возможна только в силу необъясняемости природы Божией. Отсюда должно было бы следовать: чем больше богопознания у человека, тем менее он верит Богу, а значит, приближение к Богу, вхождение в Бога по сути невозможно, невозможна и святость, и преображение в Боге. По сути, это высказывание Лютера есть вопль отчаяния от безысходности в сложившихся подходах к проблемам теодицеи.
Нередко благоговение – религиозный страх, уважение, смирение и покорность христианина покоятся на непродуманности проклятых вопросов. Но христианин призван к тому, чтобы принять все проблемы и ответить на всё сполна – в этом крестонесение христианской мысли. Христианство признаёт реальность зла. Зло есть сопротивление Божьему творению, восстание против творческого акта Бога, откуда бы оно ни исходило. Поскольку творение мира есть Крестонесение Господне, то зло  это активный отказ от крестонесения бытия. Поскольку же сопротивление миротворению возможно только в процессе творения, то зло порождается в миру и проистекает из мира. И зло исчезнет, когда и если мир сей преобразится в Новое Небо и Новую Землю.
Из каких начал происходит зло? Это специальный и очень сложный вопрос, который будет рассмотрен в отдельной главе. Для нашей темы важно подчеркнуть, что по христианским принципам зло не от Бога. Зло  это небытие в бытии мира. Но однажды образовавшись в миру, зло паразитирует на нём, похищая плоть, силу, волю человека, создавая свою форму – лжедуховность. Поэтому говорится: сатана  дух небытия или «духов злобы поднебесных» (Еф. 6.12). Цель зла – разрушение Божьего творения. Зло есть всё радикально антибожественное, противобожие. Но поскольку Бог явился в мир как Богочеловек, то зло есть и все античеловеческое. Оно направлено на разрушение сути человеческого бытия – образа Божьего в человеке. Поэтому смерть человека – это торжество зла-небытия.
Но если это так, то почему всемогущий Бог, явившись в мир, не разрушил Своей волей и силой мирового зла? Ведь Христос пришёл, чтобы вырвать жало смерти! Вспомним, какова цель творения Божьего, вытекающая из христианского учения. Бог хочет создать мир свободных богоподобных существ, ибо добро не может созидаться насильственно, без свободного участия человека. Творец хочет, чтобы человек сам победил мировое зло: при опоре на Бога, в уповании на Бога, но самостоятельно и свободно. И если Бог не хочет разрушить собственного творения, то Он и не может сделать за человека то, что предназначено человеку Самим Творцом. Отсюда понятна святоотеческая формула: «Бог употребляет все средства к спасению человека, кроме тех, которые нарушают свободу человека».
Таким Бог и приходит в мир: судящим, но и любящим, сострадающим, милосердным и прощающим, не нарушающим свободу и достоинство человека, но делающим всё, чтобы пробудить и укрепить образ Божий в человеке. Если в свете вышесказанного мы вновь зададим себе вопрос: где благой Бог, когда в мире торжествуют несправедливость, страдания, катастрофы, смерть, то истинно христианским будет ответ: милосердный и сострадающий Бог на Голгофе. Бог распинаем мировым злом вместе с нами и за нас. «Сам Творец принимает участие в муке твари, чтобы открыть ей путь к высшей жизни» (о. Александр Мень). Если каждый из нас испытывает только свои страдания, то Бог несёт в Себе страдания всех и каждого, Он мучается болью самого последнего грешника. Когда у человека болит палец – болеет всё тело. Мы  болящие пальцы на творящей деснице Божией, погружённой в мировую плоть, и причиняющие Богу голгофские страдания. Эти страдания Христовы есть муки всего человеческого и страдания всей твари. Выбор каждой вечной души совершается в вечности перед лицом Бога и свободно. Бог не заставляет ни одну душу идти в мир, но Творец разделяет с человеком бремя несения плоти и неудачи воплощения. Человека умерщвляют те же силы, которые умертвили Бога. И Бог переживает смерть каждого невинного младенца более чем человек, ибо боль и смерть каждого во всей вселенной есть боль и смерть Самого Бога.
«Проблема теодицеи не разрешима объективирующей мыслью в объективированном миропорядке, она разрешима лишь в экзистенциальном плане, где Бог открывается как свобода, любовь и жертва, где Он страдает с человеком и борется с человеком против неправды мира, против нестерпимых страданий мира» (Н.А. Бердяев).
Крестные муки Бога есть муки рождения Нового Неба и Новой Земли и есть призыв к человеку принять и разделить эти мучения. Благость Бога не нуждается в оправдании, ибо Всеблагой Бог во всей полноте переживает страдания всего тварного как Свои, и под сенью Креста Христова обессмысливаются все теодицеи. Нуждается ли Бог, распятый за грехи и страдания мира, в оправдании за наличие в мире зла? Не являются ли проклятые вопросы инфантильной претензией к Отцу Небесному за наше рождение в мир и страдание в нём? И не есть ли это симптом духовной незрелости человека?
Таким образом, зло не от Бога, а против Бога. Зло есть всё то, что восстаёт на Бога. Бог Своей Крестной Жертвой призывает и человека вступить в борение с мировым злом. Только совместным богочеловеческим крестоношением можно вырвать жало зла. Господь жизнью, проповедью Своей и жертвой указывает путь и цель мировой битвы со злом, а воскресением Своим даёт человеку упование и залог победы над злом мира.
Решение проблемы теодицеи заводило в тупик, потому что абстрактные богословские формулы закрывали живой лик Истины. Так, например, трактовка нерождённости Бога отрицает умирание Бога на Кресте, но тогда невозможно и воскресение. Абсолютизирование неизменности Божественной природы отрицает Его кеносис – снисхождение Бога к людям, а значит, и воплощение, и крестные страдания... Это образы не христианского Бога, Бога Распятого и страдающего, а Абсолюта греческого идеализма или ветхозаветного Саваофа, Пантократора, Властелина и Судии. При таком подходе все богочеловеческие отношения выстраиваются по законам жёстокого владычества, а не любви. Распятие Божие открывает нам любовь, сострадание, милосердие Творца. Но распятие утверждает и невиданное доселе могущество Божие, не ограничиваемое силой и властвованием.
Бог утверждает Своё могущество не силой, а кенозисом и любовью. Уничижение, нисхождение, воплощение в ограниченном времени и пространстве не умаляют, а расширяет сферу Божиего могущества. Бог способен вершить вселенские судьбы не только через космические и исторические по своим масштабам деяния, но и через единственного затерянного в земном пространстве и времени Человека: Иисуса из Назарета, в конечной и уязвимой плоти Которого «обитает вся полнота Божества…» (Кол. 2, 9). Кто Ему может поставить пределы? Человеческая рациональность? Но это есть подозрение и сомнение во всемогуществе Божием. В Распятии более всего проявляется беспредельность могущества, любви и свободы Бога.
Сознание того, что Бог здесь, с нами, участвует в нашей жизни, сопереживает нам, разделяет наши страдания и несёт наши бремена, – это сознание Божией близости и Его присутствия – основа нашей жизни, силы и уверенности. Но, вместе с тем, нам жизненно важно знание того, что Бог – Сам по Себе – вне мирской юдоли. В том, что за пределами земных бурь есть некая абсолютная незыблемость, за границами нашего прискорбного знания есть светлая спасающая тайна – в этом залог победы в состоянии полной изможденности, надежда над пропастью, упование в самые страшные мгновения жизни. Только христианство наделяет нас подлинным упованием: истиной о полноте Божьего присутствия в мире, явленного в Боговоплощении, и тайной трансцендентного, но обращенного к нам Бога – Святой Троицы.



[1] Теодице́я – совокупность религиозно-философских доктрин, призванных оправдать управление Вселенной добрым Божеством, несмотря на наличие зла в мире.

среда, 19 декабря 2018 г.

ПИРАМИДА ИДЕОКРАТИИ



Захватив государственную власть, партия насильственно насаждает режим идеократии – власти коммунистической идеологии над всеми сферами жизни.  Армия идеологических рекрутов не совпадала с членством в партии. На высоте идеократической пирамиды – вожди, эзотерическая часть партии, самые посвящённые, избранные и верные сыны идеологии. Затем – партийный аппарат – кандидаты в вожди, а пока скорее посвящённые, но ещё не избранные. Далее – партийный актив – среднее звено верных служителей, только отчасти посвящённых. И, наконец, рядовые идеологической армии – общественный актив, далеко не посвящённые, вовсе не избранные, но, тем не менее, уже верные идеологии, чающие быть посвящёнными.
Вождь находится в эпицентре идеологической мании, его решения выражают волю самой идеологии, волю к небытию: «Человеком, стоящим над теорией и над практикой и предписывающим миру его законы, стал Сталин. Он тот, для кого была недействительна никакая теория, кто сам творил теорию и практику» (Р.Н. Редлих). Вождь свободен от идеологических норм, ибо он должен творить новые установки. В нём олицетворяется паразитирование небытия на бытии, необходимость быть связанным с реальным бытием, чтобы его уничтожить. Ленин как истинный партийный вождь требовал от всех абсолютного послушания воле партии, то есть себе лично как её вождю, сам не чувствуя себя чем-либо связанным.
Роль партийного аппарата – организация и контроль за выполнением идеологического задания. На формулирование идеологических догм аппарат оказывает опосредованное воздействие: подачей информации наверх, своим идеологическим настроем и чистотой. Аппаратчик всегда функционер, приставленный партией при той или иной общественной сфере (государственной, хозяйственной, культурной, армейской, научной...).
От рядового члена партии требуется активное служение режиму, за чем следит недремлющее партийное «око» (кампании критики и самокритики, индивидуальные планы, партийные чистки). Из идеологического эпицентра к рядовому партийцу поступают идеологические импульсы: директивы, решения, постановления руководящих органов. Член партии должен быть проводником воли партии в той общественной структуре, в которую он входит. Не принимая участия в выработке решений, рядовой коммунист является приводным ремнём идеологической экспансии.
Партия не покрывает всей массы людей, заражённых идеологией. Наиболее многочисленный идейный контингент не входит в партию – это общественный актив (комсомольский, профсоюзный, рабочий, студенческий, спортивный, охраны общественного порядка, художественной самодеятельности и т.п.). При разнообразии индивидуальных функций активисты должны слепо и вдохновенно выполнять задания партии. Меняющая русла генеральная линия партии неизменно является линией их жизни. Актив объединён идеологическими путами, охватывает всё общество и способствует его идеологическому цементированию. Контингент внепартийных активистов является резервом, в котором система непрерывно черпает кадры взамен перемолотых.
Особым отрядом идейного резерва партии является творческая интеллигенция, которая, заражаясь атмосферой идейного беснования, формирует образы, символы, понятия и лозунги, заряжающие общество новыми импульсами идеологической энергии. Сама по себе творческая интеллигенция не способна создавать новых идеологических догм, но будучи чуткой к господствующим веяниям и чувствительной к своему положению, она стремится забежать вперёд и стать святее самого Папы Римского в выражении экзальтированной преданности, пытается уловить и выразить тлетворный дух времени – изменения русла генеральной линии идеомании. Чем служит расширению поля идеомании и повышению его напряжения. Талантливейший русский поэт Сергей Есенин, поддавшись общему гипнозу небытия, готов был ради братства людей на смерть любимой «Матери-Родины»:

Ради вселенного
Братства людей
Радуюсь песней я
Смерти твоей.
Крепкий и сильный,
На гибель твою
В колокол синий
Я месяцем бью.

Все импульсы из идеологического эпицентра сводятся к двум главным заданиям: 1) подготовка идеологически верных кадров для 2) всемирной экспансии идеологии. Кадры рекрутируются в обществе и проходят первоначальную подготовку во всеохватывающей системе идеологической учебы (политграмота, партийная учеба, университеты марксизма-ленинизма, полит-зачёты). Затем идеократический режим штампует определённый облик человека: выживают и проходят наверх только те, кто лишён или «освободился» от человеческих достоинств. Критерии небытийности пропускают сквозь отборочное сито самые мертвенные экземпляры человеческого рода. Режим неустанно печётся о стойкости и «чистоте» кадров всемирной экспансии. Поэтому с первого в мире идеологического плацдарма – СССР – повсюду внедрялись родственные режимы и создавались их организации (Коммунистический интернационал, Коммунистическое информационное бюро, Совещание коммунистических и рабочих партий). И поэтому же режим непрерывно воспроизводил планы и прожекты переустройства мироздания (программы, пятилетки, стройки века – каналы, ГЭСы, БАМ). Таким образом, каждое мероприятие в идеологически организованном обществе должно выполнять две важнейшие функции: коммунистическое воспитание (обесчеловечивание) и построение материально-технической базы коммунизма (захват и перековка человечества).
Степень идеологической заражённости больше, чем формальная организация, соединяет людей в общую систему. Бойцы идеологии живут в некоем идеологическом поле, парализующем и деформирующем их интеллект. Все они (в том числе и вожди) являются исполнителями заказа идеомании с разделением функций. В идеократическом режиме вождь – наиболее избранный и посвящённый. Он целиком погружён в идеологию, но не всегда способен просвещённо выразить своё посвящение. Поэтому избранные нуждаются в интеллигентных попутчиках, которые формулировали бы идеологический заказ. Идеологическая картина рождается по заказу вождя. Идеолог-теоретик верит, что ему заказали истину, потому что заказ исходит из идеологического эпицентра. В голове теоретика истина заказа облекается в «культурную» форму и возвращается вождям. После того, как «вождь-заказчик» получает идеологическую матрицу из рук идеолога-интеллектуала, он вновь запускает её, теперь уже как директиву, которую призваны воплощать массы под руководством партфункционеров и ведомые активистами. При ослаблении идеологического поля распадается система распределения функций, ослабевает и исчезает вера в истинность идеологии. Верное служение сменяется цинизмом, лицемерием, двоедушием.
Посвящённые настолько просвещены идеологией, что не ведают другой жизни. Приближённые частично связаны с реальностью. Эта двойственность расщепляет общественную и внутреннюю жизнь человека. Для приближённых идеология – это «мир иллюзий, в которые человек не имеет силы верить и смелость не верить. Это – система самоутешений, несостоятельность которых очевидна, но отказаться от которых нет сил» (Р.Н. Редлих). Отверженные же в идеологическом режиме отвержены не образно, а вполне реально. Таким образом, «принципиальное отношение таково: на одном полюсе советской жизни – член партии, ответработник, министр, облечённый огромной властью и располагающий огромными материальными возможностями, но духовно скованный, творчески уничтоженный обязательным псевдоисповеданием активно-лицемерной официальной доктрины; на другом – какой-нибудь зэк, под конвоем марширующий на очередную командировку, но зато отдающий себе ясный отчёт и в чудовищной сущности сталинизма, и в своём отношении к нёму» (Р.Н. Редлих).
Небытийная идеология нацелена на то, чтобы не оставить ни одного островка бытия. К последовательному уничтожению приговорены все и вся, даже эзотерическое ядро идеологии – посвящённые: «В 1937 году Сталин оказался в состоянии уничтожить партию, действуя не столько во имя собственных целей, сколько для блага идеологии, – и поддержали Сталина своим согласием именно те, кому он готовил гибель» (А. Безансон). Идеологические вожди и функционеры способны на крайние действия не из личных интересов, их неукротимо принуждает идеологическая экспансия. Ослеплённые идеологией могут безумно стремиться к безумным целям, даже если последствия оказываются для них самоубийственными.

Описанные качества и отношения характерны для всякого идеологического сообщества и для всех, зараженных идеологией. В чистом виде они проявлялись в эпохи наибольшей идеологической одержимости (в России – в 1917-53 гг.). В годы ослабления идеологической экспансии твердость посвящённых и надёжность приближённых размываются здоровыми силами. Характер людей приобретает причудливое сплетение идеологических мифов, фикций и реальных жизненных желаний и стремлений. На общем идеологическом фоне всё более проявляются далеко не идеологические мотивы. Всё также звучит идеологическая трескотня, но на трафаретном партийном языке люди пытаются договориться о конкретных житейских нуждах и проблемах. Эпоха идеологической монолитности сменяется эпохой идейного расщепления, двоедушия, цинизма. Идеология постепенно теряет свою «плоть».
В подобной ситуации требуется сравнительно небольшой импульс, чтобы грандиозный идеологический монстр рассыпался в прах. Это и произошло в России в августе 1991 года. Но прах этот оказывается «радиоактивным», идеологические трихины глубоко внедрены в души людей и в общество, они вызывают рецидивы идеологической болезни, в новых формах ослепляют сознание, парализуют или ложно ориентируют волю. Для полного исцеления необходимо опознать источник, носитель и природу идеологической одержимости. Затем отторгнуть из общественного организма «раковые клетки» – те структуры и организации, деятельность которых мотивирована идеологическими нуждами. И, главное, начать восстановление погубленных тканей, прежде всего, возродить историческую память общества, национальное самосознание и волю народа, правосознание граждан. Мы долгие годы проживаем драматический период пробуждения национального духа и рецидивов застарелой идеологической болезни. Но начался процесс возрождения тогда, когда казалось, что режим утвердился навечно.


БРЕМЯ СВОБОДЫ



1. От­кро­ве­ние сво­бо­ды

В Еван­ге­ли­ях Сло­во Бо­жие пре­лом­ле­но че­ло­ве­че­ским соз­на­нием. Об­раз Бо­жий ви­ден че­рез туск­лое стек­ло («Те­перь мы ви­дим, как бы сквозь туск­лое стек­ло, га­да­тель­но…» – 1 Кор. 13, 12). Ина­че на зем­ле и быть не мог­ло. В Священном Писании за­фик­си­ро­ва­на не пол­но­та Сло­ва Божьего, ко­то­рое не мо­жет вме­стить мир сей, а до­ля вос­при­ня­то­го че­ло­ве­ком.
Про­мыс­ли­тель­но, что Пре­да­ние ото­бра­ло тек­сты че­ты­рех Еван­ге­лий. Еван­ге­ли­сты со свои­ми дос­то­ин­ст­ва­ми и сла­бо­стя­ми по-сво­ему опи­сы­ва­ют Бо­го­во­пло­ще­ние. Ка­ж­дый глу­бо­ко ин­ди­ви­дуа­лен, но, вме­сте с тем, вы­ра­жа­ет оп­ре­де­лён­ный ти­пи­че­ский ха­рак­тер, че­рез ко­то­рый пре­лом­ле­ны фак­ты От­кро­ве­ния. У но­во­за­вет­ных ав­то­ров го­раз­до боль­ше, чем у ста­ро­за­вет­ных, проявляется свое­об­ра­зие лич­но­сти. Их ус­та­ми не гла­го­лет не­по­сред­ст­вен­но го­лос Бо­жий, как то бы­ло у про­ро­ков Из­раи­ля. Они из­ла­га­ют свой лич­ный опыт об­ще­ния с Сы­ном Че­ло­ве­че­ским, своё ин­ди­ви­ду­аль­ное виде­ние со­бы­тий. Их па­мять и вни­ма­ние из­би­ра­тель­ны. Они, пре­ж­де все­го, жи­вые сви­де­те­ли чу­да.

Фак­ты эк­зи­стен­ци­аль­но­го опы­та че­ло­ве­ка ука­зы­ва­ют на воз­мож­ность сво­бод­но­го че­ло­ве­че­ско­го твор­че­ст­ва на пу­ти бо­го­по­сти­же­ния. Ес­ли бы Бла­го­вес­тие бы­ло из­ре­че­но Са­мим Бо­гом, то это бы­ла бы ис­ти­на, даль­ше ко­то­рой ид­ти не­ку­да и не сле­ду­ет. Она бы спол­на и жёстко пред­пи­сы­ва­ла че­ло­ве­ку об­раз мыс­ли и дей­ст­вия в той фор­ме, ко­то­рую че­ло­ве­че­ст­во спо­соб­но вме­стить. Та­ков Ста­ро­за­вет­ный За­кон.

В Но­вом За­ве­те че­ло­век на­де­ля­ет­ся ис­ти­ной, ко­то­рая при­зы­ва­ет его к твор­че­ской ак­тив­но­сти и от­вет­ст­вен­но­сти сво­бод­но­го су­ще­ст­ва. Та­ким об­ра­зом, от­кро­ве­ние сво­бо­ды, кро­ме тек­стов, не­по­сред­ст­вен­но ка­саю­щих­ся этой те­мы, со­дер­жит­ся и в са­мом фак­те бо­го­че­ло­веч­но­сти Но­во­за­вет­но­го Бла­го­вес­тия, и в пер­со­на­ли­сти­че­ской фор­ме его передачи. Фор­ма Еван­ге­лий дек­ла­ри­ру­ет сво­бод­ный диа­лог че­ло­ве­ка с Бо­гом. Вме­сте с тем Еван­ге­лия об­ра­зу­ют по­ли­фо­нию – мно­го­го­ло­сие, от­кры­ваю­щее сво­бод­ный путь к ис­ти­не. Уни­каль­ная фор­ма Но­во­го За­ве­та са­ма по се­бе ука­зы­ва­ет на не­кое но­вое со­дер­жа­ние – от­кро­ве­ние сво­бо­ды че­ло­ве­ка в Бо­ге.

В Евангелиях ряд текстов непосредственно указывает на первобытийность свободы человека: «…итак, сыны свободны» (Мф. 17, 26); «Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине» (Ин. 4, 24); «…и познаете истину и истина сделает вас свободными» (Ин. 8, 32); «Итак, если Сын освободит вас, то истинно свободны будете» (Ин. 8, 36); «Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам всё, что слышал от Отца Моего» (Ин. 15, 15); «Но кто вникнет в закон совершенный, закон свободы, и пребудет в нём, тот, будучи не слушателем забывчивым, но исполнителем дела, блажен будет в своём действии» (Иак. 1, 25); «…как свободные, не как употребляющие свободу для прикрытия зла, но как рабы Божии» (1 Пет. 2, 16); «Грех не должен над вами господствовать, ибо вы не под законом, но под благодатью» (Рим. 6, 14); «Вы куплены дорогой ценою, не делайтесь рабами человеков» (1 Кор. 7, 23); «Берегитесь однако же, чтобы эта свобода ваша не послужила соблазном для немощных» (1 Кор. 8, 9); «Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода»(2 Кор. 3, 17); «Посему ты уже не раб, но сын; а если сын, то и наследник Божий через Иисуса Христа» (Гал. 4, 7); «К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу» (Гал. 5, 13).

2. Ис­точ­ник и сущ­ность сво­бо­ды

Про­бле­му сво­бо­ды в хри­сти­ан­ст­ве пы­та­лись раз­ре­шить по-раз­но­му, но толь­ко не на ос­но­ве от­кро­ве­ния Гол­го­фы. Это не­из­беж­но заводило в ту­пи­к. Понятие «свободы» нередко определялось таким образом, что отрицалась всякая возможность свободы. В тра­ди­ции хри­сти­ан­ской мыс­ли мож­но вы­де­лить три под­хо­да к про­бле­ме сво­бо­ды:

1. Бог со­тво­рил че­ло­ве­ка из­на­чаль­но не­по­роч­ным и пред­на­зна­чен­ным к око­ло­бо­же­ст­вен­ной жиз­ни, что­бы те­шить его су­ще­ст­во­ва­ни­ем своё Бо­жие мо­гу­ще­ст­во. Но че­ло­век, про­явив сво­бо­ду, на­ру­ша­ет за­по­ведь Твор­ца и от­падает от Бо­га. Та­ким об­ра­зом, сво­бо­да впер­вые про­яви­лась как про­из­вол че­ло­ве­че­ской са­мо­сти, поэтому яв­ля­ет­ся ис­точ­ни­ком гре­ха и зла.

2. Бог да­рит че­ло­ве­ку сво­бо­ду, но с тем, что­бы он вы­пол­нял толь­ко то, что за­по­ве­да­но. Стро­го го­во­ря, че­ло­ве­ку за­пре­ще­но про­яв­лять сво­бо­ду, что ли­ша­ет её кон­сти­ту­тив­но­сти, ос­но­во­по­ло­же­ний. Пер­вый сво­бод­ный вы­бор че­ло­ве­ка ока­зы­ва­ет­ся лож­ным и ввер­га­ет его в грех. В дан­ном слу­чае сво­бо­да мыс­лит­ся как ис­точ­ник до­б­ра и зла, но ре­аль­ный путь до­б­ра в этой ин­тер­пре­та­ции воз­мо­жен толь­ко че­рез от­каз от сво­бо­ды.

3. Так как всё сво­дит­ся к то­му, что грех в мир вошёл че­рез сво­бод­ный вы­бор че­ло­ве­ка – зло про­ис­те­ка­ет из сво­бо­ды, то для оп­рав­да­ния бла­го­сти Бо­га воз­ни­ка­ют кон­цеп­ции о ме­о­ни­че­ском (не-су­щем) ис­точ­ни­ке сво­бо­ды. Пер­вич­ная сво­бо­да не со­тво­ре­на Бо­гом и уко­ре­не­на не в Бо­ге, а в пред­веч­ной ме­о­ни­че­ской безд­не вне Бо­га. Ми­ро­вое зло не от Бо­га, а из глу­бин ме­о­ни­че­ской сво­бо­ды. В за­кон­чен­ном ви­де этот под­ход сфор­му­ли­ро­вал Николай Бер­дя­ев. Ли­бо, как счи­тал Шел­линг, сво­бо­да и про­из­вол, а зна­чит, и зло про­ис­те­ка­ют из тем­ной ос­но­вы Бо­же­ст­ва.

По­ра­зи­тель­но, на­сколь­ко в хри­сти­ан­ском ми­ре недостает восприятия Рас­пя­то­го Бо­га. Кре­сту по­кло­ня­ют­ся, им осе­ня­ют се­бя, но мир ви­дят та­ким, буд­то Гол­го­фы не бы­ло. Эта ду­хов­ная бли­зо­ру­кость бы­ла при­чи­ной мно­гих за­блу­ж­де­ний и не­хри­сти­ан­ских дей­ст­вий в хри­сти­ан­ской ис­то­рии.

Вме­сте с тем мис­те­рия – та­ин­ст­во Гол­го­фы, как ни­что дру­гое, от­кры­ва­ет не­ог­ра­ни­чен­ность Бо­жи­ей сво­бо­ды. Бес­ко­неч­но мо­гу­ще­ст­вен­ный Бог сво­бо­дно, ума­ля­ясь и не ума­лив­шись в своём бы­тии, при­нимает Рас­пя­тие. Кре­ст­ные му­ки Хри­ста ни­чем из­вне не обу­слов­ле­ны, яв­ля­ют­ся сво­бод­ным ак­том люб­ви Лич­но­го Бо­га к лич­но­сти че­ло­ве­че­ской.

Мир соз­дан Бо­гом Лич­ным, и лич­ность в че­ло­ве­ке – об­раз и по­до­бие Твор­ца. Ха­рак­тер сво­бод­но­го лич­но­ст­но­го об­ще­ния и задаёт кон­сти­ту­цию бы­тия. По­это­му ис­тин­ное по­зна­ние мо­жет быть не ра­цио­наль­но-на­ту­ра­ли­сти­че­ским, а эк­зи­стен­ци­аль­но-пер­со­на­ли­сти­че­ским. То, что ало­гич­но и необоснованно при ра­цио­на­ли­сти­че­ском под­хо­де, ста­но­вит­ся воз­мож­ным, ис­тин­ным и по­нят­ным при по­зна­нии че­рез лич­но­ст­ное об­ще­ние. При­ро­да Твор­ца и Его дея­ния несравненно бли­же жи­во­му об­ра­зу лич­но­сти, не­же­ли объ­ек­ти­ви­ро­ван­ным на­ту­ра­ли­сти­че­ским фор­му­лам или со­цио­морф­ным от­но­ше­ни­ям (от­ра­жаю­щим при­ро­ду со­ци­аль­ных свя­зей и форм). Пер­со­на­ли­сти­че­ские об­ра­зы и пред­став­ле­ния бо­лее со­от­вет­ст­ву­ют ду­ху бы­тия, чем ра­цио­на­ли­сти­че­ские ка­те­го­рии и по­ня­тия. Это в наи­боль­шей сте­пе­ни от­но­сит­ся к про­бле­ме сво­бо­ды.

Мы на­хо­дим се­бя ок­ру­жён­ны­ми ве­ща­ми-объ­ек­та­ми. В этот мир мы впи­сы­ва­ем и всех лю­дей, ви­дя в них лишь объ­ек­ты, хо­тя и осо­бые. Да­же об­ра­ща­ясь к се­бе, мы, во­пре­ки не­по­сред­ст­вен­но­му зна­нию о се­бе, на­чи­на­ем мыс­лить се­бя в ка­че­ст­ве од­но­го из мно­гих объ­ек­тов. Мы за­ды­ха­ем­ся в этом объ­ект­ном ми­ре не­об­хо­ди­мо­сти. Прорывом в иное измерение является обретение себя в ка­че­ст­ве сво­бод­ной лич­но­сти. Но ис­точ­ни­ком сво­бо­ды может быть только то, что пер­вич­нее, глуб­же ве­щей, то, что в боль­шей ме­ре су­ще­ст­ву­ет, чем ве­щи, и не под­чи­ня­ет­ся за­ко­нам ве­щей.

Сво­бо­да не обу­слов­ле­на в своём со­дер­жа­нии ни­чем из уже су­ще­ст­вую­ще­го. В этом и толь­ко в этом смыс­ле она про­ис­хо­дит из ни­что. Но это ни­что есть бла­го­дат­ный ре­зер­ву­ар, ис­точ­ник бы­тия и по­то­му на­хо­дит­ся в Твор­це, в Бо­ге. Ис­точ­ни­ку сво­бо­ды нет на­доб­но­сти быть вне Бо­га, по­то­му что Бог не вещь и не со­во­куп­ность ве­щей. Сво­бо­да не есть не­что су­ще­ст­вую­щее ря­дом с Бо­гом, Его мо­гу­ще­ст­вом и во­лей. Во­ля Бо­га в том и со­сто­ит, что­бы мы бы­ли сво­бод­ны и в сво­бо­де вы­ра­жа­ли выс­шую по­кор­ность Его во­ле. То­гда мы и об­ре­та­ем под­лин­ное бы­тие, дан­ное нам Твор­цом, и по­то­му об­ре­та­ем са­мих се­бя. Бог – ис­точ­ник и опо­ра сво­бо­ды про­тив не­сво­бо­ды вещ­но­го ми­ра.

Опус­ка­ясь с вы­сот апо­фа­ти­че­ской (от­ри­ца­тель­ной, не имею­щей ни­ка­ких по­ло­жи­тель­ных оп­ре­де­ле­ний) не­из­ре­чен­но­сти, пер­вое имя Бо­жие, ко­то­рое мо­гут про­из­не­сти че­ло­ве­че­ские ус­та: Бог – это Сво­бо­да. В соб­ст­вен­ном бы­тии Бог сво­бо­ден, и по от­но­ше­нию к ми­ру Тво­рец выступает, пре­ж­де всего, как сво­бо­да. На­ча­ло­по­ла­гаю­щее от­но­ше­ние Бо­га к ми­ру – это от­но­ше­ние сво­бод­но­го Бо­га: сво­бод­ный Бог ста­но­вит­ся Твор­цом. Бог со­тво­рил мир из ни­че­го, то есть сво­бод­но и из сво­бо­ды. В ос­но­ве тво­ре­ния – сво­бод­ный твор­че­ский акт. По­это­му все дру­гие на­име­но­ва­ния Бо­же­ст­ва – ми­ро­яв­лен­ные и вы­ра­жа­ют от­но­ше­ния тва­ри к Твор­цу.

В ощу­ще­нии Бо­га как Сво­бо­ды и Твор­ца яв­ля­ет­ся че­ло­ве­ку вос­по­ми­на­ние о Бо­же­ст­вен­ном Ло­не и проявляется уси­лие об­рес­ти пер­во­здан­ную сво­бо­ду. Сво­бо­да – наи­бо­лее апо­фа­ти­че­ское имя Бо­жие, бо­лее чем все име­на от­ри­ца­тель­ные: Без-на­чаль­ное, Не-под­виж­ное, Не-из­мен­ное, Не-по­сти­жи­мое, Не-из­ре­чен­ное, Не-воз­гла­си­мое, Не-изъ­яс­ни­мое... В от­ри­ца­тель­ных име­нах Бо­жи­их от­ри­ца­ет­ся то­ж­де­ст­вен­ность, пол­ное сов­па­де­ние Бо­же­ст­вен­ной и ми­ро­вой при­ро­ды, хо­тя та­ко­вое от­ри­ца­ние ста­но­вит­ся ос­но­вой для по­ло­жи­тель­но­го бо­го­по­зна­ния.

Ка­та­фа­ти­че­ские (ут­вер­ди­тель­ные, по­ло­жи­тель­ные) име­на Бо­жии, в том чис­ле и наи­бо­лее аб­со­лют­ные из них (Аб­со­лют, Мощь, Един­ст­во, Пол­но­та, Бы­тие, Ис­ти­на, Бла­го, Кра­со­та, Лю­бовь...), вы­ра­жа­ют ту или иную сте­пень вме­ще­ния тва­рью бо­же­ст­вен­ной при­ро­ды. Это ещё более че­ло­ве­че­ские име­на Бо­жии. Ут­вер­жде­ние Бог есть Аб­со­лют ука­зы­ва­ет на определённую мо­даль­ность (ме­ру, спо­соб су­ще­ст­во­ва­ния) от­но­ше­ний тва­ри и Твор­ца. Ут­вер­жде­ние Бог есть Сво­бо­да ука­зы­ва­ет на Бо­га Са­мо­го в Се­бе.

Сво­бо­да не из ме­о­ни­че­ских глу­бин, не из не-су­ще­го, а из са­мой бо­же­ст­вен­ной сущ­но­сти, которая и есть эта глу­би­на ни­что. Всё, что су­ще­ст­ву­ет, сво­бод­но до­пу­ще­но Бо­гом к су­ще­ст­во­ва­нию, и по­то­му не мо­жет быть вне Бо­га неких ме­о­ни­че­ских, не су­щих глу­бин. Че­ло­ве­че­ская сво­бо­да уко­ре­не­на не во вне­бо­же­ст­вен­ном ни­что, а в сво­бод­ном от­пус­ка­нии Бо­гом на сво­бо­ду, в да­ре­нии че­ло­ве­ку сво­бо­ды.

Сво­бо­да яв­ля­ет­ся не­со­тво­рён­ной, по­сколь­ку да­рит­ся че­ло­ве­ку Бо­гом из Соб­ст­вен­ной сущ­но­сти. Сво­бо­да – об­раз Бо­жий в че­ло­ве­ке, веч­ная, не­тлен­ная, а по­то­му и несотворённая час­ти­ца бо­же­ст­вен­ной при­ро­ды в нём, ис­кра Бо­жия в ду­ше че­ло­ве­ка. Сво­бо­да про­ис­те­ка­ет из глу­бин Са­мо­бы­тия Бо­га, и сво­бод­ный акт ут­вер­жда­ет в ми­ре бы­тие. Сво­бо­да – до­бы­тий­на, пер­во­бы­тий­наНа­пря­жён­ность бы­тия на­прав­ле­на к об­ре­те­нию всё более пол­ной сво­бо­ды. Сво­бо­да – ис­точ­ник бы­тия, в сво­бо­де – мощь бы­тия. Цель бы­тия – в мак­си­маль­ном рас­кры­тии сво­бо­ды. Век­тор сво­бо­ды яв­ля­ет­ся стерж­нем бы­тия. Сте­пень воз­рас­та­ния бы­тия – это сту­пе­ни рас­кры­тия сво­бо­ды. Быть сво­бод­ным со­твор­цом Бо­гу – это и есть му­же­ст­во быть (выражение Пауля Тил­лиха).

3. Сво­бо­да Бо­га и сво­бо­да че­ло­ве­ка

Тво­ре­ние сво­бод­ной лич­но­сти

С мо­мен­та соз­да­ния че­ло­ве­ка сво­бо­да его впле­те­на в твор­че­ский акт Бо­га. По сте­пе­ни про­яв­ле­ния че­ло­ве­че­ской сво­бо­ды мож­но вы­де­лить три эта­па тво­ре­ния-ста­нов­ле­ния лич­но­сти.

1. Пер­вич­ное по­мыш­ле­ние Твор­ца о бы­тии лич­но­сти. Тво­ре­ние Бо­гом суб­стан­ци­аль­ной ос­но­вы лич­но­сти. Здесь лич­ность яв­ля­ет­ся ещё в ви­де бес­ка­че­ст­вен­ной идеи Бо­га, че­рез ко­то­рую она толь­ко вы­зы­ва­ет­ся к бы­тию, на­де­ля­ет­ся бес­смерт­ным об­ра­зом Бо­жи­им – сво­бо­дой, как без­ос­нов­ной ос­но­вой её бы­тия. Это веч­ный про­об­раз лич­но­сти. Ни­ко­лай Бер­дя­ев пи­сал, что Бог тво­рит лич­но­сти как за­да­ния, осу­ще­ст­в­ляе­мые сво­бо­дой.

2. По­сколь­ку на­прав­лен­ность бо­же­ст­вен­ной сво­бо­ды не в бес­ка­че­ст­вен­ной неопределённо­сти, а в твор­че­ской мо­щи и ди­на­ми­ке, то с мо­мен­та сво­его ро­ж­де­ния в бы­тие сво­бод­ная лич­ность ак­тив­но в нём са­мо­оп­ре­де­ля­ет­ся. Бо­го­че­ло­ве­че­ский за­мы­сел о ка­че­ст­вен­ном бы­тии лич­но­сти уже вклю­ча­ет в се­бя са­мо­по­ла­га­ние че­ло­ве­че­ской сво­бо­ды. Это – пред­мир­ный со­вет, диа­лог Бо­га и че­ло­ве­ка о че­ло­ве­че­ском бы­тии.

Бог взы­ва­ет ка­ж­дую че­ло­ве­че­скую ду­шу к бы­тию и с лю­бо­вью встре­ча­ет пер­вые её импульсы. Пер­вый глас сво­бо­ды на­де­ля­ет нас определённым лич­но­ст­ным об­ли­ком. В этой апо­фа­ти­че­ской глу­би­не лич­ность вы­би­ра­ет свою роль в бы­тии, он­то­ло­ги­че­скую мис­сию и на­прав­лен­ность в во­пло­ще­нии.

Сво­бо­да – дар Бо­жий и, как вся­кий ис­тин­ный дар, не на­вя­зы­ва­ет­ся, а при­ни­ма­ет­ся или от­вер­га­ет­ся. Что­бы стать сво­бод­ным, че­ло­век дол­жен сво­бод­но при­нять сво­бо­ду. Са­мо­по­ла­га­ние лич­но­сти на­чи­на­ет­ся с осоз­на­ния сво­ей сво­бо­ды и от­вет­ст­вен­но­сти.

Итак, в пред­мир­ном бы­тии че­ло­ве­че­ская сво­бо­да уже про­яв­ля­ет се­бя, но ещё не во всей пол­но­те, не­за­ви­си­мо­сти и от­вет­ст­вен­но­сти. Так дов­ре­мен­ная диа­лек­ти­ка бо­же­ст­вен­ной и че­ло­ве­че­ской сво­бо­ды опи­сы­ва­ет­ся прот. Сер­ги­ем Бул­га­ко­вым:

«Твар­ное Я всё-таки тво­рит­ся, то есть про­бу­ж­да­ет­ся Бо­гом к бы­тию. Од­на­ко это про­бу­ж­де­ние не толь­ко со­дер­жит Бо­же­ст­вен­ный акт тво­ре­ния, но и вклю­ча­ет в се­бя как бы Бо­же­ст­вен­ный во­прос к тво­ри­мо­му, са­мо­по­ла­га­ет ли оно са­мо се­бя, ибо лич­но­го “Я” од­ним твор­че­ским ак­том над ним, без не­го са­мо­го и Сам Бог по­ло­жить не мо­жет. Это не есть ог­ра­ни­че­ние все­мо­гу­ще­ст­ва Бо­жия, ко­то­рое впол­не про­яв­ля­ет­ся в этом про­бу­ж­де­нии к бы­тию твар­но­го са­мо­соз­на­ния (бо­лее то­го, этот твор­че­ский акт соз­да­ния твар­но­го Я” есть са­мый по­тря­саю­щий в дей­ст­ви­ях Бо­же­ст­вен­но­го все­мо­гу­ще­ст­ва, яв­лен­но­го в тво­ре­нии ми­ра)… Хо­тя твар­ное “Я” и по­ла­га­ет­ся Бо­гом, но в этом тво­ре­нии оно со-по­ла­га­ет­ся и им са­мим. Стро­го го­во­ря, твор­че­ский акт создаёт лишь воз­мож­ность са­мо­по­ла­га­ния, ко­то­рое осу­ще­ст­в­ля­ет­ся са­мим “Я”, го­во­ря­щим своё да”. В этой сво­бо­де са­мо­по­ла­гаю­ще­го “Я” уже со­дер­жит­ся об­раз Бо­жий в твар­ном ду­хе».

3. В этой жиз­ни при­зван че­ло­век вы­пол­нить своё на­зна­че­ние, и по­это­му с мо­мен­та во­пло­ще­ния в ми­ре сем лич­ность об­ре­та­ет воз­мож­ность пол­ной сво­бо­ды и несёт пол­ную ответственность. Твар­ная сво­бо­да че­ло­ве­ка не от­ме­ня­ет­ся сво­бо­дой Твор­ца, по­то­му что че­ло­век создан по об­ра­зу и по­до­бию Бо­га Во­пло­тив­ше­го­ся и при­зван в этом ми­ре к обо­же­нию. Получив дар свободы, человек получает и возможность отказа от свободы, иначе он не был бы свободен вполне. Но отказываясь от свободы, то есть от самоё себя, душа не способна отринуть из бытия основу своего существования – нетленную искру Божию, которая сохраняется нерасплавленной в любых космических странствиях и которая даже в самом заглушенном состоянии сохраняет возможность вернуть статус свободного существа.

С во­пло­ще­ния на­чи­на­ет­ся кре­сто­не­се­ние че­ло­ве­че­ской сво­бо­ды: сво­бо­да в ми­ре мо­жет быть со­хра­не­на толь­ко при не­пре­кра­щаю­щем­ся пре­одо­ле­нии мир­ско­го раб­ст­ва. Че­ло­век од­но­вре­мен­но в ми­ре сем и не от ми­ра се­го су­ще­ст­ву­ет здесь и, в то же вре­мя, со­хра­ня­ет при­сут­ст­вие в веч­но­сти. Всё это уве­ли­чи­ва­ет бре­мя кре­сто­не­се­ния сво­бо­ды.

Сво­бо­да – об­раз Бо­жий и сущ­ность лич­но­сти

Бог об­ра­ща­ет­ся к че­ло­ве­ку как к лич­но­сти. Че­ло­век же мо­жет от­ве­тить Бо­гу толь­ко как свободная личность: «К сво­бо­де при­зва­ны вы, бра­тия…» (Гал. 5, 13). Че­ло­ве­че­ская личность, пре­ж­де всего, в сво­бо­де несёт об­раз Бо­же­ст­вен­ной Лич­но­сти. Сво­бо­да – не свой­ст­во, а суб­стан­ция лич­но­сти«Сво­бо­да – от Бо­га, сво­бо­да есть пе­чать на­шей при­ча­ст­но­сти Бо­же­ст­ву, со­вер­шен­ней­шее соз­да­ние Бо­га, ше­девр Твор­ца» (В.Н. Лос­ский).

Сво­бо­да – не свой­ст­во, а суб­стан­ция лич­но­сти. Че­ло­век сво­бо­ден как Бог, но Бог из­на­чаль­но сво­бо­ден, а че­ло­век сотворён сво­бод­ным. Лич­ность – по­мы­сел Бо­га о че­ло­ве­ке, который в сво­бо­де призван об­рес­ти, соз­дать свою лич­ность. Сво­бо­да ис­хо­дит из Бо­же­ст­вен­но­го ло­на и по­то­му сво­бо­да не мо­жет за­мы­кать в ин­ди­ви­дуа­лиз­ме, не мо­жет изо­ли­ро­вать че­ло­ве­ка. Все­мо­гу­ще­ст­во Бо­жие не под­ры­ва­ет­ся сво­бо­дой че­ло­ве­ка, рав­но как и че­ло­ве­че­ская сво­бо­да не ума­ля­ет­ся её твар­но­стью.

Сущ­ность лич­но­сти и есть сво­бо­да, так как лич­ность яв­ля­ет­ся не­по­сред­ст­вен­ной и ко­неч­ной при­чи­ной ка­ж­до­го её действия. Без­лич­ное не име­ет сво­бо­ды, вне лич­но­сти нет сво­бо­ды. Лич­ность – это субъ­ект сво­бо­ды, че­ло­ве­че­ский ин­ди­ви­ду­ум, са­мо­оп­ре­де­ляю­щий­ся в сво­бо­де. Та­ким об­ра­зом, лич­ность и сво­бо­да не­раз­де­ли­мы, еди­но­сущ­ны, лич­ность вы­ра­жа­ет­ся толь­ко в ак­те сво­бо­ды, а сво­бод­ный акт вы­ра­жа­ет и ут­вер­жда­ет лич­ность.

Сво­бо­да зачинается с не­обу­слов­лен­ности вы­бо­ра из­вне (фор­маль­ная сво­бо­да). Но соб­ст­вен­но сво­бо­да – это внут­рен­нее са­мо­оп­ре­де­ле­ние, пре­одо­ле­ваю­щее внеш­нее дав­ле­ние (по­ло­жи­тель­ная сво­бо­да). Сво­бо­да пред­ва­ря­ет и бы­тие, и су­щее, твор­че­ский акт бы­тия ро­ж­да­ет­ся сво­бо­дой. Са­мо­по­ла­га­ние сво­бо­ды есть не столь­ко вы­бор, сколь­ко со­зи­да­ние сво­ей при­ро­ды. Са­ма мо­ти­ва­ция оп­ре­де­ля­ет­ся свободно. Лич­ность в апо­фа­ти­че­ских глу­би­нах со­зи­да­ет своё «Я», твор­че­ски созидает соб­ст­вен­ную ка­че­ст­вен­ность. За­тем при­ро­да лич­но­сти на­чи­на­ет же­лать че­го-то определённо­го, от­ве­чаю­ще­го сво­ей сущ­но­сти. «Я хо­чу» – это не на­ча­ло сво­бод­но­го са­мо­по­ла­га­ния, а его объ­ек­ти­ва­ция, мир­ское про­яв­ле­ние. Сво­бод­ное ока­че­ст­во­ва­ние лич­но­сти оп­ре­де­ля­ет со­дер­жа­ние её стрем­ле­ний и же­ла­ний.

На­ча­ло тво­ре­нию ми­ра по­ло­же­но соз­да­ни­ем че­ло­ве­ка, но даль­ней­шее ми­ро­тво­ре­ние – про­цесс бо­го­че­ло­ве­че­ский, оп­ре­де­ляе­мый бо­го­че­ло­ве­че­ской во­лей, сво­бод­ным твор­че­ским ак­том Бо­га и че­ло­ве­ка. «Су­ще­ст­ву­ет двоя­ко­го ро­да от­кро­ве­ние – от­кро­ве­ние Бо­га че­ло­ве­ку и от­вет­ное от­кро­ве­ние че­ло­ве­ка Бо­гу… Глу­бо­чай­ший внут­рен­ний смысл от­вет­но­го от­кро­ве­ния че­ло­ве­ка скрыт в его сво­бо­де. Толь­ко сво­бод­ное от­кро­ве­ние че­ло­ве­ка, сво­бод­ное его твор­че­ст­во же­лан­но для Бо­га и за­да­но Бо­гом, толь­ко оно от­ве­ча­ет на Бо­жью тос­ку по че­ло­ве­ку. Бог ждёт от че­ло­ве­ка сво­бод­но­го дерз­но­вен­но­го твор­че­ст­ва» (Н.А. Бер­дя­ев). Бо­го­во­пло­ще­ние, Бо­го­че­ло­веч­ность ут­вер­жда­ет со­из­ме­ри­мость и не­раз­дель­ность бо­же­ст­вен­ной и че­ло­ве­че­ской су­деб и сво­бод.

Всё, из­на­чаль­но не­сво­бод­ное, не мо­жет ква­ли­фи­ци­ро­вать­ся как доб­ро или зло. Доб­ро и зло в мир вхо­дят толь­ко че­рез сво­бод­ный акт лич­но­сти: доб­ро – как сво­бод­ное твор­че­ст­во в Бо­ге, зло – как вос­ста­ние на бо­го­че­ло­ве­че­скую твор­че­скую сво­бо­ду, от­каз от неё или под­ме­на. Че­ло­ве­че­ская лич­ность от­вет­ст­вен­на пе­ред Бо­гом и ми­ром за по­бе­ду до­б­ра или зла. Мир су­ще­ст­ву­ет та­ким, ка­ким его ви­дит взор сво­бо­дной личности.

Рок, слу­чай, не­об­хо­ди­мость об­ру­ши­ва­ют­ся на че­ло­ве­ка и по­ся­га­ют на его сво­бо­ду. Но у их ис­то­ка ле­жит не­ко­гда по­ро­див­ший их акт от­ка­за от сво­бо­ды. Да­же кос­ми­че­ские, при­род­ные си­лы, сти­хии и за­ко­ны, ка­за­лось бы, со­вер­шен­но не­за­ви­ся­щие от че­ло­ве­че­ской во­ли, в ду­хов­ных из­ме­ре­ни­ях и в ко­неч­ном ито­ге под­вла­ст­ны сво­бо­де че­ло­ве­ка. От­каз от сво­бо­ды за­во­дит ме­ха­низм не­об­хо­ди­мо­сти и в че­ло­ве­че­ском со­циу­ме. Без­лич­ные сти­хии су­ще­ст­ву­ют толь­ко постольку, по­сколь­ку не пре­об­ра­же­ны сво­бо­дой. В ми­ре, кос­мо­се, бы­тии нет зон, закрытых для про­свет­ляю­ще­го дей­ст­вия сво­бо­ды.

Сво­бо­да – ось бы­тия. Сво­бо­да – не толь­ко воз­мож­ность ид­ти вверх или вниз, но че­ло­ве­че­ская сво­бо­да твор­че­ски со­зи­да­ет точ­ку от­счё­та, шка­лу из­ме­ре­ния, ут­вер­ж­дает по­ляр­ность, на­прав­лен­ность, са­мо дви­же­ние ми­ро­зда­ния. В по­ис­ках ис­ти­ны че­ло­век мо­жет ис­хо­дить толь­ко из сво­его эк­зи­стен­ци­аль­но­го опы­та сво­бо­ды, ко­то­рый укоренён в апо­фа­ти­че­ском, транс­цен­дент­ном начале.

Бла­го­дать Бо­жия и свобода человека

Путь к спа­се­нию ка­ж­дый про­хо­дит со­вме­ст­но с Бо­гом, это про­цесс бо­го­че­ло­ве­че­ский. Че­ло­век без Бо­жи­ей по­мо­щи не­мо­щен и не спо­со­бен на бла­гие по­ступ­ки. Но Бо­жия бла­го­дать (свой­ст­во и си­ла Бо­жия, ко­то­ры­ми со­вер­ша­ет­ся спа­се­ние пад­ше­го че­ло­ве­ка) во­пре­ки во­ле че­ло­ве­ка не спа­са­ет его. Как го­во­ри­ли свя­тые от­цы, Бог упот­реб­ля­ет все сред­ст­ва к спа­се­нию че­ло­ве­ка, кро­ме тех, ко­то­рые на­ру­ша­ют его сво­бо­ду. На пу­ти спа­се­ния «че­ло­ве­че­ская во­ля со­труд­ни­ча­ет с бла­го­да­тью Бо­жи­ей» (Эразм Рот­тер­дам­ский).

Бог на Кре­сте Сво­ём и с вы­со­ты Гол­го­фы про­тя­ги­ва­ет ру­ку по­мо­щи ка­ж­до­му сте­наю­ще­му и стра­ж­ду­ще­му, лю­бов­ный взор Бо­га вы­де­ля­ет вся­кую жи­вую ду­шу. От че­ло­ве­ка за­ви­сит – при­нять или не при­нять Бо­жию по­мощь. Бог своё со­вер­шил, остаётся че­ло­ве­ку ис­пол­нить своё. От че­ло­ве­ка же тре­бу­ет­ся сво­бод­ное об­ра­ще­ние к Бо­гу, ко­то­рое ус­лы­ша­но в за­ро­ды­ше и все­гда при­ни­ма­ет­ся Бо­гом.

Судь­ба че­ло­ве­ка в ко­неч­ном ито­ге оп­ре­де­ля­ет­ся его сво­бод­ным ре­ше­ни­ем. В ак­те сво­бо­ды та­ин­ст­вен­но со­чле­не­ны Бо­же­ст­вен­ная и че­ло­ве­че­ская во­ля: бла­го­дат­ная во­ля Бо­жия про­яв­ля­ет­ся че­рез че­ло­ве­че­скую сво­бо­ду. Бла­го­дать – это внут­рен­нее дей­ст­вие Бо­га в че­ло­ве­ке, про­яв­ле­ние в нём Бо­же­ст­вен­ной си­лы и муд­ро­сти, по­сколь­ку че­ло­век сво­бод­но са­мо­оп­ре­де­ля­ет­ся к Бо­гу, сво­бод­ным твор­че­ским ак­том вскры­ва­ет в се­бе ис­точ­ник бо­же­ст­вен­ной си­лы.

Бла­го­да­тью и че­рез сво­бо­ду че­ло­век есть то, что он есть в сво­ей ис­ти­не, в них ис­точ­ник все­го, что он со­вер­ша­ет бла­го­го. Сущ­ность че­ло­ве­ка оп­ре­де­ля­ет­ся бла­го­да­тью-сво­бо­дой. Бла­го­дать Бо­жия – это на­ча­ло динамичное и пре­об­ра­жаю­щее, это ис­точ­ник со­зи­даю­щих дей­ст­вий, это дар Бо­жий, со­дер­жа­щий все дру­гие. Но что, как не сво­бо­да, всё в се­бе со­дер­жит? В сво­бо­де – пол­но­та до­б­ра. Сво­бо­да че­ло­ве­ка есть при­зыв Бо­га к со­твор­че­ст­ву и бла­го­дать Бо­жия яв­ля­ет­ся в мир как го­лос че­ло­ве­че­ской сво­бо­ды«То, что на­зы­ва­ет­ся бла­го­да­тью, дей­ст­ву­ет внут­ри че­ло­ве­че­ской сво­бо­ды на её про­свет­ле­ние» (Н.А. Бер­дя­ев).

Утверждает сво­бо­ду че­ло­ве­ка и от­кро­ве­ние Свя­щен­но­го Пи­са­ния, ко­то­рое есть про­дукт бо­го­че­ло­ве­че­ско­го со­твор­че­ст­ва: той сте­пе­ни бла­го­да­ти, ко­то­рую вме­ща­ет че­ло­век. От­кро­ве­ние – это при­зыв Бо­га к че­ло­ве­ку при­нять твор­че­скую ду­хов­ную мис­сию. При­зыв и, од­но­вре­мен­но, да­ро­ва­ние че­ло­ве­ку бла­го­дат­ной си­лы от­ве­тить на не­го. Биб­лей­ские об­ра­зы на глу­би­не сво­ей и, пре­ж­де все­го – сим­во­лы ме­та­фи­зи­че­ских про­цес­сов, от­но­ше­ний раз­лич­ных сто­рон Бо­же­ст­вен­ной при­ро­ды, Бо­га и че­ло­ве­ка, Бо­га и ми­ра.

Яр­кий при­мер диа­лек­ти­че­ско­го взаи­мо­дей­ст­вия сво­бо­ды че­ло­ве­ка и бла­го­да­ти Бо­жи­ей – ис­то­рия апо­столь­ст­ва. Все бли­жай­шие уче­ни­ки Хри­ста, все апо­сто­лы в кри­ти­че­ские ми­ну­ты за­бы­ва­ли Хри­ста, от­сту­па­ли от Не­го или пре­да­ва­ли:

1. В Геф­си­ма­нии, в мо­мент ве­ли­чай­ших ду­шев­ных мук Хри­стос про­сил апо­сто­лов ос­тать­ся с Ним и бод­рст­во­вать: «То­гда го­во­рит им Ии­сус: ду­ша Моя скор­бит смер­тель­но; по­будь­те здесь и бодр­ст­вуй­те со Мною» (Мф. 26, 38). Но, по­гру­жён­ные в мир­скую су­ет­ность и дре­мо­ту, все ос­та­лись глу­хи к стра­да­ни­ям и скор­бям Бо­го­че­ло­ве­ка. Три­ж­ды с го­ре­чью при­хо­ди­лось Ии­су­су про­бу­ж­дать Своих уче­ни­ков: «И при­хо­дит к уче­ни­кам, и на­хо­дит их спя­щи­ми, и го­во­рит Пет­ру: так ли не мог­ли вы один час бодр­ст­во­вать со Мною?.. И, при­дя, на­хо­дит их опять спя­щи­ми; ибо у них гла­за отя­же­ле­ли… То­гда при­хо­дит к уче­ни­кам Сво­им и го­во­рит им: вы всё ещё спи­те и по­чи­вае­те? вот, при­бли­зил­ся час, и Сын Че­ло­ве­че­ский пре­да­ёт­ся в ру­ки греш­ни­ков» (Мф. 26, 40. 43. 45).

2. Ко­гда при­шли брать Ии­су­са Хри­ста, кон­чи­лось тем, что «все уче­ни­ки, ос­та­вив Его, бе­жа­ли…» (Мф. 26, 56).

3. Пётр три раза от­ре­кал­ся от Хри­ста: «Но он отрёкся пе­ред все­ми, ска­зав: не знаю, что ты го­во­ришь… И он опять отрёкся с клят­вою, что не зна­ет Се­го Че­ло­ве­ка… То­гда он на­чал кля­сть­ся и бо­жить­ся, что не зна­ет Се­го Че­ло­ве­ка» (Мф. 26, 70. 72. 74).

4. Савл – бу­ду­щий апо­стол Па­вел – был жес­то­ким го­ни­те­лем хри­сти­ан и ху­ли­те­лем Са­мо­го Хри­ста.

5. Эта цепь непризнаний и от­ступ­ни­че­ст­ва толь­ко за­вер­ша­ет­ся пре­да­тель­ст­вом Иу­ды – од­но­го из бли­жай­ших, из­бран­ных уче­ни­ков Гос­по­да.

Что всё это зна­чит с обы­ден­ной точ­ки зре­ния? Апо­сто­лы по­гру­зи­лись в мир­скую дре­мот­ность в тот мо­мент, ко­гда Спа­си­тель наи­бо­лее ну­ж­дал­ся в их под­держ­ке. Среди бли­жай­ших уче­ни­ков Хри­ста не на­шлось в ре­ши­тель­ный мо­мент ни од­но­го вер­но­го (все бе­жа­ли). Стар­ший из Его уче­ни­ков – Пётр все­на­род­но три­ж­ды отрёкся от Не­го, и по­то­му, строго го­во­ря, как и Иу­да, яв­ля­ет­ся пре­да­те­лем. Бу­ду­щий пла­мен­ный про­по­вед­ник хри­сти­ан­ст­ва Савл, во всём, что за­ви­се­ло толь­ко от его че­ло­ве­че­ской во­ли, был про­тив­ни­ком Хри­ста. Эта че­ре­да от­ступ­ни­че­ст­ва бли­жай­ших уче­ни­ков Хри­ста ис­хо­ди­ла из сла­бой, мож­но ска­зать, не­уве­рен­ной ве­ры в Его Бо­же­ст­во, и глав­ное – в Его кре­ст­ную мис­сию на зем­ле.

Все чу­де­са Хри­стос со­вер­шал, го­во­ря: «…ве­руе­те ли, что Я мо­гу это сде­лать?..по ве­ре ва­шей да бу­дет вам» (Мф. 9, 28-29); «…как ты ве­ро­вал, да бу­дет те­бе» (Мф. 8, 13). На­про­тив, ко­гда Хри­стос стал про­по­ве­до­вать в оте­че­ст­ве Сво­ём, то знав­шие Его с ма­ло­лет­ст­ва спо­соб­ны бы­ли толь­ко ди­вить­ся Его про­по­ве­ди, не вне­мля ей, и по­то­му Он «не со­вер­шил там мно­гих чу­дес по не­ве­рию их» (Мф. 13, 58).

Этим Хри­стос сви­де­тель­ст­во­вал, что че­ло­ве­че­ская сво­бод­ная ве­ра в Его Бо­же­ст­вен­ность яв­ля­ет­ся не­об­хо­ди­мым ус­ло­ви­ем нис­хо­ж­де­ния бо­же­ст­вен­ной бла­го­да­ти. И не толь­ко не­об­хо­ди­мым, но впол­не дос­та­точ­ным ус­ло­ви­ем по­мо­щи Бо­жи­ей, о чём сви­де­тель­ст­ву­ет слу­чай с Ха­на­не­ян­кой, ко­то­рой вна­ча­ле бы­ло от­ка­за­но по законам падшей при­ро­ды: «…Я по­слан толь­ко к по­гиб­шим ов­цам до­ма Из­раи­ле­ва… не­хо­ро­шо взять хлеб у де­тей и бро­сить псам» (Мф. 15, 24-26). Но ве­ра этой жен­щи­ны про­би­ла в при­род­ной за­ко­но­со­об­раз­но­сти путь к серд­цу Гос­по­да: «…ве­ли­ка ве­ра твоя; да бу­дет те­бе по же­ла­нию твое­му» (Мф. 15, 28).

Хри­стос не толь­ко сви­де­тель­ст­во­вал пе­ред уче­ни­ка­ми о Сво­ей Бо­же­ст­вен­но­сти, но не­по­сред­ст­вен­но в них вло­жил час­ти­цу Бо­же­ст­вен­но­го мо­гу­ще­ст­ва«…дал им власть над не­чис­ты­ми ду­ха­ми, что­бы из­го­нять их и вра­че­вать вся­кую бо­лезнь и вся­кую не­мощь» (Мф. 10, 1). Но все да­ры Бо­жии не мог­ли ук­ре­пить ве­ру уче­ни­ков без их сво­бод­но­го во­ле­изъ­яв­ле­ния. Сла­бая их ве­ра при пер­вом ис­пы­та­нии тая­ла:

1. Ко­гда уче­ни­ки не мог­ли реа­ли­зо­вать свой чу­дес­ный дар, Хри­стос пря­мо ука­зал: «…по не­ве­рию ва­ше­му…» И вновь воз­звал к серд­цу и ра­зу­му уче­ни­ков: «…ес­ли вы бу­де­те иметь ве­ру с гор­чич­ное зер­но и ска­же­те го­ре сей: “пе­рей­ди от­сю­да ту­да”, и она пе­рей­дёт; и ни­че­го не бу­дет не­воз­мож­но­го для вас…» (Мф. 17, 20).

2. О ма­ло­ве­рии в при­сут­ст­вии Са­мо­го Бо­га сви­де­тель­ст­во­ва­ла и ес­те­ст­вен­ная для че­ло­ве­ка бо­язнь при­род­ных сти­хий, ко­гда в лод­ке при силь­ном вол­не­нии мо­ря апо­сто­лы во­зо­пи­ли к Хри­сту: «…Гос­по­ди! спа­си нас, по­ги­ба­ем. И го­во­рит им: что вы так бо­яз­ли­вы, ма­ло­вер­ные (Мф. 8, 25-26). В Пет­ре, как стар­шем из апостолов, со­сре­до­то­чи­ва­ют­ся ис­пы­та­ния че­ло­ве­че­ской ве­ры-сво­бо­ды. И опять, сла­бость ве­ры чре­ва­та ги­бель­ны­ми по­след­ст­вия­ми: «…вый­дя из лод­ки, Пётр пошёл по во­де, что­бы по­дой­ти к Ии­су­су, но, ви­дя силь­ный ве­тер, ис­пу­гал­ся и, на­чав уто­пать, за­кри­чал: Гос­по­ди! спа­си ме­ня. Ии­сус тот­час про­стёр ру­ку, под­дер­жал его и го­во­рит ему: ма­ло­вер­ный! за­чем ты усом­нил­ся?» (Мф. 14, 29-31).

3. Ко­гда Хри­стос впря­мую за­дал уче­ни­кам Сво­им во­прос: «…за ко­го лю­ди по­чи­та­ют Ме­ня, Сы­на Че­ло­ве­че­ско­го?», то вы­яс­ни­лось, что «од­ни за Ио­ан­на Кре­сти­те­ля, дру­гие за Илию, а иные за Ие­ре­мию, или за од­но­го из про­ро­ков». То­гда про­зву­чал во­прос к бли­жай­шим уче­ни­кам: «…а вы за ко­го по­чи­тае­те Ме­ня?» И толь­ко Пётр воз­вы­сил­ся до ис­тин­но­го от­ве­та: «…Ты – Хри­стос, Сын Бо­га Жи­ва­го». Вновь Хри­стос ука­зы­ва­ет уче­ни­кам, что ве­ра в Его Бо­же­ст­вен­ность – ос­но­ва (ка­мень) ис­тин­но­го ми­ро­со­зи­да­ния (Церк­ви) и ключ в Цар­ст­во Не­бес­ное: «То­гда Ии­сус ска­зал ему в от­вет: бла­жен ты, Си­мон, сын Ио­нин, по­то­му что не плоть и кровь от­кры­ли те­бе это, но Отец Мой, Су­щий на не­бе­сах; и Я го­во­рю те­бе: ты – Пётр (ка­мень), и на сем кам­не Я соз­дам Цер­ковь Мою, и вра­та ада не одо­ле­ют её…» (Мф. 16, 13-18).

За­тем Хри­стос от­кры­ва­ет уче­ни­кам смысл Сво­ей мис­сии на зем­ле: «…и быть уби­ту, и в тре­тий день вос­крес­нуть» (Мф. 16, 21). Та­ко­го оше­лом­ляю­ще­го от­кро­ве­ния не мог вы­дер­жать че­ло­ве­че­ский ра­зум, стрем­ле­ние опе­реть­ся на при­выч­ное зем­ное под­та­чи­ва­ло ве­ру в не­бес­ное. Вновь в Пет­ре схо­дят­ся бо­ре­ния сво­бод­ной ве­ры: «…Пётр на­чал пре­ко­сло­вить Ему…» (Мф. 16, 22). Не­ве­ро­ят­ное от­кро­ве­ние о смер­ти Бо­га и Его вос­кре­се­нии труд­но бы­ло вме­стить, но без это­го не­воз­мож­но бы­ло по­нять мис­сию Ии­су­са Хри­ста, стать Его ис­тин­ным уче­ни­ком и со­рат­ни­ком. Не­при­зна­ние Богораспятия и Боговоскресения оборачивается бо­ре­нием с Са­мим Хри­стом, и по­то­му Гос­подь «…об­ра­тив­шись, ска­зал Пет­ру: отой­ди от Ме­ня, са­та­на!..» (Мф. 16, 23). Это зна­чит: без ве­ры в бо­же­ст­вен­ность Ии­су­са Хри­ста че­ло­век ока­зы­ва­ет­ся Его про­тив­ни­ком («са­та­на» – по-ев­рей­ски «про­тив­ник»).

4. Да­же по­сле вос­кре­се­ния Гос­по­да уче­ни­ки Его про­дол­жа­ли ко­ле­бать­ся в ве­ре: «Один­на­дцать же уче­ни­ков по­шли в Га­ли­лею, на го­ру, ку­да по­ве­лел им Ии­сус, и, уви­дев Его, по­кло­ни­лись Ему, а иные усом­ни­лись» (Мф. 28, 16-17); «…но они, ус­лы­шав, что Он жив и она ви­де­ла Его, – не по­ве­ри­ли. По­сле се­го явил­ся в ином об­ра­зе двум из них на до­ро­ге, ко­гда они шли в се­ле­ние. И те, воз­вра­тив­шись, воз­вес­ти­ли про­чим; но и им не по­ве­ри­ли. На­ко­нец, явил­ся са­мим один­на­дца­ти, воз­ле­жав­шим на ве­че­ри, и уп­ре­кал их за не­ве­рие и жес­то­ко­сер­дие, что ви­дев­шим Его вос­крес­ше­го не по­ве­ри­ли» (Мк. 16, 11-14); «И по­ка­за­лись им сло­ва их пус­ты­ми, и не по­ве­ри­ли им» (Лк. 24, 11); «То­гда Он ска­зал им: о, не­смыс­лен­ные и мед­ли­тель­ные серд­цем, что­бы ве­ро­вать все­му, что пред­ска­зы­ва­ли про­ро­ки!» (Лк. 24, 25).

Один Фо­ма от­кро­вен­но вы­ра­зил тая­щее­ся во всех со­мне­ние: «…ес­ли не уви­жу на ру­ках Его ран от гвоз­дей, и не вло­жу пер­ста мое­го в ра­ны от гвоз­дей, и не вло­жу ру­ки мо­ей в реб­ра Его, не по­ве­рю» (Ин. 20, 25). Уве­ро­вав­ше­му, на­ко­нец, Фо­ме Хри­стос пре­по­да­ёт ис­ти­ну о выс­шей цен­но­сти сво­бод­ной ве­ры: «…ты по­ве­рил, по­то­му что уви­дел Ме­ня; бла­жен­ны не ви­дев­шие и уве­ро­вав­шие» (Ин. 20, 29). В этих сло­вах не толь­ко осу­ж­де­ние уче­ни­ков, быв­ших с Хри­стом на всём Его пу­ти, всё ви­дев­ших и слы­шав­ших Его от­кро­ве­ния, и с та­ким тру­дом уве­ро­вав­ших, но и ука­за­ние на пре­об­ра­жаю­щую си­лу сво­бод­ной ве­ры.

Обы­ден­ная мо­раль сво­дит­ся к бе­зыс­ход­но­му вы­во­ду: о Спа­си­те­ле мы зна­ем из уст лю­дей, Его предававших и ху­лив­ших, Еван­ге­лие по ми­ру про­по­ве­да­но людь­ми сла­бы­ми и не стой­ки­ми в ве­ре. Сла­бые лю­ди в труд­ней­ших об­стоя­тель­ст­вах не на­хо­ди­ли сил быть ря­дом с Ии­су­сом Хри­стом, до кон­ца вве­рять­ся Ему, а тем бо­лее за­щи­щать Его и не­сти Его бре­мя.
Но одновременно с этим в них на­чи­на­ла про­яв­лять­ся не толь­ко си­ла че­ло­ве­че­ская, но и бо­же­ст­вен­ная бла­го­дать. Их не­мощ­ных сил хва­та­ло толь­ко на то, что­бы, со­мне­ва­ясь, от­сту­пая от ве­ры, пре­да­вая Хри­ста, всё же тя­нуть­ся к Не­му, не за­быть Гос­по­да и про­сить у Не­го: «Гос­по­ди! Спа­си ме­ня». Опять же, с мир­ской точ­ки зре­ния не ве­ли­ка в этом за­слу­га: не толь­ко не бы­ли му­же­ст­вен­ны, но от­сту­пи­лись, и все­го лишь ал­ка­ли. Но у Гос­по­да Свои счёты, ко­то­рые от­кры­ва­ют­ся ве­рую­ще­му серд­цу (в про­ти­во­по­лож­ность не­смыс­лен­ным и мед­ли­тель­ным серд­цем). Ии­сус Хри­стос в бес­пре­дель­ной люб­ви к лю­дям ус­лы­шал их моль­бы, при­нял с ра­до­стью сла­бые ро­ст­ки че­ло­ве­че­ской ве­ры и про­тя­нул ру­ку по­мо­щи: Ии­сус тот­час простёр ру­ку, под­дер­жал его…

От­ны­не с яв­ле­ни­ем че­ло­ве­че­ской ве­ры вхо­дит в мир чу­до. В обык­но­вен­ных лю­дях про­яв­ля­ют­ся си­лы и дос­то­ин­ст­ва сверхъ­ес­те­ст­вен­ные. Гос­подь лю­бо­вью Сво­ей рас­то­пил ду­хов­ный хо­лод, ско­вы­ваю­щий их ду­ши, что по­зво­ли­ло рас­крыть­ся дрем­лю­щим в них си­лам и стать све­тиль­ни­ка­ми для все­го ми­ра.

С мо­мен­та яв­ле­ния Гос­по­да по­сле Вос­кре­се­ния («Ии­сус же ска­зал им вто­рич­но: мир вам! как по­слал Ме­ня Отец, так и Я по­сы­лаю вас. Ска­зав это, ду­нул, и го­во­рит им: при­ми­те Ду­ха Свя­та­го» – Ин. 20, 21-22) ду­хов­ный об­лик Его уче­ни­ков не­обык­но­вен­но воз­вы­ша­ет­ся, дос­ти­гая чу­дес­но­го пре­вра­ще­ния в Пя­ти­де­сят­ни­цу. С это­го дня Вос­кре­се­ние Гос­под­не, в ко­то­ром они не­из­мен­но со­мне­ва­лись до то­го, ста­но­вит­ся сре­до­то­чи­ем апостольской про­по­ве­ди как ос­но­вы хри­сти­ан­ской ве­ры. Те­перь ка­ж­дый из них – дей­ст­ви­тель­ный апо­стол, дей­ст­ви­тель­но ка­мень ве­ры, ни на миг не от­сту­пит­ся от Хри­ста, при­мет ра­ди Не­го все му­ки и смерть. Их апо­столь­ское сло­во о ви­ди­мом, слы­ши­мом и пе­ре­жи­том ими ря­дом с Бо­го­че­ло­ве­ком ста­но­вит­ся Бла­гой Ве­стью и не­удер­жи­мо раз­ли­ва­ет­ся по ми­ру.

Всё это по­ка­зы­ва­ет диа­лек­ти­че­ские пу­ти со­труд­ни­че­ст­ва че­ло­ве­че­ской сво­бо­ды и бо­же­ст­вен­ной бла­го­да­тиВся­кий сво­бод­ный бла­гой че­ло­ве­че­ский им­пульс к Бо­гу все­гда при­ни­ма­ет­ся Им, по­это­му Бог на Гол­го­фе. В ка­ж­дом ак­те сво­бод­но­го об­ра­ще­ния че­ло­ве­ка к Бо­гу че­ло­ве­че­ская сво­бо­да и бла­го­дать Бо­жия сли­ян­ны. Че­ло­век сво­бо­ден в эту ми­ну­ту по­то­му, что су­ще­ст­ву­ет бла­го­дать, бла­го­дать же Бо­жия про­яв­ля­ет­ся в ми­ре в ка­ж­дый дан­ный мо­мент че­рез акт че­ло­ве­че­ской сво­бо­ды. С мо­мен­та про­яв­ле­ния в че­ло­ве­ке сво­бод­ной ве­ры мож­но го­во­рить, что на не­го нис­хо­дит бла­го­дать Бо­жия (по ве­ре ва­шей и даётся вам).

Чем дерз­но­вен­нее че­ло­ве­че­ская сво­бо­да, тем на­пол­нен­нее она Бо­же­ст­вен­ной бла­го­да­тью: ес­ли бу­де­те иметь ве­ру, ни­че­го не бу­дет не­воз­мож­но­го для вас. По­это­му всё ис­тин­но чу­дес­ное в ми­ре со­вер­ше­но че­ло­ве­ком сво­бод­но и в ве­ре: чудо, свя­тость, ге­ни­аль­ность, твор­че­ские пло­ды пре­крас­но­го, ис­тин­но­го, доб­ро­го… Не­сво­бод­ный че­ло­век бес­по­мо­щен и по­ра­бо­щён мир­ски­ми си­ла­ми, он вне бла­го­да­ти.

Пер­вое дви­же­ние че­ло­ве­че­ской сво­бо­ды вы­ра­жа­ет­ся в ве­ре, на­де­ж­де и люб­ви, ко­то­рые яв­ля­ют­ся пол­ным про­яв­ле­ни­ем сво­бо­ды и суть са­моё сво­бо­да. В ак­те ве­ры, люб­ви и на­де­ж­ды сво­бо­да че­ло­ве­ка и бла­го­дать Бо­жия взаи­мо­сли­ян­ны.

Про­мыс­ли­тель­но и из­бра­ние апо­сто­лов Хри­стом. Апо­сто­лы – обык­но­вен­ные лю­ди, ни­чем не за­слу­жив­шие су­гу­бо­го Божь­е­го вни­ма­ния. В их ли­це Бог сни­зо­шёл до са­мых сла­бых, греш­ных, обез­до­лен­ных, роб­ких. В ха­рак­те­рах апо­сто­лов яв­лен ши­ро­кий спектр обык­но­вен­ных че­ло­ве­че­ских дос­то­инств и сла­бо­стей.

В этом ука­за­ние на то, что бла­го­вес­тие Ии­су­са Хри­ста об­ра­ще­но ко всем лю­дям, что воз­мож­ны раз­лич­ные пу­ти к бла­го­да­ти. В ре­зуль­та­те все апо­сто­лы, кро­ме од­но­го, при­ня­ли бла­го­вес­тие Бо­го­че­ло­ве­ка, что по­ка­зы­ва­ет вме­сти­мость про­мыс­ла Бо­жие­го че­ло­ве­че­ской при­ро­дой, по­тен­ци­аль­ную от­кры­тость че­ло­ве­ка бла­го­да­ти Бо­жи­ей.

Про­мысл Бо­жий и свобода человека

«И ни од­на из них (птиц) не упа­дёт на зем­лю без во­ли От­ца ва­ше­го; у вас же и во­ло­сы на го­ло­ве все со­чте­ны…» (Мф. 10, 29-30). Не оз­на­ча­ет ли это от­ри­ца­ния че­ло­ве­че­ской сво­бо­ды?
В ми­ре дей­ст­ву­ет и про­тив­ная Бо­гу во­ля дья­во­ла: са­та­на – князь ми­ра се­го – «Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон» (Ин.12,31). Бог не по­пус­ти­тель­ст­ву­ет злу, ибо зло и есть опол­че­ние про­тив Твор­ца. Всё, что про­ис­хо­дит с че­ло­ве­ком, про­ис­хо­дит и с Бо­гом: «Бог бли­же к че­ло­ве­ку, чем че­ло­век сам к се­бе» (Н.А. Бер­дя­ев). Боль че­ло­ве­ка – боль Са­мо­го Бо­га, и в этом смыс­ле ни­что не пройдёт ми­мо Бо­га. Си­лы для про­ти­во­стоя­ния злу че­ло­век мо­жет чер­пать толь­ко в бо­же­ст­вен­ном ис­точ­ни­ке. Во­ля борь­бы со злом ис­хо­дит из Бо­жи­ей во­ли, и в этом смыс­ле ни­что не со­вер­ша­ет­ся по­ми­мо во­ли Его. Со­зи­да­ние ми­ро­зда­ния – про­цесс бо­го­че­ло­ве­че­ский. Борь­ба с ми­ро­вым злом – это ут­вер­жде­ние бо­го­че­ло­веч­но­сти бы­тия, что и зна­чит: Бог ви­дит всё о ка­ж­дом че­ло­ве­ке, уча­ст­ву­ет в судь­бе ка­ж­до­го, о вся­ком пе­чёт­ся, и по­то­му у вас во­ло­сы не го­ло­ве все со­чте­ны.

На по­след­ней глу­би­не от­кры­ва­ет­ся, что всё про­ис­хо­дя­щее в ми­ро­зда­нии – про­ис­хо­дит внут­ри Бо­же­ст­вен­но­го бы­тия, ибо вне Бо­га нет ни­че­го. Но из это­го апо­фа­ти­че­ско­го из­ме­ре­ния не мо­гут чер­пать­ся су­ж­де­ния о при­ро­де зла в на­шем ми­ре. Па­ра­мет­ра­ми од­но­го уров­ня не­воз­мож­но су­дить о реа­ли­ях дру­го­го. Так про­лог на не­бе в кни­ге Ио­ва – это со­бы­тия не­бес­ные, ино­по­ло­жен­ные ми­ру се­му. В бо­же­ст­вен­ном ло­не не­что про­изош­ло, определилось и за­ня­ло друг к дру­гу и к Бо­гу та­кое от­но­ше­ние, что на зем­ле от­ра­зи­лось в про­ти­во­стоя­нии Ио­ва и дья­во­ла. В кни­ге Ио­ва дья­вол оли­це­тво­ря­ет со­про­тив­ле­ние хао­са и низ­ших сти­хий их обуз­да­нию и пре­об­ра­же­нию. Бог не по­пус­ти­тель­ст­ву­ет им, но че­ло­век со­шёл в хао­ти­че­скую безд­ну и ока­зал­ся ею по­ра­бо­щён­ным. Вос­хва­лён­ная Бо­гом муд­рость Ио­ва в том и со­сто­ит, что Иов не вос­при­ни­ма­ет си­лы, со­про­тив­ляю­щие­ся тво­ре­ни­ю ми­ра се­го, как ре­зуль­тат Божь­е­го гне­ва.

Про­мысл Бо­жий – это «бо­же­ст­вен­ная дея­тель­ность в ми­ро­вой жиз­ни, со­хра­няю­щая мир и на­прав­ляю­щая его к пред­на­зна­чен­ной ему це­ли бы­тия; не­пре­стан­ное дей­ст­вие все­мо­гу­ще­ст­ва, пре­муд­ро­сти и бла­го­сти Бо­жи­ей, ко­то­рым Гос­подь со­хра­ня­ет бы­тие и си­лы тва­рей, на­прав­ля­ет их к бла­гим це­лям, вспо­мо­ще­ст­ву­ет вся­ко­му до­б­ру, а воз­ни­каю­щее че­рез уда­ле­ние от до­б­ра зло пре­се­ка­ет и об­ра­ща­ет к до­б­рым по­след­ст­ви­ям» (Пра­во­слав­ный бо­го­слов­ский эн­цик­ло­пе­ди­че­ский сло­варь).

Про­мысл не мо­жет яв­лять­ся в ми­ре в фор­ме аг­рес­сив­ных сти­хий, ли­бо жес­то­кой судь­бы. Рас­пя­тый Бог бес­ко­неч­но ми­ло­сер­ден и об­ра­ща­ет­ся к че­ло­ве­ку как жи­вая со­стра­даю­щая и лю­бя­щая Лич­ность, а не хо­лод­ный су­дья или не­об­ра­ти­мый рок. Бог не хо­чет по­пус­ти­тель­ст­во­вать злу про­тив че­ло­ве­ка, ибо Стра­даю­щий на Кре­сте Бог не хо­чет зла че­ло­ве­ку. Бог со­вме­ст­но с че­ло­ве­ком в бо­ре­ни­ях со злом.

Зло по­бе­ж­да­ет не из-за по­пус­ти­тель­ст­ва Божь­е­го, а по сла­бо­сти че­ло­ве­че­ской, ли­бо по пре­об­ла­да­нию над человеком злой си­лы. Человек по­па­да­ет под власть ми­ро­во­го фа­ту­ма не вслед­ст­вие Божь­е­го на­ка­за­ния или по­пус­ти­тель­ст­ва, а в ре­зуль­та­те лож­но­го вы­бо­ра, об­ры­ваю­ще­го свя­зи с Бо­гом и ли­шаю­ще­го бла­го­дат­ных да­ров. Но злая во­ля мо­жет об­ру­шить си­лы хао­са и на пра­вед­ни­ка, – чем силь­нее твор­че­ское на­пря­же­ние, тем мощ­нее со­про­тив­ле­ние не­бы­тия. Са­та­на и по­ра­зил Ио­ва че­рез раз­но­об­раз­ные зем­ные бед­ст­вия.

Иов зна­ет, что не со­вер­шил зла, заслуживающего такого свирепого наказания. Пра­вед­ное ре­ли­ги­оз­ное чув­ст­во под­ска­зы­ва­ет ему, что при­род­ные сти­хии не толь­ко не­спра­вед­ли­во об­ру­ши­лись на не­го, но и яв­ля­ют­ся вос­ста­ни­ем на Бо­жью спра­вед­ли­вость, на Са­мо­го Твор­ца. Роп­та­ние Ио­ва, во­пре­ки то­му, в чём пы­та­лась убе­дить его же­на (по­ху­ли Бо­га, и ум­ри), на­прав­ле­ны не про­тив Бо­га, а про­тив дей­ст­ви­тель­но­го ис­точ­ни­ка его бед­ст­вий – дья­во­ла. Но и во­пре­ки уве­ще­ва­ни­ям дру­зей он не со­гла­сил­ся сми­рить­ся с все­вла­сти­ем ро­ка и ка­ять­ся в не­су­ще­ст­вую­щих гре­хах.

Бла­го­да­ря сво­ей твер­дой ве­ре Иов за­слу­жи­ва­ет по­мо­щи Бо­жи­ей, ко­то­рая сме­та­ет все раз­ру­ши­тель­ные по­след­ст­вия дья­воль­ско­го ко­вар­ст­ва и вос­ста­нав­ли­ва­ет его жиз­нен­ный кос­мос: «И воз­вра­тил Гос­подь по­те­рю Ио­ва… и дал Гос­подь Ио­ву вдвое боль­ше то­го, что он имел пре­ж­де» (Иов. 42, 10). Бла­го­дать Бо­жия нис­хо­дит к Ио­ву по его ве­ре и уси­ли­ям. Оп­по­нен­ты же Ио­ва, при всём ви­ди­мом бла­го­чес­тии, при­зна­ют выс­шую спра­вед­ли­вость ро­ка и про­ис­ков дья­во­ла, чем ут­вер­жда­ют бы­тий­ность зла, уси­ли­ва­ют не­бы­тие.

Та­ким об­ра­зом, твёр­дость Ио­ва ока­за­лась не от­сут­ст­ви­ем сми­ре­ния, но пра­вед­ным твор­че­ским дер­за­ни­ем, и по­то­му Сам Гос­подь ска­зал, что Иов го­во­рил о Нём вер­но«И бла­го­сло­вил Бог по­след­ние дни Ио­ва бо­лее, не­же­ли преж­ние…» (Иов. 42, 12). Фа­ри­сей­ская же кро­тость оп­по­нен­тов Ио­ва ли­ше­на миротворящего на­пря­же­ния и не спо­соб­ст­ву­ет раз­ли­че­нию сил. И суд Бо­га им: «…го­рит гнев Мой на те­бя и на двух дру­зей тво­их за то, что вы го­во­ри­ли о Мне не так вер­но, как раб Мой Иов» (Иов. 42, 7).

Про­мысл Бо­жий тре­бу­ет от че­ло­ве­ка не фа­ри­сей­ско­го уни­чи­же­ния и не раб­ско­го под­чи­не­ния. Бог не по­вер­га­ет че­ло­ве­ка в прах Сво­им мо­гу­ще­ст­вом, а про­мыс­ли­тель­но взы­ва­ет при­нять без­мер­ное бре­мя Сво­его де­ла. «И от­ве­чал Гос­подь Ио­ву из бу­ри и ска­зал…» (Иов. 40, 1) – это раз­вёр­ну­тая пе­ред че­ло­ве­ком не­объ­ят­ная па­но­ра­ма со­тво­рён­но­го Бо­гом, об­раз мо­щи Бо­жи­ей, не уни­чи­жаю­щей че­ло­ве­ка, а рас­кры­ваю­щей твор­че­ский за­мы­сел Бо­жий. Всё это при­зы­ва­ет че­ло­ве­ка крот­ко при­нять Бо­жье на­зна­че­ние, но дерз­но­вен­но пой­ти на его твор­че­ское ис­пол­не­ние.

Рас­пя­тый и стра­даю­щий Бог не по­дав­ля­ет че­ло­ве­че­скую во­лю. Гос­подь взы­ва­ет к че­ло­ве­ку с вы­со­ты Гол­го­фы. Этот зов мы слы­шим как не­кий внутренний глас, в ко­то­рый впле­те­но и на­ше сво­бод­ное са­мо­по­ла­га­ние. Сво­бо­да че­ло­ве­ка за­клю­ча­ет­ся в том, что­бы осу­ще­ст­вить про­мысл Бо­жий. Но сво­бо­да яв­ля­ет­ся не толь­ко ус­ло­ви­ем про­мыс­ли­тель­но­го воз­дей­ст­вия, про­мысл Бо­жий вхо­дит в мир как го­лос че­ло­ве­че­ской сво­бо­ды. Про­мысл Бо­жий на­прав­лен не во­пре­ки, а в под­держ­ку че­ло­ве­че­ской сво­бо­ды.

Ми­ро­вые со­бы­тия про­мыс­ли­тель­ны, угод­ны Бо­гу в том смыс­ле, что в ис­тин­но сво­бод­ном вы­бо­ре че­ло­ве­ка реа­ли­зу­ет­ся вы­бор Бо­га. Про­мыс­ли­тель­ное дей­ст­вие Бо­га в ми­ро­вой ис­то­рии яв­ля­ет­ся в люб­ви и со­стра­да­нии, в по­да­че по­мо­щи пад­ше­му, в под­держ­ке в ре­ши­тель­ный мо­мент. Божие при­сут­ст­вие в ми­ре вы­ра­жа­ет­ся не че­рез си­лы и вла­ст­во­ва­ние, а ду­но­ве­ни­ем люб­ви и ми­ло­сер­дия. Про­мысл яв­ля­ет­ся в мир, как жи­вое Бо­жие уча­стие, не по­дав­ляю­щее нас, а ду­хов­но со­гре­ваю­щее и взра­щи­ваю­щее на­ше не­бес­ное дос­то­ин­ст­во – сво­бо­ду. Ду­хов­ное При­сут­ст­вие сво­бо­ды и есть си­ла про­мыс­ла Бо­жия и бла­го­да­ти Его.

Бла­го­дать Бо­жия – это да­ро­ван­ная че­ло­ве­ку твор­че­ская мощь бы­тия.Про­мысл Бо­жий – это то, че­го хо­чет Бог от че­ло­ве­ка, бре­мя бы­тия, при­ня­тия ко­то­ро­го Гос­подь ждёт от ка­ж­до­го из нас. Пре­до­пре­де­ле­ние же – это за­вет Бо­га и че­ло­ве­ка в за­пре­дель­ном диа­ло­ге, то, к че­му пре­до­пре­де­ли­ла се­бя ка­ж­дая ду­ша в пред­стоя­нии пе­ред Твор­цом. Бла­го­дать, про­мысл и пре­до­пре­де­ле­ние яв­ля­ют­ся в этом ми­ре че­рез че­ло­ве­че­скую сво­бо­ду.

Всё оп­ре­де­ля­ет­ся во­лей Бо­жи­ей, но в си­лу со­рас­пя­то­сти Бо­га и че­ло­ве­ка Бо­жия во­ля яв­ля­ет­ся в мир че­рез че­ло­ве­че­скую сво­бо­ду. Ес­ли бла­го­дать Бо­жия – это ус­ло­вие и твор­ческая мощь сво­бо­ды, про­мысл – го­лос Бо­жий в не­драх лич­но­сти, на­по­ми­наю­щий о же­лае­мом и угод­ном Бо­гу, то пре­до­пре­де­ле­ние – глу­бин­ный от­звук то­го не­бес­но­го за­ве­та, на ко­то­ром на­ша сво­бо­да со­вер­ши­ла пер­вые ак­ты са­мо­по­ла­га­ния. Это го­лос Бо­жий внут­ри нас, на­по­ми­наю­щий о том, к че­му ка­ж­дый из нас пред­на­зна­чил се­бя на сво­бод­ном не­бес­ном со­ве­те. Пол­но­та сво­бо­ды лич­но­сти дос­ти­жи­ма толь­ко при осу­ще­ст­в­ле­нии ею сво­его про­мыс­ли­тель­но­го на­зна­че­ния.

В свя­зи с те­мой про­мыс­ла Бо­жия не­об­хо­ди­мо ос­мыс­лить из­вест­ное еван­гель­ское вы­ра­же­ние: «Вся­кая ду­ша да бу­дет по­кор­на выс­шим вла­стям, ибо нет вла­сти не от Бо­га; су­ще­ст­вую­щие же вла­сти от Бо­га ус­та­нов­ле­ны. По­се­му про­ти­вя­щий­ся вла­сти про­ти­вит­ся Бо­жию ус­та­нов­ле­нию» (Рим. 13, 1-2). Это не­ред­ко по­ни­ма­ет­ся бу­к­валь­но, как ука­за­ние хри­стиа­ни­ну под­чи­нять­ся вся­кой мир­ской вла­сти, вне за­ви­си­мо­сти от её от­но­ше­ния к ре­ли­гии, к Бо­гу.

Пре­ж­де все­го, ну­жно уяс­нить, на ка­ком уров­не и с ка­ким смыс­лом в дан­ном слу­чае ска­за­но: вла­сти от Бо­га ус­та­нов­ле­ны. Ес­ли бы вся­кая свет­ская власть не­по­сред­ст­вен­но ис­хо­ди­ла из рук Бо­жи­их, то та­кая власть бы­ла бы не мир­ской, а бо­же­ст­вен­ной. Ес­те­ст­вен­но, что бо­же­ст­вен­ная власть не­сла бы толь­ко доб­ро и во всех от­но­ше­ни­ях – и ду­хов­ном, и ма­те­ри­аль­ном – бы­ла бы толь­ко ко бла­гу че­ло­ве­ка. Но мир­ская власть не яв­ля­ет­ся та­ко­вой ни фак­ти­че­ски, ни по су­ще­ст­ву. Вме­сте с тем, мы зна­ем, что сатана – князь ми­ра се­го, в ми­ре дей­ст­ву­ет и злая во­ля, ко­то­рая мо­жет реа­ли­зо­вать­ся и че­рез фор­мы мир­ской вла­сти, ста­но­вя­щей­ся в та­ком слу­чае вла­стью зла. Го­су­дар­ст­во, как че­ло­ве­че­ское уст­рое­ние, мо­жет про­яв­лять и до­б­рую и злую во­лю, ибо власть не даётся не­по­сред­ст­вен­но Бо­гом и не яв­ля­ет­ся без­ус­лов­ным бо­же­ст­вен­ным ус­та­нов­ле­ни­ем, ко­то­ро­му все­це­ло обя­зан под­чи­нять­ся хри­стиа­нин.
Это оз­на­ча­ет, что вы­ра­же­ние власть от Бо­га мож­но по­ни­мать толь­ко в смыс­ле Бо­жие­го по­пу­ще­ния и как важ­ней­ше­го ору­дия Бо­жия про­мыс­ла. И зло, и власть зла, и злая власть яв­ля­ют­ся в этом ми­ре с Бо­жие­го по­пу­ще­ния. Но по­ро­ж­да­ет­ся зло гре­хов­ным или лож­ным дей­ст­ви­ем че­ло­ве­ка. Со злом долж­но бо­роть­ся, хо­тя оно и яв­ля­ет­ся Бо­жи­им по­пу­ще­ни­ем. Соб­ст­вен­но, зло по­то­му и по­пу­ще­но Бо­гом, что­бы мы с ним бо­ро­лись, оно по­то­му и не уст­ра­ня­ет­ся не­по­сред­ст­вен­но Соз­да­те­лем, что­бы его пре­одо­лел сам че­ло­век.

В та­ком слу­чае хри­стиа­нин при­зван не под­чи­нять­ся вла­сти, ес­ли она несёт зло, а бо­роть­ся со злой во­лей вла­сти. Хри­стиа­нин обя­зан бо­роть­ся с вла­стью зла так же, как и со злом во всех его про­яв­ле­ни­ях, не­смот­ря на то, что мы осознаем зло как Бо­жие по­пу­ще­ние, или бич Бо­жий. Итак, в той сте­пе­ни, в ка­кой власть от­па­да­ет во зло, хри­стиа­нин, про­ти­во­стоя злу, вы­ну­ж­ден не под­чи­нять­ся вла­сти, про­ти­во­сто­ять злым дей­ст­ви­ям вла­сти, ес­ли да­же она не це­ли­ком во зле.
Но вся­кая зем­ная власть, как бы ни бы­ла она ис­ка­же­на злой во­лей вла­сти­те­лей, со­дер­жит функ­цию ми­ро­уст­рои­тель­ную, упо­ря­до­чи­ваю­щую, сдер­жи­ваю­щую, ог­ра­ни­чи­ваю­щую ха­ос и со­ци­аль­ные сти­хии. Власть мо­жет па­ра­зи­ти­ро­вать на по­ло­жи­тель­ной мис­сии, но она не мо­жет пол­но­стью её иг­но­ри­ро­вать или разрушить, ибо без неё она окон­ча­тель­но те­ря­ет ха­риз­му вла­сти и ста­но­вит­ся пре­ступ­ной – пе­ре­сту­пив­шей все за­ко­ны нрав­ст­вен­ные и юри­ди­че­ские, и зло­дей­ской – зло де­лаю­щей и зло не­су­щей.
Толь­ко этот не­рас­тво­ри­мый оса­док ин­сти­ту­та вла­сти и зна­чит, что су­ще­ст­вую­щие вла­сти от Бо­га ус­та­нов­ле­ны, ибо Бо­гом ус­та­нов­ле­но на­зна­че­ние вла­сти в оп­ре­де­ле­нии гра­ниц доз­во­лен­но­го и недоз­во­лен­но­го, в ог­ра­ж­де­нии и ско­вы­ва­нии аг­рес­сив­ных ин­стинк­тов. В этом смыс­ле да­же дик­та­ту­ра луч­ше, чем анар­хия и ха­ос, ко­то­рые наи­бо­лее ис­тре­би­тель­ны и раз­ру­ши­тель­ны для об­ще­ст­ва. По­это­му, с дру­гой сто­ро­ны, хри­стиа­нин обя­зан под­чи­нять­ся и злой вла­сти, но толь­ко в той сте­пе­ни, в ка­кой она осу­ще­ст­в­ля­ет ней­траль­ные по от­но­ше­нию к до­б­ру и злу функ­ции управ­ле­ния или ско­вы­ва­ет сти­хии зла.
От­сю­да слож­ней­ший во­прос о ме­ре и фор­мах со­про­тив­ле­ния злу, исходящему от власти. Хри­стиа­нин не может под­чи­нять­ся вла­сти в том слу­чае, ес­ли она по­ся­га­ет на его ду­хов­ный су­ве­ре­ни­тет, ре­ли­ги­оз­ную со­весть, ес­ли она тре­бу­ет отторгнуть Бога и про­дать свою веч­ную ду­шу. При этом не­об­хо­ди­мо пом­нить, что наш не­мощ­ный зем­ной ра­зум не мо­жет быть пол­ным судь­ей при­ро­ды кон­крет­ной вла­сти. Ясен толь­ко ред­кий слу­чай, ко­гда власть ста­но­вит­ся от­кры­то бо­го­бор­че­ской и яв­но вид­ны её ан­ти­ду­хов­ные и без­нрав­ст­вен­ные дея­ния.
В ос­таль­ном же мож­но по­ла­гать­ся толь­ко на свою ре­ли­ги­оз­ную со­весть, под­ска­зы­ваю­щую кон­крет­ное ре­ше­ние в ка­ж­дой уни­каль­ной си­туа­ции. Для од­них по­силь­ным бу­дет толь­ко со­хра­не­ние внут­рен­ней не­за­ви­си­мо­сти, для дру­гих же воз­мож­на борь­ба с от­кры­тым за­бра­лом. Но для вся­ко­го хри­стиа­ни­на по­ло­же­ны до­пус­ти­мые гра­ни­цы, очер­чи­ваю­щие аре­ну его борь­бы с вла­стью зла. Эти ду­хов­ные гра­ни­цы дик­ту­ют­ся ре­ли­ги­оз­ной со­ве­стью: с вла­стью зла, как и со злом в лю­бых его фор­мах, мож­но бо­роть­ся толь­ко те­ми сред­ст­ва­ми, ко­то­рые не на­ру­ша­ют хри­сти­ан­ских норм и не ве­дут к ум­но­же­нию зла в ми­ре.
Итак, власть, как и всё в че­ло­ве­че­ском об­ще­ст­ве, не яв­ля­ет­ся не­по­сред­ст­вен­ным соз­да­ни­ем Твор­ца, но есть де­ло рук чело­ве­че­ских. Ни­ка­кая власть са­ма по се­бе не са­кра­ли­зо­ва­на и по­то­му не мо­жет яв­лять­ся аб­со­лют­ным ав­то­ри­те­том, ко­то­ро­му обя­зан под­чи­нять­ся че­ло­век. Ес­ли власть под­чи­ня­ет­ся выс­шим ре­ли­ги­оз­ным и нрав­ст­вен­ным нор­мам, то она слу­жит до­б­ру и тем воз­ве­ли­чи­ва­ет свою ду­хов­ную роль и пол­но­мо­чия, в этом слу­чае для хри­стиа­ни­на воз­мож­на сим­фо­ния с вла­стью и тес­ное с нею со­труд­ни­че­ст­во. В той сте­пе­ни, в ка­кой власть по­пи­ра­ет выс­ший бо­же­ст­вен­ный ав­то­ри­тет, она пре­вра­ща­ет­ся во власть зла, с ко­то­рой хри­стиа­нин при­зван бо­роть­ся. Дру­ги­ми сло­ва­ми, власть име­ет пол­но­мо­чия над че­ло­ве­ком в той ме­ре, в ка­кой са­ма не воз­вы­ша­ет се­бя над Бо­гом и не пы­та­ет­ся за­ме­нить че­ло­ве­ку Божественный ав­то­ри­тет.


Все­ве­де­ние Бо­жие и свобода человека

Бо­гу от­кры­ты все воз­мож­но­сти и че­ло­ве­че­ские по­тен­ции. Он ви­дит всю цепь ак­ту­аль­но­стей про­шло­го и на­стоя­ще­го, зна­ет сферу че­ло­ве­че­ской сво­бо­ды: её пу­ти и за­клю­чен­ные в ней воз­мож­но­сти. Это и есть все­ве­де­ние Бо­жие. Но этим по­сту­пок че­ло­ве­ка не пре­до­пре­де­ля­ет­ся и сво­бо­да его не от­ме­ня­ет­ся.
Бог ве­да­ет всё и тво­рит, че­ло­ве­ку от­кры­то толь­ко час­тич­но и он со­тво­рит Бо­гу. Но то, что ещё не на­ро­ди­лось из не­бы­тия в бы­тие, то, что ещё не со­тво­ре­но – не ве­до­мо да­же Бо­гу, – в этом при­ро­да твор­че­ст­ва, ус­та­нов­лен­ная Самим Твор­цом. Бог ви­дит путь че­ло­ве­ка и его на­прав­лен­ность, но к кон­цу это­го пу­ти и че­ло­век и Бог ещё толь­ко при­дут.
Бо­гу, на­хо­дя­ще­му­ся вне вре­ме­ни, от­кры­ты не­по­сред­ст­вен­ным со­зер­ца­ни­ем все пер­спек­ти­вы вре­ме­ни: про­шлое, на­стоя­щее и бу­ду­щее. Но са­мо бу­ду­щее двой­ст­вен­но. По­сколь­ку бу­ду­щее есть, в нём уже не­что есть, то есть бу­дет не­что, уже оп­ре­де­лив­шее­ся. По­тен­ци­аль­но в бу­ду­щем уже при­сут­ст­ву­ет то, что ак­туа­ли­зи­ро­ва­но в про­шлом, на­стоя­щем и во вне­вре­мен­ном. Это бу­дет и в бу­ду­щем в сво­ей бу­ду­щей фор­ме, а не про­шед­шей или на­стоя­щей. Ис­то­ри­че­ски не рас­кры­тые фор­мы бы­тия уже ве­до­мы Бо­гу.
Бу­ду­щее определённо в той сте­пе­ни, в ко­то­рой про­шлое и на­стоя­щее уже про­рва­лись в бу­ду­щее. Всё из про­шло­го и на­стоя­ще­го уже по­тен­ци­аль­но при­сут­ст­ву­ет в бу­ду­щем. Но в бу­ду­щем нет то­го, че­го ещё не бы­ло, в нём нет бу­ду­ще­го. В бу­ду­щем явит­ся то, че­го ещё нет в прин­ци­пе и что ещё долж­но со­вер­шить­ся. Твор­че­ский акт создаёт дей­ст­ви­тель­ную но­виз­ну – то, че­го ещё не бы­ло ни в на­стоя­щем, ни во вне­вре­мен­ном.
Это ещё ни­что и по­столь­ку оно не вхо­дит во всёВсе-ве­де­ние Бо­га ох­ва­ты­ва­ет всё, но не ни­что, ина­че оно бы­ло бы ни­что-ве­де­ни­ем, то есть не-ве­де­ни­ем. Все­ве­де­ние зна­ет всё, что есть и мо­жет быть как су­щее – лю­бую воз­мож­ность, но то, че­го ещё нет – не от­но­сит­ся к все­ве­де­нию. По от­но­ше­нию к не­реа­ли­зо­ван­но­му ак­ту сво­бо­ды сам во­прос о пред­ви­де­нии аб­сур­ден, как мож­но спро­сить: что есть то, че­го нет?
Итак, все­ве­де­ние Бо­жие ни­чем не ог­ра­ни­чи­ва­ет­ся, но оно же не ог­ра­ни­чи­ва­ет сво­бо­ду че­ло­ве­ка и не пре­до­пре­де­ля­ет его твор­че­ский акт. Бог тво­рит со­вме­ст­но с че­ло­ве­ком, твор­че­ская но­виз­на яв­ля­ет­ся и для Бо­га ре­аль­ным твор­че­ст­вом и дей­ст­ви­тель­ной но­виз­ной. Это ни­чуть не умаляет Бо­жие­го дос­то­ин­ст­ва, по­сколь­ку, что бы Бог ни со­вер­шил, ни­что Его ума­лить не мо­жет. Но со­вер­шить Он вла­стен дей­ст­ви­тель­но всё, и то, что не вме­ща­ет­ся в ка­те­го­рии че­ло­ве­че­ско­го ума. Че­ло­ве­ку должно вни­мать, ве­рить и упо­вать, а не класть рационалистические гра­ни­цы Божь­е­му дей­ст­вию. Гол­го­фа то­же ало­гич­на, умо­не­по­сти­гае­ма (бе­зу­мие для ума), но это не­пре­лож­ный факт, и че­ло­ве­ку, что­бы вме­стить его, остаётся толь­ко ка­че­ст­вен­но пре­об­ра­зить свой ум.
Все­ве­де­ние Бо­жие в том, что Бог во всех жиз­нен­ных стран­ст­ви­ях все­гда с че­ло­ве­ком. Бо­го­ос­тав­лен­ность – это ре­зуль­тат раз­ры­ва че­ло­ве­ка с Бо­гом, но Бог все­гда с че­ло­ве­ком, бли­зок к не­му, всё о нем зна­ет и об­ра­щён с по­мо­щью, ко­то­рая да­ру­ет­ся по пер­во­му зо­ву че­ло­ве­ка. Все­ве­де­ние Бо­га – это все­ве­де­ние близ­ко­го и лю­бя­ще­го Лич­но­го Бо­га, а не рав­но­душ­но­го вер­ши­те­ля су­деб или жес­то­ко­го вла­сти­те­ля.
Нам в глу­би­не сво­его су­ще­ст­ва не­об­хо­ди­мо су­ще­ст­во­ва­ние пред­ви­де­ния Бо­жия, как Корм­че­го ми­ра и Про­мыс­ли­те­ля, Ко­то­рый мо­жет обод­рить нас в несчастии и ода­рить при на­ших мо­лит­вах чем-то сверх ес­те­ст­вен­ной ре­аль­но­сти. Но нам так­же не­об­хо­ди­ма и сво­бо­да, не ума­ляе­мая ни­чем, да­же пред­ви­де­ни­ем. Нам не­об­хо­ди­мо и то и дру­гое вме­сте в прин­ци­пе бы­тия, но в ка­ж­дый дан­ный мо­мент мы ну­ж­да­ем­ся ре­аль­но в чём-то од­ном, лишь бы дру­гое со­хра­ня­лось в пол­ном объ­ёме как идея, по­тен­ция.
Ко­гда нам не­об­хо­ди­мо не­по­сред­ст­вен­но пред­ви­де­ние, то мы до­вер­чи­во воз­вра­ща­ем часть сво­ей сво­бо­ды в ру­ки Бо­га, а ко­гда нуж­на сво­бо­да, то пред­ви­де­ние Бо­жие реа­ли­зу­ет­ся в твор­че­ском сво­бод­ном ак­те. В то же вре­мя мы хо­тим и ча­ем, что и сво­бо­да и пред­ви­де­ние не по­тер­пят от это­го ущер­ба, а воз­рас­тут. От­но­ше­ние пред­ви­де­ния Бо­жия и сво­бо­ды че­ло­ве­ка та­ко­во, что обес­пе­чи­ва­ет за­щи­ту на­шей сво­бо­ды, на­шей сла­бо­сти и на­ше­го дос­то­ин­ст­ва. И пред на­ми в ка­ж­дый дан­ный мо­мент пред­сто­ит то, че­го мы глу­бин­но и пра­вед­но хо­тим.


4. Сво­бо­да и про­из­вол

Сво­бо­да – это необусловленность вы­бо­ра из­вне и са­мооп­ре­де­ляе­мость из­нут­ри. Воз­мо­жен необусловленный вы­бор, в ко­то­ром лич­ность ухо­дит от се­бя, те­ря­ет и пре­да­ет своё «Я». Ис­тин­но сво­бод­ный вы­бор твор­че­ски вы­ра­жа­ет и рас­кры­ва­ет лич­но­ст­ное «Я», глу­бин­но со­еди­ня­ет с Бо­гом и яв­ля­ет об­раз и по­до­бие Бо­жие. По­это­му че­ло­век сво­бо­ден толь­ко в Бо­ге. От­ка­зы­ва­ясь от Бо­гом дан­но­го на­зна­че­ния че­ло­век от­ка­зы­ва­ет­ся и от сво­бо­ды, от­ка­зы­ва­ясь от сво­бо­ды, че­ло­век не спо­со­бен реа­ли­зо­вать своё пред­на­зна­че­ние.
При­ня­то счи­тать, что тра­ге­дия сво­бо­ды за­клю­ча­ет­ся в том, что при­ну­ди­тель­ное доб­ро не есть доб­ро, а сво­бод­ное (ис­тин­ное) доб­ро пред­по­ла­га­ет сво­бо­ду вы­бо­ра зла. Но не­об­хо­ди­мо при­знать, что ду­хов­ная, твор­че­ская сво­бо­да пря­мо про­ти­во­по­лож­на так на­зы­вае­мой сво­бо­де зла – про­из­во­лу, свое­во­лию. Сво­бо­да про­ис­те­ка­ет от Бо­га и вос­хо­дит к Бо­гу, она мо­жет быть ис­точ­ни­ком толь­ко со­зи­да­ния, ис­ти­ны, до­б­ра, кра­со­ты. Ис­тин­ное доб­ро все­гда сво­бод­но, а сво­бо­дный по­сту­пок по­ро­ж­да­ет толь­ко доб­ро. Зло яв­ля­ет­ся ре­зуль­та­том от­ка­за от свободы, на­прав­ле­но на угашение сво­бо­ды. Воз­мож­на толь­ко сво­бо­да до­б­ра, зло же раб­ское по при­ро­де сво­ей. Зло есть пре­да­тель­ст­во сво­бо­ды и по­ра­бо­ще­ние лич­но­сти.
Доб­ро – это дей­ст­вие бо­же­ст­вен­но­го на­ча­ла в че­ло­ве­ке, в то же вре­мя это ис­тин­но че­ло­ве­че­ское на­ча­ло, сущ­ность лич­но­сти. Доб­ро вхо­дит в мир че­рез че­ло­ве­ка, но един­ст­вен­ный и все­це­лый ис­точ­ник до­б­ра – бла­го­дать Бо­жия. Сво­бо­да есть го­лос бла­го­да­ти в лич­но­сти. Сво­бо­да – серд­це­ви­на че­ло­ве­ка, ос­но­ва че­ло­ве­че­ско­го дос­то­ин­ст­ва. Лич­ность, по­сколь­ку она ут­вер­жда­ет се­бя как та­ко­вая, спо­соб­на толь­ко на сво­бод­ное са­мо­осу­ще­ст­в­ле­ние. Сво­бо­да, как ис­кра Бо­жия в че­ло­ве­ке, по­ро­ж­да­ет толь­ко доб­ро. Сво­бо­да не спо­соб­на со­де­ять зло так­ же, как Сам Бог не спо­со­бен со­вер­шить зло. Акт сво­бо­ды со­зи­да­ет но­вые сущ­но­сти, но­вые фор­мы бы­тия. Уча­стие в твор­че­ском ак­те Бо­га и есть соб­ст­вен­но доб­ро.
Ис­кус сво­бо­ды не в том, что она создаёт ус­ло­вия для гре­ха и зла, а в том, что че­ло­век сво­бо­ден на­столь­ко, что спо­со­бен от­ка­зать­ся от сво­бо­ды и не про­явить её в ре­ши­тель­ный мо­мент. Пе­ре­ста­вая быть лич­но­стью, че­ло­век от­ка­зы­ва­ет­ся от сво­бо­ды и впа­да­ет во власть свое­во­лия и про­из­во­ла.
Свое­во­лие – во­ля са­мо­сти в че­ло­ве­ке, склоняющая его ко злу. Гос­под­ство в че­ло­ве­ке внут­рен­них стра­стей, ин­стинк­тов, ма­ний, гор­ды­ни – раб­ст­во у са­мо­сти. Свое­во­лие са­мо­сти оз­на­ча­ет ак­тив­ное от­вер­же­ние сво­бо­ды, са­мо­ут­вер­жде­ние эгои­сти­че­ской ин­ди­ви­ду­аль­но­сти. Это де­мо­ни­че­ское са­мо­ут­вер­жде­ние осо­бен­но опас­но тем, что ис­ку­ша­ет ви­ди­мо­стью ин­ди­ви­ду­аль­ной сво­бо­ды.
Про­из­вол – это дик­тат внеш­не­го или внут­рен­не­го хао­са и кос­но­сти ма­те­рии. Это пол­ная за­ви­си­мость ин­ди­ви­ду­аль­ной во­ли от без­лич­но­го – внеш­не­го или внут­рен­не­го, обез­ли­чи­ва­ние че­ло­ве­ка. Свое­во­лие эгои­сти­че­ски це­ле­на­прав­лен­но. Про­из­вол хао­ти­че­ски бес­смыс­лен – про­из­во­лен.
В ос­но­ве свое­во­лия и про­из­во­ла ле­жит от­каз от сво­бо­ды. Акт сво­бо­ды ду­хо­вен, это про­рыв лич­но­сти к гор­не­му. От­да­ние же се­бя са­мо­ст­ной во­ле или про­из­воль­ным сти­хи­ям по­ни­жа­ет уро­вень бы­тия, за­то­п­ля­ет ду­шу низ­ши­ми ин­стинк­та­ми или сти­хия­ми.
«Зло есть уда­ле­ние от Бо­га и со­сре­до­то­че­ние на са­мом се­бе как на тлен­ном и плот­ском» (св. Афа­на­сий Ве­ли­кий). Свое­во­лие – это са­мо-во­лие, са­мо-чин­ность, са­мо-управ­ст­во, по­ра­бо­ще­ние са­мо­ст­ной во­ле, свое­нрав­ный от­рыв от Бо­га и са­мо­аб­со­лю­ти­за­ция. Са­мость эгои­сти­че­ски са­мо­ут­вер­жда­ет­ся, на­стаи­ва­ет на са­мо­дос­та­точ­но­сти сво­ей ин­ди­ви­ду­аль­но­сти. Са­мость вы­де­ля­ет се­бя че­рез про­ти­во­пос­тав­ле­ние Бо­гу, дру­гим, ми­ру. То­таль­ное про­ти­во­пос­тав­ле­ние раз­ры­ва­ет свя­зи, пе­ре­ори­ен­ти­ру­ет энер­гию на аг­рес­сию, раз­ру­ше­ние. Ги­пер­тро­фи­ро­ван­ная са­мость без­ос­нов­на, бес­связ­на, аг­рес­сив­на – она про­из­воль­на, хао­тич­на. Срыв в са­мость оз­на­ча­ет от­каз от лич­но­ст­но­го на­зна­че­ния и, тем са­мым, вос­ста­ние на твор­че­ский акт Бо­га, что и есть зло.
Та­ким об­ра­зом, пра­виль­нее го­во­рить не о сво­бо­де вы­бо­ра, а о вы­бо­ре сво­бо­ды. В сво­бо­де со­дер­жит­ся и воз­мож­ность от­ка­за от сво­бо­ды. Вы­бор со­сто­ит в том, что лич­ность са­мо­оп­ре­де­ля­ет­ся в сво­бо­де ли­бо от­ка­зы­ва­ет­ся от сво­бо­ды. Сво­бо­да же проявляет се­бя не как вы­бор ме­ж­ду доб­ром и злом, но как со­зи­да­ние до­б­ра. Зло со­вер­ша­ет­ся су­ще­ст­вом, от­ка­зав­шим­ся от сво­бо­ды и по­ра­бо­щён­ным. Ес­ли че­ло­век от­ка­зы­ва­ет­ся от сво­бод­но­го твор­че­ско­го са­мо­по­ла­га­ния, то об­ры­ва­ет жи­вую связь с Твор­цом – ус­ло­ви­ем и ис­точ­ни­ком сво­бо­ды.
«Итак, стой­те в сво­бо­де, ко­то­рую да­ро­вал нам Хри­стос, и не под­вер­гай­тесь опять игу раб­ст­ва» (Гал. 5, 1). Сво­бо­да, да­ро­ван­ная Хри­стом, мо­жет со­хра­нить­ся толь­ко при обращённости к Богу. Ухо­дя от Бога, че­ло­век те­ря­ет сво­бо­ду и от­па­да­ет в раб­ст­во про­из­во­ла и свое­во­лия.
Сво­бо­да – от­ра­же­ние Хри­сто­ва взо­ра в че­ло­ве­ке, вос­при­ятие Божь­е­го взгля­да люб­ви и от­вет­ный взгляд люб­ви. Лю­бовь не мо­жет быть на­силь­ст­вен­ной и на­си­ло­вать, ина­че она перестаёт быть лю­бо­вью. Лю­бовь к Хри­сту рас­кры­ва­ет и взра­щи­ва­ет че­ло­ве­че­скую сво­бо­ду.
Сво­бо­да не от­де­ля­ет от Бо­га, а на­де­ля­ет ве­ли­чай­шей от­вет­ст­вен­но­стью со­твор­ца и со­рат­ни­ка Бо­жия. Не­за­ви­си­мость твар­но­го от Твор­ца ведёт к са­мо-во­лию, са­мо-про­из­во­лу. С не­бес да­ру­ет­ся сво­бо­да, из хао­ти­че­ской безд­ны вос­ста­ёт са­мость. К не­за­ви­си­мо­сти от Бо­га стре­мят­ся си­лы зла, ко­то­рые че­ло­век мо­жет при­нять за твор­че­ские на­ча­ла.
Са­мость и ин­ди­ви­ду­аль­ность яв­ля­ют­ся ес­те­ст­вен­ным цен­тром твар­но­го су­ще­ст­ва. Лич­ность же – это сверхъ­ес­те­ст­вен­ный центр ин­ди­ви­ду­аль­но­го бы­тия, ду­хов­ный фун­да­мент ин­ди­ви­ду­аль­но­сти. Са­мость и ин­ди­ви­ду­аль­ность ока­зы­ва­ют­ся сту­пе­ня­ми про­рас­та­ния, фор­ма­ми во­пло­ще­ния и ме­стом пре­бы­ва­ния лич­но­ст­но­го на­ча­ла.
Лич­ность остаётся та­ко­вой толь­ко в той сте­пе­ни, в ка­кой со­хра­ня­ет ос­но­ву сво­его бы­тия – ду­хов­ность и не­от­мир­ное на­зна­че­ние. Из­ме­на сво­бо­де как об­ра­зу Божь­е­му в се­бе оп­ро­ки­ды­ва­ет че­ло­ве­ка в не­лич­но­ст­ное, в плен са­мо­сти. Че­ло­век по при­ро­де сво­ей ни на мгно­ве­ние не перестаёт быть дея­тель­ным су­ще­ст­вом, и ес­ли он не са­мо­оп­ре­де­ля­ет­ся в сво­бо­де, то в его дея­тель­но­сти реа­ли­зу­ют­ся без­лич­ные сти­хии.
Сво­бо­да тре­бу­ет за­щи­ты, не­пре­кра­щаю­щих­ся уси­лий, твор­че­ских мук и го­ре­ния. Без ут­вер­жде­ния сво­бо­ды её не­из­беж­но под­ме­ня­ют сти­хии свое­во­лия или про­из­во­ла. Че­ло­век из­на­чаль­но сво­бо­ден от все­го, кро­ме сво­бо­ды. Ис­тин­ная лич­ность – вла­сте­лин сво­бо­ды, про­рыв в мир сво­бо­ды. Сво­бо­да че­ло­ве­ка аб­со­лют­на, но че­ло­век, лишённый бы­тий­ных кор­ней – свя­зи с Бо­гом – сры­ва­ет­ся в про­из­вол и свое­во­лие.
Твор­че­ской сво­бо­де че­ло­ве­ка нет ука­за­ний ни на не­бе, ни на зем­ле, но этим че­ло­век-тво­рец не ста­но­вит­ся мо­раль­но бес­со­дер­жа­тель­ным и не­вме­няе­мым. Совесть – это голос Божий в человеке, зов сво­бо­ды и вселенской ответственности. Со­вес­тить­ся мо­жет толь­ко сво­бод­ный че­ло­век. Со­весть про­ти­во­сто­ит дав­ле­нию свое­во­лия са­мо­сти и про­из­во­ла хао­са.
Итак, спа­се­ние, доб­ро не­воз­мож­ны вне сво­бо­ды. Это же го­во­рит и о том, что че­ло­век пол­но­мо­чен по­мо­гать в спа­се­нии близ­ко­го, не на­ру­шая ос­нов его сво­бо­ды. Си­ла не долж­на ог­ра­ни­чи­вать сво­бо­ду. Но злу не­об­хо­ди­мо про­ти­во­сто­ять си­лой. Си­ла пра­во­моч­на про­тив про­из­во­ла и свое­во­лия. И это оз­на­ча­ет не по­дав­ле­ние лич­но­сти, а бо­ре­ние про­тив са­мо­сти за лич­ность.
Но в чём кри­те­рии от­ли­чия сво­бо­ды от произвола, свое­во­лия? Лю­бовь от­кры­ва­ет ду­шу ви­де­нию сво­бо­ды дру­го­го. Толь­ко лю­бя­щее серд­це спо­соб­но уло­вить им­пульс сво­бо­ды, и толь­ко лю­бов­ный взгляд об­на­ру­жи­ва­ет акт сво­бо­ды и до­б­ра. Сво­бо­да по­ро­ж­да­ет толь­ко лю­бовь и лю­бовь мо­жет быть толь­ко сво­бод­ной. Сво­бо­да без люб­ви вы­ро­ж­да­ет­ся в про­из­вол. В люб­ви сво­бо­да не от­ме­ня­ет­ся, а уг­луб­ля­ет­ся. В пред­стоя­нии пе­ред сво­бо­дой дру­го­го спол­на про­яв­ля­ет­ся на­ша сво­бо­да: не ума­лить се­бя, но и не уни­зить дру­го­го – в этом вер­ши­на сво­бо­ды-люб­ви.
Этим рас­кры­ва­ет­ся смысл ан­ти­но­ми­че­ской хри­сти­ан­ской ис­ти­ны: злу со­про­тив­лять­ся си­лой, но лю­бить вра­га сво­его. Ли­ния раз­де­ле­ния до­б­ра и зла про­хо­дит не ме­ж­ду людь­ми, а по че­ло­ве­че­ским ду­шам. Лю­бовь по­зво­ля­ет в борь­бе со злом бо­роть­ся не с че­ло­ве­ком, а за его лич­но­ст­ное дос­то­ин­ст­во. Лич­ность как об­раз Бо­жий не­раз­ру­ши­ма, и ис­кра Бо­жия остаётся да­же у са­мых по­след­них греш­ни­ков. Лю­бовь спо­соб­на от­ли­чить доб­ро от зла. Лю­бовь, со­стра­да­ние, ми­ло­сер­дие вра­чу­ют свое­во­лие, ог­ра­ж­да­ют от про­из­во­ла и про­бу­ж­да­ют в че­ло­ве­ке его сво­бо­ду и нрав­ст­вен­ное дос­то­ин­ст­во. В этом и со­сто­ит ан­ти­но­мия хри­сти­ан­ской по­зи­ции: твёрдо пре­се­кать рас­про­стра­не­ние зла, но иметь хри­сти­ан­ское со­стра­да­ние к жи­вым его но­си­те­лям и плен­ни­кам. И в этом то­же кре­сто­не­се­ние сво­бо­ды.


5. Сво­бо­да и за­кон

Сво­бо­да – сво­бод­ный дар и при­ни­ма­ет­ся сво­бод­но, а не на­вя­зы­вает­ся с не­об­хо­ди­мо­стью за­ко­на как об­ще­обя­за­тель­но­го пред­пи­са­ния. Дру­гой ас­пект взаи­мо­от­но­ше­ния сво­бо­ды и за­ко­на тра­ди­ци­он­но фор­му­ли­ру­ет­ся так: «Толь­ко сво­бод­ные су­ще­ст­ва мо­гут быть но­си­те­ля­ми нрав­ст­вен­но­го до­б­ра и дру­гих аб­со­лют­ных цен­но­стей» (Н.О. Лос­ский). По су­ти же сво­ей сво­бо­да ещё более ра­ди­каль­на.
Бо­го­по­доб­ная сво­бод­ная лич­ность яв­ля­ет­ся не толь­ко но­си­те­лем до­б­ра и аб­со­лют­ных цен­но­стей, но и их твор­цом. Без твор­че­ско­го ак­та че­ло­ве­ка не бы­ло бы в ми­ре ни­ка­ких цен­но­стей (норм, пред­пи­са­ний) и за­ко­на. Са­мо­го Бо­га мир уз­на­ёт че­рез сво­бод­ный взор че­ло­ве­ка, и Бог впол­не от­кры­ва­ет­ся ми­ру че­рез че­ло­ве­ка в Бо­го­че­ло­ве­ке. В сво­бод­ном со­твор­че­ст­ве Бо­гу че­ло­век ус­та­нав­ли­ва­ет цель са­мо­му се­бе и ми­ро­зда­нию. Это сво­бод­ное це­ле­по­ла­га­ние и сози­да­ет все цен­но­сти.
Из­на­чаль­но не су­ще­ст­ву­ет в ми­ре ка­кой-ли­бо объ­ек­тив­ной ие­рар­хии цен­но­стей и за­ко­на, на ко­то­рую при­зван ори­ен­ти­ро­вать­ся че­ло­век. Един­ст­вен­ные пер­вич­ные и аб­со­лют­ные цен­но­сти в бы­тии – Бог и че­ло­век, что ут­вер­жда­ет­ся яв­ле­ни­ем Бо­го­че­ло­ве­ка: «…де­ла­ми за­ко­на не оп­рав­да­ет­ся пред Ним ни­ка­кая плоть; ибо за­ко­ном по­зна­ет­ся грех. Но ны­не, не­за­ви­си­мо от за­ко­на, яви­лась прав­да Бо­жия, о ко­то­рой сви­де­тель­ст­ву­ют за­кон и про­ро­ки, прав­да Бо­жия че­рез ве­ру в Ии­су­са Хри­ста во всех и на всех ве­рую­щих…» (Рим. 20-22). Все идеа­лы и цен­но­сти яв­ля­ют­ся в мир как опо­ры, вы­став­ляе­мые Бо­гом, и как ве­хи, ос­тав­ляе­мые че­ло­ве­ком на пу­ти к Бо­гу. Вся­кая по­ло­жи­тель­ная цен­ность сво­бод­но создана че­ло­ве­ком – со­твор­цом Бо­жи­им.
Фи­ло­соф­ское соз­на­ние за­гип­но­ти­зи­ро­ва­но лож­ной ан­ти­но­ми­ей двух ав­то­но­мий: су­ве­ре­ни­те­том цен­но­сти и су­ве­ре­ни­те­том лич­но­сти. Но подлинным су­ве­ре­ни­те­том – пол­ной не­за­ви­си­мо­стью, са­мо­стоя­тель­но­стью об­ла­да­ет толь­ко сво­бод­ная бо­го­по­доб­ная лич­ность. Цен­но­сти и за­кон суверенны, по­сколь­ку вы­ра­жа­ют сте­пень и сту­пе­ни че­ло­ве­че­ско­го пу­ти к Бо­гу, и по­то­му «…че­ло­век оп­рав­ды­ва­ет­ся ве­рою, не­за­ви­си­мо от дел за­ко­на» (Рим. 3, 28). Ав­то­но­мия цен­но­стей яв­ля­ет­ся от­ра­же­ни­ем из­на­чаль­ной ав­то­но­мии и су­ве­ре­ни­те­та лич­но­сти, об­ра­щён­ной к Твор­цу: «Итак, мы унич­то­жа­ем за­кон ве­рою? Ни­как; но за­кон ут­вер­жда­ем» (Рим. 3, 31).
Цен­но­сти цен­ны в той сте­пе­ни, в ка­кой слу­жат взра­щи­ва­нию ве­ры-сво­бо­ды в че­ло­ве­ке. Сво­бо­да оз­на­ча­ет не столь­ко воз­мож­ность вы­бо­ра до­б­ра или зла, сколь­ко воз­мож­ность сво­бод­но­го со­зи­да­ния до­б­ра. Цен­но­сти, мо­раль­ные нор­мы, нрав­ст­вен­ные за­ко­ны – это ору­ди­я сво­бо­ды, призванные слу­жить её рас­кре­по­ще­нию и ох­ра­не­нию. Объ­ек­ти­ви­ро­ван­ная нор­ма и за­кон, по­став­лен­ные над лич­но­стью, уби­ва­ют сво­бо­ду, лич­ность, твор­че­ст­во, ду­хов­ную жизнь. И об­рат­но: где ис­ся­ка­ет сво­бо­да, там воз­во­дят­ся тем­ни­цы за­ко­на.
Че­ло­век обя­зан ог­ра­ни­чи­вать се­бя за­ко­ном в той сте­пе­ни, в ка­кой ог­ра­ж­да­ет сфе­ру про­яв­ле­ния сво­бо­ды, за­щи­ща­ет се­бя от хао­са внут­рен­не­го и внеш­не­го с це­лью кри­стал­ли­зовать лич­но­ст­ную сво­бо­ду. Цен­но­сти по­ро­ж­де­ны че­ло­ве­ком и че­рез че­ло­ве­ка, и он сво­бо­ден от­ка­зы­вать­ся от сво­бо­ды во имя выс­ше­го по­слу­ша­ния за­ко­ну, сво­бо­ден пре­тво­рять сво­бо­ду как твор­че­скую си­лу в вы­бор без­ус­лов­ных цен­но­стей.
За­кон дан че­ло­ве­ку че­рез от­кро­ве­ние, го­лос Бо­жий вос­при­нят че­ло­ве­че­ским ухом и вы­ска­зан че­ло­ве­че­ски­ми ус­та­ми. За­кон ус­та­нов­лен Бо­гом че­рез че­ло­ве­ка и для взращивания лич­но­ст­но­го в че­ло­ве­ке. Сам по се­бе за­кон ду­хо­вен («…за­кон ду­хо­вен, а я пло­тян…» – Рим. 7, 14), но упо­ря­до­чи­ва­ет плот­скую жизнь, ука­зы­ва­ет долж­ные со­от­но­ше­ния в те­лес­ной кон­сти­ту­ции че­ло­ве­ка, от­но­ше­ния ду­шев­но-ду­хов­но­го и плот­ско­го. Жизнь в за­ко­не – это дет­ст­во лич­но­сти, в ко­то­ром че­ло­век при­зван взра­стить в се­бе сво­бо­ду и при­нять за неё от­вет­ст­вен­ность. В по­ру от­ро­че­ст­ва че­ло­ве­ку яв­ля­ют­ся да­ры Бо­жи­ей бла­го­да­ти – внут­рен­нее про­рас­та­ние сво­бо­ды, сво­бод­ное це­ле­по­ла­га­ние, об­ре­те­ние выс­ше­го ми­ра и це­ли ми­ро­тво­ре­ния.
Хри­сти­ан­ст­во яв­ля­ет­ся восприемником, хра­ни­ли­щем и сфе­рой рас­кры­тия ис­ти­ны. Ис­то­ри­че­ские фор­мы хри­сти­ан­ст­ва от­ра­жа­ют вос­хо­ж­де­ние хри­сти­ан­ских на­ро­дов к ис­ти­не. Че­ло­ве­ку свой­ст­вен­но са­кра­ли­зо­вы­вать – ос­вя­щать ис­то­ри­че­ские фор­мы, что оп­рав­да­но. Чем ра­ди­каль­нее про­тес­тан­тизм от­ри­ца­ет свя­щен­ное в ис­то­рии (дог­мат, культ, об­ряд, Свя­щен­ное Пре­да­ние и Цер­ковь в це­лом), тем боль­ше ос­ку­де­ва­ет и ска­ты­ва­ет­ся к от­ри­ца­нию бо­же­ст­вен­но­сти Ии­су­са Хри­ста.
Но са­кра­ли­за­ция зем­ных форм несёт и ис­ку­ше­ние – ис­пы­та­ние сво­бо­ды че­ло­ве­ка. Аб­со­лю­ти­за­ция лю­бых, да­же са­мых воз­вы­шен­ных цен­но­стей ведёт к идо­ло­по­клон­ст­ву и раб­ст­ву. Ис­то­ри­че­ские нор­мы – это опо­ры на пу­ти к ис­ти­не, это про­тя­ну­тая ру­ка Гос­по­да, при­зы­ваю­ще­го че­ло­ве­ка к от­вет­но­му сво­бод­но­му твор­че­ско­му уси­лию. Со вре­ме­ни во­пло­ще­ния Бо­га в ис­то­рии при­сут­ст­ву­ет сфе­ра соб­ст­вен­но са­краль­но­го: это зем­ной путь Бо­го­че­ло­ве­ка, Спа­си­те­ля, за­пе­чат­лен­ный в Его уче­нии и со­бы­ти­ях жиз­ни, в кре­ст­ных му­ках, смер­ти и вос­кре­се­нии, путь, пре­ду­ка­зан­ный и че­ло­ве­ку – сво­бод­но­му со­твор­цу Бо­гу: «Так и вы, бра­тия мои, умер­ли для за­ко­на те­лом Хри­сто­вым, что­бы при­над­ле­жать дру­го­му, Вос­крес­ше­му из мерт­вых… но ны­не, умер­ши для за­ко­на, ко­то­рым бы­ли свя­за­ны, мы ос­во­бо­ди­лись от не­го, что­бы нам слу­жить Бо­гу в об­нов­ле­нии ду­ха, а не по вет­хой бу­к­ве» (Рим. 6, 4-6).
Доб­ро есть вы­пол­не­ние Бо­же­ст­вен­но­го Предустановления, есть со­уча­стие в Бо­же­ст­вен­ном ми­ро­тво­ре­нии, – это лич­ный путь че­ло­ве­ка к Лич­но­му Бо­гу. Но путь этот не­из­вес­тен, по­сколь­ку он у ка­ж­до­го ин­ди­ви­дуа­лен. По­это­му доб­ро не из­би­ра­ет­ся, а твор­че­ски со­зи­да­ет­ся. При­ну­ди­тель­ное и им­пе­ра­тив­ное доб­ро не яв­ля­ет­ся соб­ст­вен­но доб­ром. Это фор­мы под­го­тов­ле­ния ду­ши к свер­ше­нию соб­ст­вен­но­го доб­ро­го вы­бо­ра и по­ступ­ка.
Нрав­ст­вен­ные нор­мы яв­ля­ют­ся не толь­ко при­зы­ваю­щи­ми к до­б­ру пред­пи­са­ния­ми, но и фик­си­ро­ва­ни­ем уже прой­ден­но­го че­ло­ве­ком пу­ти до­б­ра. Ка­ж­дый дол­жен прой­ти нрав­ст­вен­но ос­во­ен­ный от­ре­зок пу­ти, на ко­то­ром сво­бо­да взра­щи­ва­ет­ся, куль­ти­ви­ру­ет­ся и про­яв­ля­ет­ся боль­ше как сво­бо­да вы­бо­ра, как вы­бор норм до­б­ра в при­сут­ст­вии зла. Доб­ро и зло нрав­ст­вен­но вы­де­ле­ны и мо­раль­но вме­няе­мы че­ло­ве­ку.
Наиболее истинный путь обретения ценностей – это со­кро­вен­ная встре­ча, когда цен­но­сти вы­сту­пают не как повелевающие аб­ст­ракции, а на­ро­ж­да­ются и пе­ре­жи­ваются как близ­кое и род­ное. В кон­це это­го пу­ти, в по­ру ду­хов­ной зре­ло­сти че­ло­век ока­зы­ва­ет­ся толь­ко в на­ча­ле соб­ст­вен­но­го пу­ти к Бо­гу. Мы остаёмся на­еди­не со сво­ей сво­бо­дой, и вся­кий шаг к до­б­ру мо­жет быть совершён толь­ко твор­че­ски, сво­бод­но. Здесь, на­ря­ду с нрав­ст­вен­ны­ми нор­ма­ми, всту­па­ют в си­лу твор­че­ские кри­те­рии до­б­ра: доб­ро есть сво­бод­ное твор­че­ское при­бав­ле­ние в бы­тии, зло есть вос­ста­ние на твор­че­ский акт Бо­га, а зна­чит, и на твор­че­скую сво­бо­ду че­ло­ве­ка. Ума­ле­ние сво­бо­ды – ума­ле­ние бы­тия. Сво­бод­ное бы­тие мо­раль­но са­мо по се­бе.
Но твор­че­ская за­да­ча в том, что­бы, со­вер­шая своё но­вое, не раз­ру­шить нрав­ст­вен­но ос­во­ен­ное, не от­ме­нить мо­раль­но уза­ко­нен­ное. Доб­ро не сво­дит­ся к нрав­ст­вен­но­сти, но всё, что про­ти­во­ре­чит нрав­ст­вен­но­му, не есть доб­ро. За­кон не от­ме­ня­ет­ся бла­го­да­тью сво­бо­ды, но цель за­ко­на дос­ти­га­ет­ся сво­бо­дой. Бре­мя сво­бо­ды в том, что­бы при­от­крыть твор­че­скую но­виз­ну, не от­ме­няя, а обо­га­щая нрав­ст­вен­ное пре­да­ниеВе­ра – сво­бод­ный акт люб­ви«…Че­ло­век оп­рав­ды­ва­ет­ся ве­рою, не­за­ви­си­мо от дел за­ко­на… Итак, мы унич­то­жа­ем за­кон ве­рою? Ни­как; но за­кон ут­вер­жда­ем» (Рим. 3, 28-31).
Те­перь не без­ли­кие нор­ма и за­кон, а сво­бод­ная лич­ность, ру­ко­во­дству­ясь об­ра­зом Хри­ста Рас­пя­то­го, долж­на ре­шать, что есть доб­ро, а что зло. Жи­вой облик Хри­ста есть выс­ший им­пе­ра­тив и выс­шая цен­ность на этом пу­ти: «Но ны­не, не­за­ви­си­мо от за­ко­на, яви­лась прав­да Бо­жия, о ко­то­рой сви­де­тель­ст­ву­ют за­кон и про­ро­ки, прав­да Бо­жия че­рез ве­ру в Ии­су­са Хри­ста…» (Рим. 3, 21-22). Сво­бо­да ос­во­бо­ж­да­ет от нрав­ст­вен­ных пред­пи­са­ний, но не от­ме­няя их, а воз­вы­шая над ни­ми. Ибо сво­бо­да в че­ло­ве­ке не­воз­мож­на без нрав­ст­вен­ной ас­ке­зы, без ве­ры-люб­ви, без люб­ви к Бо­гу и к об­ра­зу Божь­е­му в се­бе.
«Эти­ка ре­ши­тель­но долж­на быть энер­ге­ти­че­ской, а не те­лео­ло­ги­че­ской. И по­то­му сво­бо­ду она долж­на по­ни­мать, как пер­во­ис­точ­ник, как внут­рен­нюю твор­че­скую энер­гию, а не как спо­соб­ность сле­до­вать нор­мам и осу­ще­ст­в­лять за­дан­ную цель. Нрав­ст­вен­ное бла­го даётся че­ло­ве­ку не как цель, а как внут­рен­няя си­ла, ос­ве­щаю­щая его жизнь. Важ­но, от­ку­да вы­те­ка­ет нрав­ст­вен­ный акт че­ло­ве­ка, а не к ка­кой це­ли он на­прав­лен» (Н.А. Бер­дя­ев).

Чув­ст­во дол­га под­ска­зы­ва­ет че­ло­ве­ку, как он дол­жен по­сту­пить, не­за­ви­си­мо от то­го, хо­чет он вес­ти се­бя та­ким об­ра­зом или нет. Кант ут­вер­ждал, что ис­тин­но нрав­ст­вен­ным бу­дет по­сту­пок, со­вер­шен­ный не из же­ла­ния и склон­но­сти, а толь­ко со­об­раз­но осоз­на­нию дол­га. Име­ют­ся в ви­ду низ­шие, при­род­ные, ли­бо со­ци­аль­ные склон­но­сти, ко­то­рые мо­гут сов­па­дать с дол­гом. Но по­ро­ж­дён­ное склон­но­стя­ми бла­гое дей­ст­вие, по Кан­ту, не яв­ля­ет­ся соб­ст­вен­но нрав­ст­вен­ным, а толь­ко со­об­раз­но нрав­ст­вен­но­му за­ко­ну сов­па­да­ет с ним.
Го­ло­сом выс­ших ду­хов­ных же­ла­ний, склон­но­стей яв­ля­ет­ся со­вестьЧув­ст­во дол­га – од­но из про­яв­ле­ний со­вес­ти. Стро­го го­во­ря, по­сту­пок со­об­раз­но дол­гу ещё не яв­ля­ет­ся в пол­ной ме­ре нрав­ст­вен­ным. Долг по­ве­ле­ва­ет при­нять од­но, от­верг­нуть дру­гое, не­ред­ко про­ти­во­по­лож­ное на­шим ес­те­ст­вен­ным же­ла­ни­ям. Выс­шее же тор­же­ст­во со­вес­ти дос­ти­га­ет­ся в оду­хо­тво­ре­нии все­го че­ло­ве­че­ско­го су­ще­ст­ва, ко­гда при­ро­да на­ша воз­вы­ша­ет­ся до то­го, что все её про­яв­ле­ния – же­ла­ния, стрем­ле­ния, хо­те­ния – сов­па­да­ют с го­ло­сом со­вес­ти и по­кры­ва­ют чув­ст­во дол­га. В пол­ной ме­ре со­ве­ст­ли­вый че­ло­век по­сту­па­ет бла­го не из по­ве­ле­ний дол­га, а по­то­му, что ина­че не мо­жет, да и не хо­чет по­сту­пать. Всё его су­ще­ст­во ес­те­ст­вен­ным об­ра­зом стре­мит­ся к той же це­ли, ко­то­рую вы­све­тил ра­зум в пред­став­ле­нии о дол­ге.
Та­ким об­ра­зом, пол­ную нрав­ст­вен­ную цен­ность име­ют по­ступ­ки, со­вер­шён­ные не по жиз­нен­ной вы­го­де (ес­ли да­же она сов­па­да­ет с долженствованием), не по чув­ст­ву дол­га, а по доб­рой во­ле. До­б­рая во­ля до­б­ра не по­то­му толь­ко, что она зна­ет, как долж­но по­сту­пать, а по­то­му, что ина­че по­сту­пить не мо­жет.
Ко­неч­но, нрав­ст­вен­ной оцен­ке под­ле­жит и сам по­сту­пок, и его ре­зуль­тат. Но ис­тин­ную нрав­ст­вен­ную цен­ность име­ют толь­ко мо­ти­вы и по­бу­ди­тель­ные при­чи­ны по­ступ­ка. Нрав­ст­вен­ная цен­ность по­ступ­ка за­клю­ча­ет­ся не столь­ко в це­ли, ко­то­рая дос­ти­га­ет­ся им, и не столь­ко в им­пе­ра­ти­ве, ко­то­рым он дик­ту­ет­ся, а в не­обу­слов­лен­ном ду­шев­ном им­пуль­се, из ко­то­ро­го по­сту­пок про­ис­те­ка­ет.
Чув­ст­во дол­га ука­зу­ет цель до­б­ра, по­сту­пок по ве­ле­нию дол­га со­вер­ша­ет путь до­б­ра, но ис­тин­но бла­гим яв­ля­ет­ся дей­ст­вие спон­тан­ной, не­обу­слов­лен­ной, сво­бод­ной доб­рой во­ли. Вне во­ли к до­б­ру во­пре­ки все­му, же­ла­ния до­б­ра са­мо­го по се­бе, люб­ви об­раза до­б­ра и стрем­ле­ния к доб­ро­му по­ступ­ку не по­то­му что так должно или нравственно выгодно, а по­то­му что ино­го ду­ша не жа­ж­дет и со­весть не по­зво­лит, то есть вне доб­рой во­ли са­мой по се­бе – всё со­вер­шён­ное толь­ко со­об­раз­но нрав­ст­вен­но­сти, на пу­ти к до­б­ру, но ещё не нрав­ст­вен­но са­мо по се­бе и не яв­ля­ет­ся соб­ст­вен­но доб­ром.
Ра­зум ос­ве­ща­ет за­ко­ны, им­пе­ра­ти­вы, долженствования. Но слу­жит до­б­ру ра­зум не столь­ко этим, разум че­рез по­зна­ние ка­те­го­ри­че­ско­го им­пе­ра­ти­ва (об­ще­зна­чи­мо­го нрав­ст­вен­но­го пред­пи­са­ния, вы­ра­жаю­ще­го долженствование – объ­ек­тив­ное при­ну­ж­де­ние по­сту­пать так, а не ина­че) про­бу­ж­дает внут­рен­нюю ак­тив­но­сть со­вес­ти и всецелое же­ла­ние до­б­ра. Все­ох­ва­ты­ваю­щее стрем­ле­ние к до­б­ру пре­об­ра­зу­ет ес­те­ст­вен­ные склон­но­сти и при­род­ные же­ла­ния та­ким об­ра­зом, что ка­ж­дый их по­рыв сам по се­бе и сам со­бою на­прав­лен к до­б­ру. Это и есть об­раз пре­об­ра­жён­но­го, ис­тин­но нрав­ст­вен­но­го су­ще­ст­ва. На пу­ти к пре­об­ра­же­нию мы толь­ко от­час­ти нрав­ст­вен­ны.
Во всех жиз­нен­ных стран­ст­ви­ях мы несём в се­бе да­ро­ван­ную Твор­цом ча­шу до­б­ра. До­б­рая во­ля есть сво­бод­ная ду­хов­ная во­ляСво­бо­да и дух есть доб­ро са­мо по се­бе. И по­то­му выс­шее дос­то­ин­ст­во на­чи­на­ет­ся с бла­го­тво­ре­ния не по при­род­ной склон­но­сти и не из по­ве­ле­ния дол­га, а из ду­ха и сво­бо­ды: «Ес­ли же вы ду­хом во­ди­тесь, то вы не под за­ко­ном… Плод же ду­ха: лю­бовь, ра­дость, мир, до­лго­тер­пе­ние, бла­гость, ми­ло­сер­дие, ве­ра, кро­тость, воз­дер­жа­ние. На та­ко­вых нет за­ко­на» (Гал. 5, 18); «…ро­ж­дён­ное от Ду­ха есть дух» (Ин. 3, 6). Так за­ко­ны при­ро­ды не от­ме­ня­ют­ся, а пре­об­ра­жа­ют­ся за­ко­ном ду­ха и сво­бо­ды.
Толь­ко че­рез за­кон, к ко­то­ро­му мы при­об­ща­ем­ся че­рез ду­хов­ную куль­ту­ру, и че­рез бла­го­дать, да­ро­ван­ную от­кро­ве­ни­ем Бо­га, мы спо­соб­ны стать сво­бод­ны­ми. Це­ло­ст­ное вжи­ва­ние в куль­ту­ру вос­пи­ту­ет по­ни­ма­ние ду­хов­ных цен­но­стей не как по­ве­ле­ваю­ще­го ав­то­ри­те­та, а как зо­ва серд­ца. Пе­ре­жив за­кон как ве­ле­ние серд­ца и от­крыв се­бя бла­го­да­ти, че­ло­век ос­во­бо­ж­да­ет­ся от свя­зан­но­сти за­ко­на и ста­но­вит­ся под­лин­но сво­бод­ным. Че­рез за­кон те­лес­ность пре­вра­ща­ет­ся в со­суд ду­хов­но­сти, че­рез бла­го­дать ду­хов­ность по­лу­ча­ет ис­точ­ник и цель твор­че­ских уси­лий. Сво­бо­да – это дух. Толь­ко на вер­ши­нах ду­хов­но­сти ин­ди­ви­ду­аль­ное са­мо­про­яв­ле­ние ста­но­вит­ся лич­ным сво­бод­ным уча­сти­ем в бла­го­твор­че­ст­ве.

Ду­ма­ет­ся ино­гда: ес­ли бы мне бы­ло яв­ле­ние Бо­га, по­доб­ное Сав­лу, апо­сто­лам, свя­тым, под­ви­нув­шее их на под­виг ве­ры! Как я уве­рен­но и как стра­ст­но за­щи­щал бы от­крыв­шее­ся мне Сло­во Бо­жие! С ка­кой чис­той ду­шой можно было бы пой­ти на лю­бые ис­пы­та­ния, как лег­ко бы­ло бы нес­ти бре­мя бо­ре­ний за Ис­ти­ну Бо­жию! Ка­ки­ми ни­чтож­ны­ми ка­за­лись бы все про­ти­во­дей­ст­вия от­крыв­ше­му­ся пу­ти! Ка­ким яс­ным взо­ром гля­дел бы я в мир и ос­ве­щал всё зна­ни­ем Ис­ти­ны!..
Но, мо­жет быть, в нашей по­треб­но­сти чу­да, на­ту­раль­но­го сви­де­тель­ст­ва – сво­его ро­да ис­ку­ше­ние? На­сколь­ко лег­че до­ве­рить се­бя чу­дес­но­му, ко­то­рое яв­ля­ет­ся в фор­мах ес­те­ст­вен­ных и обы­ден­ных. Толь­ко по­сле Вос­кре­се­ния Гос­под­ня и яв­ле­ния во пло­ти окон­ча­тель­но уве­ро­ва­ли апо­сто­лы. Апо­сто­лу Фо­ме для это­го по­на­до­би­лось вло­жить пер­сты в ра­ны Хри­ста, ося­зать ве­ще­ст­вен­ные по­след­ст­вия чу­да. Ду­хов­ные си­лы апо­сто­лы по­лу­чи­ли при нис­хо­ж­де­нии Свя­то­го Ду­ха в Пя­ти­де­сят­ни­цу. Толь­ко по­сле не­по­сред­ст­вен­но­го об­ра­ще­ния сло­ва Божь­е­го уве­ро­вал и Па­вел – са­мый стра­ст­ный и ис­крен­ний про­по­вед­ник Хри­ста. В ран­нюю хри­сти­ан­скую эпо­ху не­ве­же­ст­во или ак­тив­ное бо­го­бор­че­ст­во сме­ня­лись ве­рою толь­ко по­сле чу­дес­но­го яв­ле­ния Бо­же­ст­вен­но­го. Это бы­ло вре­мя от­кро­ве­ния Бо­га.
Со­вре­мен­но­му ми­ру не­ве­до­мо та­кое яв­ное и на­ту­раль­ное нис­хо­ж­де­ние бла­го­да­ти. Как ни­ко­гда се­го­дняш­ний че­ло­век ощу­ща­ет свою бо­го­ос­тав­лен­ность. Апо­ло­гию бе­зыс­ход­но­го оди­но­че­ст­ва че­ло­ве­ка вы­ра­жал Ж.-П. Сартр: «Я мо­лил, вы­пра­ши­вал зна­ме­ние, по­сы­лал к не­бе­сам при­зы­вы, но не по­лу­чал от­ве­та. Не­бо не зна­ет ни­че­го, не зна­ет да­же мое­го име­ни. Ка­ж­дую ми­ну­ту я за­да­вал се­бе во­прос: что я та­кое в гла­зах Бо­га? Те­перь я знаю от­вет: ни­что. Бог ме­ня не ви­дит, Бог ме­ня не слы­шит, Бог ме­ня не зна­ет. Ви­дишь ли эту пус­то­ту над на­ши­ми го­ло­ва­ми? Ви­дишь эту брешь в две­рях? Это Бог. Ви­дишь этот про­вал в зем­ле? Это Бог. Это то­же Бог. Мол­ча­ние – это Бог. От­сут­ст­вие – это Бог. Бог – это оди­но­че­ст­во лю­дей».
Нет зна­ме­ния, нет ви­ди­мо­го чу­да и ма­те­ри­аль­но ощу­ти­мой Бо­жи­ей под­держ­ки в жиз­нен­ных стран­ст­ви­ях, – и че­ло­век чув­ст­ву­ет се­бя аб­со­лют­но оди­но­ким и по­ки­ну­тым, ви­нит в этой за­бро­шен­но­сти Бо­га, ста­вит под со­мне­ние Его бла­гость, а за­тем и Его су­ще­ст­во­ва­ние. Нам го­раз­до труд­нее, но и не­срав­нен­но важ­нее по­ве­рить яв­ле­нию Сло­ва Божь­е­го в глу­би­нах сво­его ду­ха. На это бо­го­яв­ле­ние внут­ри че­ло­ве­ка и на­прав­ле­но хри­сти­ан­ское вос­пи­та­ние че­ло­ве­че­ст­ва:
«Не знае­те ли, что те­ла ва­ши суть храм жи­ву­ще­го в вас Свя­та­го Ду­ха, Ко­то­ро­го имее­те вы от Бо­га…» (1 Кор. 6, 19); «…вы – пись­мо Хри­сто­во, че­рез слу­же­ние на­ше на­пи­сан­ное не чер­ни­ла­ми, но Ду­хом Бо­га жи­ва­го, не на скри­жа­лях ка­мен­ных, но на пло­тя­ных скри­жа­лях серд­ца. Та­кую уве­рен­ность мы име­ем в Бо­ге че­рез Хри­ста, не по­то­му, что­бы мы са­ми спо­соб­ны бы­ли по­мыс­лить что от се­бя, но спо­соб­ность на­ша от Бо­га. Он дал нам спо­соб­ность быть слу­жи­те­ля­ми Но­во­го За­ве­та, не бу­к­вы, но ду­ха, по­то­му что бу­к­ва уби­ва­ет, а дух жи­во­тво­рит» (2 Кор. 3, 3-6); И «не го­раз­до ли бо­лее долж­но быть слав­но слу­же­ние ду­ха?» (2 Кор. 3, 8).
В земном су­ще­ст­во­ва­нии нет ни­ка­ких мир­ских га­ран­тий тор­же­ст­ва до­б­ра и спра­вед­ли­во­сти. «Гос­подь есть Дух…». И со­вре­мен­но­му ми­ру Бог открывается, пре­ж­де всего, как Ду­хов­ное При­сут­ст­вие«…А где Дух Гос­по­день, там сво­бо­да» (2 Кор. 3, 17). Очевидно, се­го­дня че­ло­век, как ни­ко­гда, сво­бо­ден, со всеми достоинствами и опасностями этого состояния? Мы призваны ус­лы­шать ду­хов­ное сви­де­тель­ст­во внутри нас и про­нес­ти его в мир. Мо­жет быть, в труд­но­сти, про­ти­во­ре­чи­во­сти и ка­та­ст­ро­фич­но­сти та­ко­го пу­ти и есть наше на­зна­че­ние? Спасителем было сказано: «Но на­ста­нет вре­мя и на­ста­ло уже, ко­гда ис­тин­ные по­клон­ни­ки бу­дут по­кло­нять­ся От­цу в ду­хе и ис­ти­не, ибо та­ких по­клон­ни­ков Отец ищет Се­бе. Бог есть дух, и по­кло­няю­щие­ся Ему долж­ны по­кло­нять­ся в ду­хе и ис­ти­не» (Ин. 4, 23-24).
Ду­хов­но за­блуд­ший че­ло­век в се­бе дол­жен най­ти ис­точ­ник ду­хов­ной си­лы и об­рес­ти сво­бо­ду, что­бы про­ти­во­сто­ять не­ви­дан­но­му за­си­лью зла. «…Ко­гда мо­лишь­ся, вой­ди в ком­на­ту твою и, за­тво­рив дверь твою, по­мо­лись От­цу твое­му, Ко­то­рый втай­не; и Отец твой, ви­дя­щий тай­ное, воз­даст те­бе яв­но» (Мф. 6, 6). На­ста­ло вре­мя от­ве­та че­ло­ве­ка Бо­гу, от­кры­ваю­ще­му­ся внут­ри (в ду­хе и ис­ти­не, втай­не) – в этом про­мысл Бо­жий. Но как тру­ден этот путь сво­бо­ды, ду­хов­ной тре­во­ги, бо­ли, от­чая­ния! Мгно­ве­ние ис­ти­ны не под­ска­за­но из­вне, а ро­ж­да­ет­ся в ду­хов­ных бо­ре­ни­ях. Ка­ж­дый наш шаг со­пря­жен с со­мне­ния­ми, опас­но­стя­ми и ис­ку­ше­ния­ми. И как это обо­ст­ря­ет чув­ст­во все­лен­ской от­вет­ст­вен­но­сти!

Без уг­луб­ле­ния в пер­во­ос­но­ву во­ле­во­го вы­бо­ра – в сво­бо­ду – че­ло­век остаётся по­ра­бо­щён­ным, вле­ко­мым те­че­ни­ем ве­щей и инер­ци­ей по­ступ­ков. Об­ре­те­ние сво­бо­ды рас­кры­ва­ет ду­хов­ную сущ­ность че­ло­ве­ка, что оз­на­ча­ет не толь­ко ре­фор­му нра­вов, но и пе­ре­во­рот все­го ду­шев­но­го строя, об­ра­ще­ние ис­пор­чен­ной во­ли, внут­рен­нее воз­ро­ж­де­ние. Это не час­тич­ное из­ме­не­ние эм­пи­ри­че­ско­го ха­рак­те­ра, а ко­рен­ное ду­хов­ное пре­об­ра­же­ние, на­ро­ж­де­ние сво­бод­но­го об­ли­ка лич­но­сти.
Пер­вый шаг на этом пу­ти де­ла­ет нас вос­при­им­чи­вы­ми к до­б­ру и раз­ли­че­нию зла. Фор­ми­ру­ет­ся ре­ли­ги­оз­но-нрав­ст­вен­ное соз­на­ние: чут­кость к эти­че­ским нор­мам, им­пе­ра­ти­вам, по­ве­ле­ни­ям. Но глав­ное – в про­бу­ж­де­нии нрав­ст­вен­но­го чув­ст­ва – со­вес­ти. Во­прос же со­вес­ти – по­сту­пил ли я сво­бод­но, ибо со­весть – это сво­бод­ный им­пульс к долж­но­му и не­обу­слов­лен­ное от­вер­же­ние не­долж­но­го.
Сво­бо­да – это риск не­из­вест­нос­ти и страх сво­бо­ды, это ис­кус гре­ха и бре­мя от­вет­ст­вен­но­сти. Но сво­бо­да – это и лич­но­ст­ное дос­то­ин­ст­во, твор­че­ское го­ре­ние и вдох­но­ве­ние. Нет бре­ме­ни тя­же­лее и сладостнее сво­бо­ды: «Тру­ден и тра­ги­чен путь сво­бо­ды, по­то­му что, по­ис­ти­не, нет ни­че­го от­вет­ст­вен­нее и ни­че­го бо­лее ге­рои­че­ско­го и стра­даль­че­ско­го, чем путь сво­бо­ды. Вся­кий путь не­об­хо­ди­мо­сти и при­ну­ж­де­ния – путь бо­лее лёг­кий, ме­нее тра­ги­че­ский и ме­нее ге­рои­че­ский» (Н.А. Бер­дя­ев).
«Ни­че­го и ни­ко­гда не бы­ло для че­ло­ве­ка и че­ло­ве­че­ско­го об­ще­ст­ва не­вы­но­си­мее сво­бо­ды» (Ф.М. Дос­то­ев­ский). Но ес­ли мы вы­дер­жим на­пря­же­ние сво­бо­ды, то су­ме­ем при­кос­нуть­ся к ис­точ­ни­ку бла­го­дат­ной си­лы, и в ес­те­ст­вен­ном хо­де жиз­ни про­явят­ся со­бы­тия и фак­ты сверхъ­ес­те­ст­вен­ные.
«В гря­ду­щем бу­дет тьма и стра­да­ния, ко­то­рых ещё не бы­ва­ло. Но бу­дет и не­бы­ва­лый свет, бу­дет яв­ле­ние но­во­го че­ло­ве­ка, но­во­го об­ще­ст­ва, но­во­го кос­мо­са» (Н.А. Бер­дя­ев).
«Пом­ни­те, что в то вре­мя, ко­гда мель­че все­го ста­но­вит­ся мир, ко­гда пус­те­ет жизнь, в эго­изм и хо­лод об­ле­ка­ет­ся всё и ни­кто не ве­рит чу­де­сам, – в то вре­мя имен­но мо­жет со­вер­шить­ся чу­до, чу­дес­нее всех чу­дес» (Н.В. Го­голь).

Про­ро­ки про­ро­че­ст­ву­ют не толь­ко со­дер­жа­ни­ем про­ро­честв, но и са­мим фак­том про­ро­че­ст­ва. Про­роки не толь­ко не за­ви­симы от мир­ско­го, но и, тво­ря суд над ми­ром, пре­об­ра­жают его. Кри­те­рии их су­ж­де­ний не внеш­ние – пред­мет­ные, а внут­рен­ние – ду­хов­ные. Их взор не от ми­ра се­го, и их ус­та­ми, в ме­ру сил че­ло­ве­че­ских, го­во­ри­ла са­ма Ис­ти­на, ко­то­рая не на­вя­за­на из­вне, а исходила изнутри.
Мож­но ска­зать, что иде­ал че­ло­ве­че­ско­го пре­об­ра­же­ния в том, что­бы все бы­ли как про­ро­ки. Че­ло­век при­зван дос­тиг­нуть та­кой сте­пе­ни ду­хов­ной си­лы и сво­бо­ды, ко­гда от­па­дёт ну­ж­да во внеш­нем ука­за­нии ис­тин­ных пу­тей и объ­ек­ти­ви­ро­ван­ном ав­то­ри­те­те, ко­гда ка­ж­дый бу­дет жить в Ис­ти­не, и Ис­ти­на бу­дет в ка­ж­дом. При этом об­ще­обя­за­тель­ное пред­ста­ёт не как внеш­ний дик­тат, а как внут­рен­нее сво­бод­ное са­мо­по­ла­га­ние.


6. Сво­бо­да и судь­ба

Ми­фо­ло­ги­че­ские об­ра­зы, по­ве­ст­вую­щие о том, что нить че­ло­ве­че­ской судь­бы на­хо­дит­ся в ру­ках бо­гов, от­ра­жа­ют тот ме­та­фи­зи­че­ский факт, что судь­ба че­ло­ве­ка уко­ре­не­на в дов­ре­мен­ных, над­мир­ных сфе­рах. В веч­но­сти че­ло­век в твор­че­ском диа­ло­ге с Бо­гом сво­бод­но са­мо­оп­ре­де­ля­ет­ся о зем­ном на­зна­че­нии. Вхо­дя в мир, ду­ша об­ле­ка­ет­ся в плоть мир­ской не­об­хо­ди­мо­сти.
Судь­ба – это влияние на бытие человека, народа, человечества, со­во­куп­ности все­го су­ще­го. Судь­ба че­ло­ве­ка скла­ды­ва­ет­ся из про­жи­то­го, от­бра­сы­ваю­ще­го тень на на­стоя­щее и бу­ду­щее. Эта инерция прожитого мо­жет иметь раз­лич­ные фор­мы объ­ек­ти­ва­ции. Связь судь­бы с ас­т­раль­ной (звезд­ной) сим­во­ли­кой ука­зы­ва­ет на то, что в неких кос­ми­че­ских пла­нах от­ра­же­на связь про­жи­то­го с на­стоя­щим и бу­ду­щим, и что связь эту мож­но вы­чис­лить или про­честь.
Ка­ж­дая че­ло­ве­че­ская ду­ша про­хо­ди­ла ин­ди­ви­ду­аль­ный путь во­пло­ще­ния, и на кос­ми­че­ской пло­ти за­пе­чат­ле­ны его эта­пы. Судь­ба – это за­пе­чат­лен­ная ис­то­рия стран­ст­вий че­ло­ве­че­ской ду­ши по не­бу и по зем­ле. Ох­ва­чен­ные или за­де­тые ду­шой сфе­ры кос­мо­са ста­но­вят­ся род­ст­вен­ны­ми и близ­ки­ми ду­ше. Судь­ба объ­ем­лет за­стыв­шие фор­мы ми­ро­вой пло­ти, в ко­то­рых от­ра­же­ны рит­мы кос­мо­са и че­ло­ве­че­ско­го мик­ро­кос­ма. По­это­му ли­нию судь­бы мож­но уви­деть и на ла­до­ни, и на сре­зе де­ре­ва, и в по­лё­те птиц, и в мер­ца­нии звезд – раз­гля­деть це­поч­ку сле­дов, ко­то­рые ос­та­ви­ла ду­ша на ми­ро­вой пло­ти. Для это­го тре­бу­ет­ся спе­ци­аль­ное зна­ние и ис­кус­ст­во га­да­ний, пред­ска­за­ний (ас­т­ро­ло­гия – нау­ка о звез­дах, ма­гия – бу­к­валь­но вол­шеб­ст­во, хи­ро­ман­тия – ис­кус­ст­во пред­ска­за­ния по ру­ке и проч.).
По «на­пи­сан­но­му на звёз­дах» мож­но смут­но уга­дать то, к че­му ду­ша пре­до­пре­де­ли­ла се­бя в веч­но­сти, её не­бес­ное пред­на­зна­че­ние, и мож­но про­честь тот путь, ко­то­рый ду­ша про­шла в ми­ре сем. Эти раз­лич­ные измерения бытия не­ред­ко сме­ши­ва­ют­ся. Пер­вый от­кры­ва­ет тай­ну сво­бод­но­го са­мо­оп­ре­де­ле­ния ду­ши, и в этом смыс­ле мо­жет в ка­кой-то сте­пе­ни пре­ду­ка­зы­вать бу­ду­щее, как ре­зуль­тат уже со­вер­шён­но­го ду­хов­но­го вы­бо­ра. Вто­рой же в бу­ду­щем ука­зы­ва­ет на по­след­ст­вия инер­ции и на­прав­лен­ность за­стыв­ших в кос­ми­че­ской пло­ти сле­дов ин­ди­ви­ду­аль­ной ду­ши. Зна­ние об этом мо­жет об­лег­чить вы­бор, но мо­жет и по­да­вить, за­бло­ки­ро­вать сво­бо­ду. Са­мо по се­бе это зна­ние не бла­го­дат­но, его пол­но­вла­стие мо­жет под­ме­нить сво­бод­ное са­мо­оп­ре­де­ле­ние че­ло­ве­ка. Оно по при­ро­де ве­щей не спо­соб­но от­крыть дос­той­ное бла­гое бу­ду­щее, ко­то­рое мо­жет толь­ко твор­че­ски со­зи­дать­ся.
«Ес­ли наш ра­зум и во­ля на­хо­дят­ся во вла­сти зо­диа­ков, ко­то­рые вле­кут нас к до­б­ру и злу, то тщет­на апо­столь­ская про­по­ведь, тщет­на на­ша ве­ра, прочь за­кон, от­бро­сим еван­ге­лие, пре­кра­тим мо­лит­вы, всё это из­лиш­не и бес­по­лез­но. Мы живём под не­пре­обо­ри­мой вла­стью дес­по­ти­че­ских вла­дык. Они си­лой вле­кут нас ко злу: Аф­ро­ди­та (пла­не­та) – в блуд, Марс – в убий­ст­во и раз­бой, Мер­ку­рий – в кра­жи. Пусть ни­кто не за­бо­тит­ся о доб­ро­де­те­ли и не убе­га­ет от зла, но уз­нав свой жре­бий, пусть ему по­ко­рит­ся. Пусть не бо­ит­ся страш­ных до­про­сов Пра­вед­но­го Су­дии, по­то­му что име­ет удов­ле­тво­ри­тель­ный от­вет. А имен­но: он ука­жет на на­си­лие сво­его зло­го вла­ды­ки, ко­то­рым он про­тив во­ли ув­ле­ка­ем был ко злу. Пусть и тот, кто вос­си­ял в доб­ро­де­те­лях, не ждёт се­бе воз­дая­ния от Пра­вед­но­го Су­дии, ибо его доб­ро­де­те­ли не от его доб­рой во­ли, а от то­го слу­чай­но­го об­стоя­тель­ст­ва, что он по жре­бию дос­тал­ся доб­ро­му вла­ды­ке, по во­ле ко­то­ро­го он и шёл по пу­ти до­б­ра, как не­кое подъ­я­рем­ное жи­вот­ное» (св. Мак­сим Грек).
При от­ка­зе от твор­че­ско­го со­зи­да­ния в жиз­ни гос­под­ству­ет про­шед­шее, че­ло­век не вы­хо­дит за рам­ки, очерченные те­нью про­шло­го. Инер­ция про­шло­го в на­стоя­щем дик­ту­ет бу­ду­щее. В га­да­ни­ях и сно­ви­де­ни­ях че­ло­ве­ку мо­гут яв­лять­ся по­ве­ле­ваю­щие те­ни про­шло­го. Их об­ра­зы гос­под­ству­ют в определённых фи­ло­соф­ских и ре­ли­ги­оз­ных тра­ди­ци­ях.
В по­ня­тии кар­мы (сум­мы до­б­рых и злых дея­ний, ко­то­рая ав­то­ма­ти­че­ски и за­ко­но­мер­но создаёт пред­по­сыл­ки для но­во­го су­ще­ст­во­ва­ния и определённой судь­бы), на­при­мер, ут­вер­жда­ет­ся пол­ная власть про­шед­ше­го над на­стоя­щим и бу­ду­щим. Судь­ба по­гло­ща­ет пол­но­ту жиз­ни и от­ме­ня­ет твор­че­ское пред­на­зна­че­ние че­ло­ве­ка. Че­ло­век стре­мит­ся най­ти ли­нию судь­бы и це­ли­ком от­дать­ся по­сту­пи про­шед­ше­го: «Судь­бы ве­дут то­го, кто хо­чет, и вла­чат то­го, кто не хо­чет» (Се­не­ка). Дей­ст­ви­тель­но, мы не вла­ст­ны от­ме­нить про­шло­го, но в ак­те сво­бо­ды спо­соб­ны вый­ти из-под его вла­сти.
Итак, в на­стоя­щем судь­ба при­сут­ст­ву­ет как тень про­шлых со­бы­тий, а в бу­ду­щем как ги­по­те­ти­че­ская про­ек­ция про­шло­го и на­стоя­ще­го. Но по­ток ре­аль­но про­ис­хо­дя­ще­го на­столь­ко по­дав­ля­ет, вбро­шен­ность в здесь-те­пе­реш­нее на­столь­ко су­жа­ет го­ри­зонт виде­ния, что че­ло­век ощу­ща­ет се­бя ра­бом судь­бы. Что­бы об­на­ру­жить ис­тин­ную ли­нию судь­бы, не­об­хо­ди­мо вый­ти из-под её вла­сти, духовно возвыситься над про­ис­хо­дя­щим и вой­ти в состояние сво­бо­ды. Толь­ко сво­бод­но­му взо­ру от­кры­ва­ет­ся, что че­ло­век не пол­но­стью за­хва­чен инер­ци­ей кос­мо­са, и по­то­му си­лы судь­бы не яв­ля­ют­ся для не­го ро­ко­вы­ми. Не сво­бо­да внут­ри судь­бы, а судь­ба внут­ри сво­бо­ды. Сво­бо­да тво­рит судь­бу. Судь­ба же – это путь сво­бо­ды, за­пе­чат­лён­ный в ре­аль­но­сти.
Ис­ти­на судь­бы от­кры­ва­ет­ся не в со­зер­ца­нии звезд, ли­бо при­род­ных сти­хий и яв­ле­ний, но толь­ко при са­мо­со­зер­ца­нии в БогеДу­хов­ное са­мо­уг­луб­ле­ние ведёт в ло­но судь­бы, где мы ощу­ща­ем свою ог­ра­ни­чен­ность и бес­пре­дель­ность, за­дан­ность и не­обу­слов­лен­ность. Мы ог­ра­ни­че­ны ро­ж­де­ни­ем здесь и те­перь, вы­пав­шей нам до­лей – ча­стью вре­мен­но­го и про­стран­ст­вен­но­го кос­мо­са. Но мы сво­бод­но при­ня­ли эти ус­ло­вия во­пло­ще­ния, и в их рам­ках воз­мож­но­сти на­ши бес­пре­дель­ны. Глу­бин­ной ча­стью ду­ши мы ощу­ща­ем, что жизнь на­ша – не слу­чай­ность, смысл её – ухо­дя­щее в веч­ность на­зна­че­ние. Не­пре­рыв­ный по­ток слу­чай­но­стей и ро­ко­вая за­ко­но­со­об­раз­ность, об­ру­ши­ваю­щая­ся на нас, не оп­ре­де­ля­ют судь­бу, а яв­ля­ют­ся лишь её ма­те­риа­ли­за­ци­ей.
На этом жиз­нен­ном ма­те­риа­ле на­ша сво­бо­да вы­чер­чи­ва­ет ли­нию судь­бы. Вся пол­но­та жиз­ни не сво­дит­ся к ус­ло­ви­ям жиз­ни. Мы за­ви­сим от все­го пред­ше­ст­вую­ще­го, но оно соз­да­но са­мо­по­ла­га­ни­ем на­шей сво­бо­ды. Че­ло­век обу­слов­лен жиз­нен­ным кон­тек­стом, но в оп­ре­де­ляю­щей сте­пе­ни и жизненные обстоятельства вы­браны и выстроены сво­бод­но. Диа­лек­ти­ка внут­рен­не­го ду­хов­но­го вы­бо­ра и по­ступ­ка и за­пе­чат­ле­ва­ет­ся в судь­бе.
Итак, че­ло­ве­че­ская судь­ба во вла­сти сво­бо­ды. Вне сво­бо­ды жизнь впа­да­ет в раб­ст­во ро­ка, фа­ту­ма, ли­бо ли­ния жиз­ни ло­ма­ет­ся слу­чай­но­стью. В по­доб­ных слу­ча­ях судь­ба ото­жде­ст­в­ля­ет­ся с инер­ци­ей на­лич­но­сти.


7. Свобода в истории – историософия

История есть только там, где есть люди, ибо историю имеет только человеческая судьба. Человек во многом определяет свою судьбу, но, вместе с тем, в истории действуют и безличные стихии. Определим безличные начала, в противостоянии которым проявляется историческая активность личности и народов.
Косность истории – это совокупность всех исторических явлений, с которыми имеет дело данное поколение людей. Это универсум человеческой культуры и цивилизации – сумма познанного, освоенного и совершённого к данному историческому моменту. Многообразие явлений в целом и каждое в отдельности обладают инерцией косностиКосность исторической материи (освоенная природа, цивилизация, культура, социально-политический, экономический, государственный уклады) вплетается в историческое самоопределение данного поколения людей и оказывает на него существенное воздействие.
Фа­тум – это сле­пая не­об­хо­ди­мость кос­мо­са и ис­то­рии. Фа­таль­ная пре­до­пре­де­лён­ность ус­та­нав­ли­ва­ет­ся сте­че­ни­ем кос­ми­че­ских сти­хий и не­по­сред­ст­вен­но не за­ви­сит от че­ло­ве­ка. Мощь фа­таль­но­го мо­жет ока­зать­ся не­вы­но­си­мой для че­ло­ве­че­ских сил. Фа­таль­ное не предотвратимо в том пла­не, в ко­то­ром оно дей­ст­ву­ет. Но ис­тин­но сво­бод­ное су­ще­ст­во спо­соб­но вый­ти из сфе­ры фа­таль­но­го ли­бо дос­той­но встре­тить его и обуз­дать.
Космический фатум – действие независимых от человека природных стихий и условий жизни: созвездий, планет и других космических факторов, состояний планеты Земля, климата, стихийных бедствий...
Ис­то­ри­че­ский фа­тум – воз­дей­ст­вие об­ще­ст­вен­ных сил и сти­хий, не­за­ви­си­мых от не­по­сред­ст­вен­но­го во­ле­изъ­яв­ле­ния че­ло­ве­ка. Для от­дель­но­го че­ло­ве­ка фа­таль­ны со­ци­аль­ные ка­так­лиз­мы, ре­во­лю­ции, вой­ны, на­силь­ст­вен­ная смерть... Для на­ро­да фа­таль­ны­ми мо­гут быть на­ше­ст­вия дру­гих на­ро­дов.

Рок – это про­яв­ле­ние в на­стоя­щем сти­хий и сил, ко­то­рые раз­бу­же­ны и при­ве­де­ны в движение действиями че­ло­ве­ка или на­ро­да в прошлом. Рок являет собой ис­то­ри­че­ское воз­мез­дие за гре­хи и ошиб­ки про­шло­го. Раз­лич­ные по­ко­ле­ния и на­ро­ды свя­за­ны внут­ри се­бя и друг с дру­гом един­ст­вом ис­то­ри­че­ской от­вет­ст­вен­но­сти как про­яв­ле­ни­ем об­щей ис­то­ри­че­ской судь­бы. По­сколь­ку есть об­ще­че­ло­ве­че­ская судь­ба, то су­ще­ст­ву­ет и об­ще­че­ло­ве­че­ский рок, ко­то­рый, как вся­кое гло­баль­ное яв­ле­ние, труд­но ­по­зна­ва­ем. Рок по­ро­ж­дён пер­во­род­ным гре­хом. Ро­ко­вая кар­ма есть связь лю­дей в не­сво­бо­де, ма­ги­че­ское раб­ст­во че­ло­ве­че­ст­ва. Кар­ма про­ти­во­сто­ит со­бор­ной – лич­ной и сво­бод­ной ду­хов­ной взаи­мо­свя­зи в че­ло­ве­че­ст­ве. В под­вла­ст­но­сти ро­ку ска­зы­ва­ет­ся вы­па­де­ние в ма­ги­че­ский план су­ще­го.
Исторический рок – действие стихий человеческого общества, которые сформированы или разбужены самим человеком. Космический рок – реакция природы на безответственное воздействие человека, отражение человеческих поступков, разрушающих природу, или потеря контроля над разбуженными природными стихиями. Космическое и историческое возмездие постигает, как правило, не поколение непосредственных виновников. Но роковые силы слепы только фактически, по сути же они целенаправленны: это разрушающий импульс, посланный из прошлого в настоящее и посылаемый из настоящего в будущее.
Рок, как дик­тат про­шло­го над бу­ду­щим, при­сут­ст­ву­ет в на­стоя­щем как ви­на. Это след­ст­вие и по­след­ст­вия не­пра­вед­но­го вы­бо­ра, по­ступ­ка или ошиб­ки че­ло­ве­ка. Всё со­вер­шён­ное ду­шой за­пе­чат­ле­ва­ет­ся в ми­ро­вой ма­те­рии, в раз­лич­ных пла­нах кос­мо­са – при­род­но-ма­те­ри­аль­ном, эн­те­ле­хий­но-ма­ги­че­ском, ок­культ­ном. Всё со­де­ян­ное за­пус­ка­ет определённые ме­ха­низ­мы, воз­дей­ст­вие ко­то­рых мо­жет ото­звать­ся че­рез ве­ка, не­ожи­дан­но и по ви­ди­мо­сти не­обу­слов­лен­о. Рок гип­но­ти­зи­ру­ет че­ло­ве­ка, ско­вы­ва­ет ду­шу ужа­сом и по­ра­бо­ща­ет. Толь­ко сво­бод­но­му со­стоя­нию от­кры­ва­ет­ся, что су­ще­ст­ву­ет воз­мож­ность вый­ти из ро­ко­во­го: по­кая­ние и ис­ку­п­ле­ние раз­ры­ва­ют око­вы ро­ка и ос­во­бо­ж­ден­ной ду­ше пре­дос­тав­ля­ет­ся воз­мож­ность на­чать но­вую ли­нию жиз­ни – пре­об­ра­зить судь­бу.
Ес­ли фа­та­ли­сти­че­ские «за­ко­ны» от­ра­жа­ют на­ту­раль­но-при­род­ную за­ко­но­со­об­раз­ность, то ро­ко­вые сти­хии име­ют ма­ги­че­скую при­ро­ду и взаи­мо­свя­зи. В фа­ту­ме ве­ли­ка роль сле­пой слу­чай­но­сти и при­чин­но-след­ст­вен­ной обу­слов­лен­но­сти, в ро­ке – с неотвратимой необходимостью действуют ненатуралистические силы. Боль­шин­ст­во сти­хий­ных ис­то­ри­че­ских со­бы­тий яв­ля­ют­ся и фа­таль­ны­ми и ро­ко­вы­ми од­но­вре­мен­но. Монголо-татарское на­ше­ст­вие бы­ло фа­таль­ным для Ру­си, ибо мон­го­лы хлы­ну­ли бы на Русь и Ев­ро­пу в лю­бом слу­чае. Но в том, что по­ра­же­ние ока­за­лось столь со­кру­ши­тель­ным, сыг­ра­ли роль и ро­ко­вые тен­ден­ции в рус­ской ис­то­рии. Мон­го­лы че­рез сво­их тор­гов­цев бы­ли хо­ро­шо ос­ве­дом­ле­ны об ослаблении Ру­си фео­даль­ной междоусобицей и вра­ж­дой рус­ских кня­зей, что соз­да­ва­ло наи­бо­лее бла­го­при­ят­ные условия для втор­же­ния. Сво­им по­ра­же­ни­ем Русь рас­пла­чи­ва­лась по за­ко­нам ро­ка за соб­ст­вен­ные гре­хи и заб­ве­ние об­ще­го­су­дар­ст­вен­но­го и об­ще­на­цио­наль­но­го дол­га.
В предельном измерении – в пред­стоя­нии пе­ред веч­но­стью все фа­таль­ные со­бы­тия ока­зы­ва­ют­ся ро­ко­вы­ми. Ибо кос­мос и при­ро­да как плоть ми­ро­уст­рояю­щих ду­хов вы­страи­ва­ет­ся и при­во­дит­ся в дви­же­ние че­ло­ве­че­ски­ми ду­ша­ми. По­это­му веч­ные че­ло­ве­че­ские ду­ши в ко­неч­ном ито­ге не­сут от­вет­ст­вен­ность за всё со­вер­шаю­щее­ся во Вселенной, а значит, ответственны и за фа­таль­ные со­бы­тия.

Исторический произвол и своеволие есть прорыв в историю стихийного либо эгоистического «человеческого фактора»: произвола власти, хаотических восстаний масс, своеволия «великих людей». Эти начала наиболее выражают инфернальные – адские силы. Зло в мир входит через произвол и своеволие людей. Проявляется это и в человеческом безволии, и безответственном бездействии, разнузданности корыстных влечений, необузданной гордыни. В своеволии и произволе проявляются отказ от истинного самоопределения и предательство свободы, злой выбор человека и народа. Историческое бездействие ставит их под удар слепых исторических и космических стихий. Греховный же выбор усиливает действие хаоса. Поэтому своеволие индивида и произвол властей или масс являются действием злого начала, вхождением в мир зла, которое затем отражается, растёт и злонамеренно использует все безличные стихии.
Чем более че­ло­век и народ уда­ля­ет­ся от вы­пол­не­ния сво­его пред­на­зна­че­ния, тем боль­ше он вхо­дит в «зо­ну рис­ка» – сфе­ру дей­ст­вия ро­ко­вых, фа­таль­ных и слу­чай­ных сил: бо­лез­ней, сти­хий­ных бед­ст­вий, аг­рес­сии... Толь­ко сво­бо­да вы­во­дит из-под вла­сти ро­ка и фа­ту­ма в иные из­ме­ре­ния бы­тия. И толь­ко сво­бо­да спо­соб­на ней­тра­ли­зо­вать власть слу­чая. Чем бли­же че­ло­век к ис­тин­но­му пред­на­зна­че­нию – сво­бод­но­му со­твор­че­ст­ву Бо­гу, тем бо­лее он под се­нью бла­го­да­ти Гос­под­ней, на­де­ля­ет­ся си­ла­ми её и за­щи­щен её по­кро­вом. Че­ло­век не вла­стен от­ме­нить все­воз­мож­ные фор­мы ми­ро­вой взаи­мо­свя­зи в рам­ках это­го эо­на, но он спо­со­бен осу­ще­ст­вить свою мис­сию, ут­вер­ждая во­пре­ки за­ко­на­м ми­ра се­го то, что не от ми­ра се­го.

Историю вершит вечная человеческая личность, а не преходящие безличные стихии. Чем духовно свободнее человек, тем больше он является личностью и тем более он выходит из-под власти натурального, магического и инфернального планов сущего. Вершина свободного творчества есть творческая гениальность, а полнота человеческой свободы есть святость. Гений и святой наиболее человек, то есть существо духовное, освобождённое от рабства у мирских стихий, свободно творящее себя в творческом диалоге с Богом. Чем личностнее человек, тем свободнее он в миру от мира, и тем ближе он к Богу. Свободная личность воистину в мире сем не от мира сего. Чем свободнее человек, тем больше он принадлежит Богу, и тем более является самим собой.
Божие провидение воздействует на мир не через мертвые стихии и не через низшие формы жизни, а через свободное самоопределение человека как венца творения, образа и подобия Божия. Поэтому стихийные, фатальные и роковые события не могут быть промыслительными. Провиденциальное начало вливается в мир через гениальность и святость. Таким образом, в некотором смысле ничто в тварном мире не происходит вне воли человека: и зло входит в мир через человека, и Божий промысел действует в мире через человека.
Цель истории – за пределами истории. Но это метаисторическое завершение является целеподвигающим началом истории. Истинная цель мирового процесса определяет путь к ней и саму жизнь в мире. Человек идёт к Богу, а Бог – к человеку и с человеком к Новому Небу и Новой Земле. История есть путь богочеловеческого сотворчества. И эта творческая связь людей в Боге – соборное единство свободных личностей в добре – и есть истинный движитель истории.
Таким образом, подлинным движителем истории является соборно-персоналистический дух человечества, народа. Все прочие начала – косность природы и истории, исторический рок, космический фатум, дурная случайность и произвол – есть условия реализации духовной доминанты человеческого сообщества. Стихии истории и инфернальные силы противостоят свободному творческому выбору личности и народа. Чем свободнее самоопределение народа, тем больше он выходит из-под зависимости и влияния инфернальных, роковых, фатальных, косных и произвольных стихий, тем более он свободен от самостных страстей. Всё безличное неисповедимо отступает либо подчиняется творческому напряжению свободыДорога свободы – это дорога судьбы народа. При отказе от своего творческого назначения народ сходит с линии своей судьбы, впадает в рабство либо своего произвола, либо своеволия «вождей», попадает под удары фатальных и роковых стихий, цепенеет под тяжестью косных начал истории; но, главное, народ впускает в судьбу силы зла – собственного и мирового. Когда срывается ось истории народа, в судьбу его неотвратимо врываются слепые и инфернальные стихии. В это время безвременья, когда народ сходит с пути свободного самотворчества, рок мстит за грехи прошлого, своевольные инстинкты разрушают духовную конституцию народа, природная фатальность обрушивается больше обыкновенного. В историю властно вмешиваются адские силы, и на каждое событие падает тень исторической безысходности.
Это и случилось с Россией в начале XX века, когда накопление исторических грехов прошлого и отказ от своей миссии в настоящем ввергли народ и страну в череду чёрных предзнаменований. Всё происходящее в то время в России заканчивалось наихудшим образом. Даже случайные факторы какая-то властная сила как будто выстраивала на погибель России. Это было время, когда, по выражению протопопа Аввакума, «выпросил у Бога светлую Россию сатана». Судя по всему, отсчёт времени беспамятства ещё не прекратился в России, что подтверждается унылостью происходящего. Вместе с тем, многие духовные события говорят о том, что русский народ близок к возврату в лоно своей исторической судьбы.
Основные события в судьбе народа не объяснимы никакими «законами истории» или «законами общественного развития». Таковые «законы» представляют собой некие произвольные принципы, с помощью которых историки пытаются приблизительно описать краткие периоды упорядоченного и однонаправленного движения. Косное, инертное и даже хаотическое движение больше поддаётся описанию подобными «законами», чем движение творчески-динамическое. Ибо в первом действуют только наличные силы, которые можно опознать, а во второе привносятся новые творческие реалии – ещё неизвестные и непредсказуемые. К их познанию можно приблизиться только при соборно-персоналистическом ощущении жизни, которое соприкасается с основами бытия. Поэтому, чтобы осознать трагические узлы российской истории, необходимо не ограничиваться поверхностным рассмотрением эмпирического ряда исторических фактов и событий, но углубиться в тайники души народа, где можно найти силы и мотивы, породившие эти явления и факты.

Существует метафизический центр народной души, который является субъектом исторического действиясубъектом судьбы народа. Он стягивает разрозненные во времени и пространстве элементы в органичное народное единство. В точке самосознания народа сходятся и пресуществляются смыслы всех предшествовавших путей и совершается выбор будущего. Эта глубинная инстанция выбора и ответственности в каждую эпоху находит своё конкретное «вместилище». Носителем самосознающего коллективного «Я» народа могут становиться те или иные социальные слои или общественные группы, отдельные выдающиеся личности.

История движется не безличными «железными» законами – социальными, экономическими или политическими, но по существу представляет собой поле реализации и воплощения личных духовных поисков, глубинно соотнесенных с соборным творческим усилием. Направление исторического движения определяется не столько массами как безличным началом истории, сколько творческим усилием одиночек или немногочисленных групп. При ближайшем рассмотрении оказывается, что массами, выступившими на арену истории, всегда движет и формирует их динамическая творческая личность. В данном случае имеется в виду не противоположность «вождей» народу, а противоположность личного, персонализированного начала в народе – его стихийным, безликим силам.
Ход истории импульсивен, что отражает внутреннюю диалектику соборно-персоналистических сил истории. В ней сплетаются моменты свободного выбора с периодами роковой реализации целеполагающих толчков. Этапы яркого духовного самоопределения народа сравнительно коротки и совершаются на трудноуловимой для наблюдения глубине. Периоды реализации совершившегося выбора, как правило, длительны. Именно в них происходят то движение масс и законосообразные явления истории, которые, прежде всего, бросаются в глаза и оставляют впечатление детерминированного исторического потока.
В метафизической глубине истории можно увидеть те духовные завязи, которые, прорастая, приводили в движение законы и массы. В узлах исторического самоопределения происходит осознание итогов прошлого, набор альтернатив настоящего, совершается волевой выбор будущего. Здесь более всего проявляется действие персоналистических и соборных начал истории. В моменты напряжения творческой энергии народа создаются новые ценности и идеалы. Творческие гении народа, выражая его соборное духовное самоопределение, ставят насущные вопросы и дают ответы на исторические вызовы. Затем, творческие духовные акты, воплощаясь в исторической материи, сталкиваются с противостоянием исторической косности, рока, фатума; на них ополчаются силы исторического зла. Пророческий голос неизбежно подвергается хуле современников, творческая гениальность – гонениям со стороны мобилизующейся серости. Созидательным тенденциям противостоят современные формы агрессивной ретроградности. Возрастание сил добра в истории неизбежно вызывает мобилизацию сил исторического зла. Таким образом, в эти подлинно исторические моменты обостряется борьба добра, и зла, обнажается и творческая совесть народа, и тёмные его сферы. Переплетение и степень доминирования того или другого в каждом историческом явлении и формирует новый облик культуры, открывает новую историческую эпоху.
Затем наступает период реализации творческого импульса истории, когда всё катится до известного предела с роковой неизбежностью. На этом этапе включаются в действие так называемые «исторические законы», которые на самом деле отражают временно достигнутый результат в борьбе духа с косной исторической материей. Новые смыслы входят в массы, овладевают жизнью. Историческое движение приобретает облик детерминистической определённости. Мы видим само движение, пытаемся разложить его на составные части и по этапам, классифицировать, мучительно стремимся уловить направление его, то есть пытаемся его понять. Но мы видим только форму движения, и вне нашего внимания остается духовный импульс, его породивший, и целеподвигающие начала.
Конечно, на ход истории влияет совокупность всех её факторов. Косность исторических форм, фатум, рок и произвол вносят свою «корректировку» в реализацию духовного импульса. Но в целом действие законов истории разворачивается в том направлении, которое задано первоначальным свободно-определённым почином. Историческая случайность воспроизводит тот тип жизни, который оказывается наиболее подходящим для реализации свободно созданной «программы». Очевидно, духовное воздействие на историю осуществляется и на той глубине реальности, которая выходит за пределы натурального. История необратима в натуральном измерении, но она обратима в духовном плане. Возможно метаисторическое воздействие на историю, когда по «законам» любви и милосердия, покаяния и прощения в историю непосредственно нисходит благодать провиденциального начала. В каждый момент «железной поступи» истории возможна в какой-то степени и волевая «корректировка духа» – освобождающее творческое усилие человека. Но она ограничена определённостью предшествующего выбора и действием косных стихий. Поэтому личное духовное влияние на историю в наибольшей степени реализуется именно в переломные исторические периоды.
Заданное движение, в конце концов, исчерпывает себя. И это порождает новые проблемы. В глубинах национальной жизни назревают условия для нового исторического импульса. Если духовные силы народа восстают обновлёнными из испытаний прошлого для испытаний будущего, то наступает новый момент исторического самоопределения народа или эпохи.
Таким образом, история не является необратимым безличным процессом или полем легкомысленной и безответственной игры, позволяющей при неудаче смешать фигуры и всё начать сызнова. История, по существу, есть диалектика соборно-персоналистического духа, по которой ошибки и грехи предков ложатся на потомков тяжким бременем. Мы ответственны за искупление грехов прошлого, так же как и за исполнение будущего. Органичное движение истории является соборно-персоналистическим. Без личностного начала соборность вырождается в стадный коллективизм, когда торжествуют ложные формы общего послушания. Без начала соборного человек деградирует в самость – горделивое и своевольное самоутверждение обезличенного индивида.


8. Сво­бо­да лич­но­сти

Внут­рен­ние пу­ти сво­бо­ды

Ино­мир­ная сущ­ность сво­бо­ды нуждается в том, чтобы субъект свободы ох­ра­нял и твор­че­ски ут­вер­ждал её. По­это­му вся­кий акт сво­бо­ды со­дер­жит, с од­ной сто­ро­ны, за­щит­ное на­пря­же­ние, с дру­гой – твор­че­скую ак­тив­ность. Ох­ра­ни­тель­ная ус­та­нов­ка вклю­ча­ет в се­бя та­кие фор­мы, как сво­бо­да отсво­бо­да во­лисво­бо­да вы­бо­ра. В твор­че­ской же ак­тив­но­сти про­яв­ля­ет­ся сво­бо­да са­ма по се­бе.
Про­рыв в сво­бо­ду осу­ще­ст­в­ля­ет­ся че­рез не­сколь­ко сту­пе­ней. Пре­ж­де все­го, при­хо­дит­ся от­воё­вы­вать сво­бо­ду от ми­ра се­го. Что­бы ус­лы­шать го­лос сво­бо­ды в се­бе, не­об­хо­ди­мо от­стаи­вать сво­бо­ду вхо­ж­де­ния в сво­бо­ду. Для об­ре­те­ния сво­бо­ды долж­но ос­во­бо­дить­ся не толь­ко от хао­са и мир­ской обы­ден­но­сти, но и до­бить­ся не­за­ви­си­мо­сти от по­ра­бо­щаю­щих цен­но­стей и ав­то­ри­те­тов. Фор­маль­ная сво­бо­да, од­ним из ас­пек­тов ко­то­рой яв­ля­ют­ся по­ли­ти­че­ские и со­ци­аль­ные сво­бо­ды, не есть соб­ст­вен­но сво­бо­да, а лишь од­но из её ус­ло­вий и про­яв­ле­ний.
От­но­ше­ние к фор­маль­ной сво­бо­де как окон­ча­тель­ной и пол­ной пе­ре­кры­ва­ет путь к сво­бо­де. Без стрем­ле­ния к сво­бо­де са­мой по се­бе и без ощу­ще­ния её твор­че­ской пред­на­зна­чен­но­сти (сво­бо­да для) вы­ро­ж­да­ют­ся фор­маль­ные сво­бо­ды. При этом все си­лы ухо­дят на слу­же­ние идо­лам сво­бо­ды, на­при­мер, идо­лу де­мо­кра­ти­че­ских сво­бод. При ги­пер­тро­фии фор­маль­ных сво­бод раз­ви­ва­ет­ся сле­по­та к ис­ти­не, до­б­ру, кра­со­те, рав­но­ду­шие к жи­вым их но­си­те­лям и твор­цам. Борь­ба за сво­бо­ду для се­бя от все­го, в том чис­ле и от выс­ших цен­но­стей и це­лей сво­бо­ды, создаёт ва­ку­ум сво­бо­ды – то­таль­ный эго­цен­тризм. Об­ре­те­ние же ис­тин­ной сво­бо­ды от ми­ра не уво­дит от не­го, не от­го­ра­жи­ва­ет, но по­гру­жа­ет в глу­би­ны лич­но­ст­ной сво­бо­ды, в ко­то­рых толь­ко и от­кры­ва­ют­ся ми­ро­вая ис­ти­на и спра­вед­ли­вость.
Когда человек об­ретает фор­маль­ную сво­бо­ду, сво­бо­ду от ми­ра, ему слы­шит­ся внут­рен­ний зов сво­бо­ды, ко­то­рый раз­би­ва­ет­ся на раз­лич­ные го­ло­са. Пре­ж­де все­го, не­об­хо­ди­мо от­ли­чать сво­бо­ду от во­ли, но это раз­ли­чие мож­но про­вес­ти толь­ко в ме­та­фи­зи­че­ском пла­не (сво­бо­да для). В со­ци­аль­ном и по­ли­ти­че­ском ас­пек­те (сво­бо­да от) они ма­ло раз­ли­чи­мы: сво­бод­ный че­ло­век – он же воль­ный че­ло­век. Сво­бо­ду име­ет толь­ко ду­хов­ная лич­ность. Всё при­род­ное про­яв­ля­ет хо­те­ние, во­лю. Во­ля – это «ес­те­ст­вен­ная си­ла, стре­мя­щая­ся к то­му, что со­об­раз­но с при­ро­дой, си­ла, ох­ва­ты­ваю­щая все су­ще­ст­вен­ные свой­ст­ва при­ро­ды» (св. Мак­сим Ис­по­вед­ник).
Во­ля-хо­те­ние – это рав­но­дей­ст­вую­щая при­род­ных, кос­ми­че­ских, ис­то­ри­че­ских, ро­до­вых сил в ин­ди­ви­дуу­ме. Кос­ми­че­ские и ис­то­ри­че­ские си­лы скла­ды­ва­ют­ся в во­лю при­род­ную и во­лю ис­то­ри­че­скую. Эта во­ля сти­хий­на, не ори­ен­ти­ро­ва­на на доб­ро или зло. В ней и сле­пое тя­го­те­ние к до­б­ру, и сти­хии ро­ка, фа­ту­ма, не­об­хо­ди­мо­сти, кос­но­сти, слу­чай­но­сти. Это часть об­щей при­ро­ды, «за­черп­ну­тая» ин­ди­ви­ду­аль­но­стью и стре­мя­щая­ся слить­ся с при­ро­дой. Во­ля при­ро­ды в ин­ди­ви­дуу­ме со­про­тив­ля­ет­ся ин­ди­ви­дуа­ции-пер­со­на­ли­за­ции.
Че­ло­век несёт в се­бе на­ча­ла зем­ли и не­ба: и «край­нюю глубь безд­ны и выс­ший пре­дел не­ба» (Шел­линг). Пер­вое про­яв­ля­ет сле­пую во­лю, во­ж­де­ле­ние, вле­че­ние и по­ро­ж­да­ет свое­во­лие тва­ри, вто­рое несёт сво­бо­ду. Во­ля не от­ме­ня­ет­ся сво­бо­дой, а пре­об­ра­зу­ет­ся и ис­поль­зу­ет­ся как ору­дие кос­ми­че­ско­го строи­тель­ст­ва. Для ис­тин­но­го вы­бо­ра нуж­но вслу­ши­вать­ся в го­лос ес­те­ст­ва. И здесь не­об­хо­ди­мо от­ли­чить сво­бо­ду от сво­бо­ды во­ли.
Сво­бо­да во­ли – это за­щи­та во­ле­изъ­яв­ле­ния при­ро­ды ин­ди­ви­да, ут­вер­жде­ние ав­то­ном­но­сти ин­ди­ви­ду­аль­но­го ес­те­ст­ва. Во­ля сво­бод­но­го ин­ди­ви­да стремится к автономии, но она не может быть са­мо­дос­та­точ­ной и не са­мо­по­ла­гаю­щей, не является са­ма для се­бя за­ко­ном. Ав­то­ном­ность ин­ди­ви­ду­аль­ной во­ли заключается в том, что она стремится быть не­за­ви­си­мой от все­го внеш­не­го и чу­ж­до­го ин­ди­ви­ду. Попытки же утвердить са­мо­дос­та­точ­но­сть во­ли ве­дут к по­ра­бо­ще­нию при­род­ны­ми сти­хия­ми.
Че­ло­век как ин­ди­вид про­яв­ля­ет во­лю, как лич­ность – сво­бо­ду. Он при­зва­н в при­род­ной во­ле ус­лы­шать сте­на­ния тва­ри к пре­об­ра­же­нию и во­пло­тить их в сво­бод­ном твор­че­ском ак­те. Твор­че­ская обя­зан­ность че­ло­ве­ка вклю­ча­ет в се­бя и бре­мя слу­же­ния де­лу все­об­ще­го спа­се­ния: «Ибо тварь с на­де­ж­дою ожи­да­ет от­кро­ве­ния сы­нов Бо­жи­их…» (Рим. 8, 19). Мы предназначены ус­лы­шать го­лос ес­те­ст­вен­ной во­ли и в ак­те сво­бо­ды оп­ре­де­лить её функ­цию: «При­ро­да хо­чет и дей­ст­ву­ет, лич­ность – вы­би­ра­ет, она при­ни­ма­ет или от­вер­га­ет то, что хо­чет при­ро­да» (В.Н. Лос­ский).
Сво­бо­ду во­ли мож­но от­сто­ять, толь­ко про­яв­ляя са­мою сво­бо­ду. Че­рез акт сво­бо­ды при­ро­да воз­вы­ша­ет­ся до ощу­ще­ния, во­ли, ра­зу­ма. В лич­но­сти при­ро­да про­ни­ца­ет­ся и пре­об­ра­жа­ет­ся сво­бо­дой. Кос­мос дви­жим и жи­вёт дея­тель­ной сво­бо­дойБы­тие-в-се­бе – это сво­бо­да, бы­тие-для-нас – это сле­ды ак­туа­ли­за­ции и во­пло­ще­ния сво­бо­ды.
Вы­бор при­род­ных воз­мож­но­стей – один из ас­пек­тов вы­би­раю­щей во­ли. После чего че­ло­век при­зван вы­брать су­ще­ст­вую­щие нор­мы до­б­ра, цен­но­сти ис­ти­ны, фор­мы кра­со­ты. Сво­бо­да вы­бо­ра – от­стаи­ва­ние пра­ва и не­за­ви­си­мо­сти лич­но­ст­но­го вы­бо­ра, вы­бо­ра до­б­ра в при­сут­ст­вии зла. Осу­ще­ст­в­ле­ние сво­бо­ды вы­бо­ра пре­одо­ле­ва­ет внут­рен­нюю и внеш­нюю де­тер­ми­ни­ро­ван­ность, инер­цию со­стоя­ний соб­ст­вен­ной при­ро­ды.
Сво­бод­ный вы­бор яв­ля­ет­ся са­мо­реа­ли­за­ци­ей лич­но­сти по со­вес­ти – го­ло­су Бо­жие­му в че­ло­ве­ке. Пер­вый шаг к это­му – от­стаи­ва­ние сво­бо­ды вы­бо­ра от внеш­них ав­то­ри­те­тов и сво­бод­ный по­иск соб­ст­вен­ных пу­тей к цен­но­стям, со­кро­вен­ная встре­ча с ни­ми. Цен­ность ста­но­вит­ся ин­ди­ви­ду­аль­ным дос­тоя­ни­ем, воз­вы­шаю­щим жизнь, ес­ли она не на­вя­за­на, а сво­бод­но при­ня­та, пе­ре­жи­та как род­ст­вен­ная, ес­ли в ней я уз­наю се­бя, а в се­бе – её.
Сво­бо­да вы­бо­ра вклю­ча­ет и воз­мож­ность от­ка­за от вы­бо­ра, под­чи­не­ния мо­раль­но­му им­пе­ра­ти­ву, учи­тель­ско­му ав­то­ри­те­ту. Этот путь оп­рав­дан, ес­ли слу­жит ду­хов­ной ас­ке­зе, са­мо­уг­луб­ле­нию, со­би­ра­нию ду­хов­ных сил – все­му, что спо­соб­ст­ву­ет взра­щи­ва­нию сво­бо­ды и пред­ше­ст­ву­ет твор­че­ско­му дер­за­нию. Под­чи­не­ние мо­раль­но­му за­ко­ну оп­рав­да­но, ес­ли оно осу­ще­ст­в­ля­ет­ся сво­бод­но, по ве­ле­нию серд­ца и ума, ко­гда за­кон при­ни­ма­ет­ся не как аб­со­лют­ная цен­ность, окон­ча­тель­но от­ме­няю­щая сво­бо­ду, а как нор­ма, ох­ра­няю­щая про­рас­та­ние сво­бо­ды, как сту­пень на пу­ти к сво­бо­де.
Сво­бо­да вы­бо­ра то­же не яв­ля­ет­ся пол­но­той сво­бо­ды, борь­ба за сво­бо­ду вы­бо­ра создаёт ус­ло­вия для об­ре­те­ния соб­ст­вен­но сво­бо­ды. «Сво­бо­да вы­бо­ра не толь­ко не при­над­ле­жит к со­вер­шен­ст­ву сво­бо­ды; на­про­тив, есть ума­ле­ние и ис­ка­же­ние сво­бо­ды. Под­лин­ная сво­бо­да есть без­раз­дель­ное, не­по­ко­ле­би­мое, це­ло­ст­ное уст­рем­ле­ние и вле­че­ние ду­ши к Бла­гу. Это есть це­ло­ст­ный по­рыв бла­го­го­ве­ния и люб­ви. Вы­бор со­всем не есть обя­за­тель­ное ус­ло­вие сво­бо­ды… Вы­бор (то есть соб­ст­вен­но пред­поч­те­ние”) пред­по­ла­га­ет раз­двое­ние и не­яс­ность, то есть не­пол­но­ту и не­твер­дость во­ли. Ко­леб­лет­ся и вы­би­ра­ет толь­ко греш­ная и не­мощ­ная во­ля… Но ме­ри­ло со­вер­шен­ст­ва и чис­то­ты во­ли есть её про­сто­та, то есть имен­но цель­ность и един­ст­вен­ность. И воз­мож­но это толь­ко че­рез: Да бу­дет во­ля Твоя» (св. Мак­сим Ис­по­вед­ник).
Че­рез гре­хов­ность и не­мощ­ность ми­ра се­го че­ло­век при­зван воз­вы­сить­ся до сво­бо­ды как со­твор­че­ст­ва Бо­гу. Сво­бо­да – это твор­че­ское са­мо­осу­ще­ст­в­ле­ние в Бо­геКре­сто­не­се­ние сво­бо­ды тре­бу­ет за­щи­тить са­мо­по­ла­га­ние ин­ди­ви­да от мир­ской за­ви­си­мо­сти (сво­бо­да от), от­сто­ять не­за­ви­си­мость во­ле­изъ­яв­ле­ния ин­ди­ви­ду­аль­ной при­ро­ды (сво­бо­да во­ли), со­вер­шить от­бор при­род­ных вле­че­ний и нрав­ст­вен­ных им­пе­ра­ти­вов (сво­бо­да вы­бо­ра) и соз­дать твор­че­скую но­виз­ну (сво­бо­да твор­че­ская, лич­но­ст­ная, соб­ст­вен­но сво­бо­да, сво­бо­да для).
Твор­че­ская сво­бо­да вклю­ча­ет в се­бя все фор­мы сво­бо­ды как сту­пе­ни рас­кры­тия и за­щи­ты. Ибо сво­бо­да как долг твор­че­ско­го са­мо­по­ла­га­ния ну­ж­да­ет­ся и в сво­бо­де от все­го по­ра­бо­щаю­ще­го. Но аб­со­лю­ти­за­ция не­га­тив­ной сво­бо­ды от, рав­но как и дру­гих под­го­то­ви­тель­ных форм сво­бо­ды, пе­ре­кры­ва­ет вы­ход в со­стоя­ние сво­бо­ды. По­ра­бо­ща­ет и страх пол­ной сво­бо­ды, и уход от обя­зан­но­сти со­вер­шить твор­че­ский акт.
Помимо внешних путей к свободе и путей свободы существует несколько внутренних измерений самой свободы. Прежде всего, свобода зачинается в предначальной свободе – способности души проявить свободу, совершить первичный свободный акт самополагания – принятия свободы. Предначальная свобода включает в себя свободу отказа от свободы, ибо свобода не вполне является свободой, если не содержит возможность отказаться от свободы. Но в этом апофатическом измерении свободы сохраняется способность вернуть свободу и после отказа от неё. И при полном предательстве себя и порабощении силами мира сего вечная душа сохраняет неотъемлемую и нерастворимую основу – потенцию свободы, способность вновь стать свободным. Сущность вечной души в том, что и при полном погашении её свободной природы в ней остаётся искра Божия, способная по волеизъявлению человеческой души возгореться вновь полнотой свободы.


Пол­но­та сво­бо­ды

Ко­гда Хри­стос при­зы­ва­ет лю­бить ближ­них сво­их и по­чи­тать ро­ди­те­лей, Он ос­вя­ща­ет род­ст­вен­ные от­но­ше­ния, вза­им­ную лю­бовь и обя­зан­но­сти друг пе­ред дру­гом в этой жиз­ни. Это­му не противоречат, ка­за­лось бы, про­ти­во­по­лож­ные сло­ва Спа­си­те­ля: «И вся­кий, кто ос­та­вит до­мы, или брать­ев, или сес­тер, или от­ца, или мать, или же­ну, или де­тей, или зем­ли, ра­ди име­ни Мое­го, по­лу­чит во сто крат и на­сле­ду­ет жизнь веч­ную» (Мф. 19, 29). Ибо всё в этом ми­ре важ­но не са­мо по се­бе, а в све­те выс­ших цен­но­стей, не пе­ред пра­хом зем­ли, а пе­ред небом и веч­но­стью. Ис­тин­ное при­ня­тие мир­ских реа­лий пред­по­ла­га­ет от­вер­же­ние их аб­со­лют­но­сти и са­мо­дос­та­точ­но­сти«Кто лю­бит от­ца или мать бо­лее, не­же­ли Ме­ня, не дос­то­ин Ме­ня…» (Мф. 10, 37). Всё мир­ское слу­жит на­ше­му спа­се­нию толь­ко в той сте­пе­ни, в ка­кой со­хра­ня­ет­ся ис­тин­ная ие­рар­хич­ность и под­чи­нён­ность выс­шим цен­но­стям.
Мы долж­ны до­би­вать­ся не­за­ви­си­мо­сти от мир­ско­го («…про­дай име­ние твое и раз­дай…» – Мф. 19, 21). Ски­нув его око­вы, мы ока­зы­ва­ем­ся не опус­то­шён­ны­ми, но пре­ис­пол­нен­ны­ми ду­хов­но­го ве­ли­чия, не оди­но­ки­ми, но со Встре­чаю­щим. Уход от мир­ской обы­ден­но­сти, ос­во­бо­ж­де­ние от жи­тей­ской су­ет­но­сти по­зво­ля­ет со­сре­до­то­чить­ся на соб­ст­вен­ной не­бес­ной сущ­но­сти. Ду­хов­ное са­мо­уг­луб­ле­ние при­во­дит к Бо­гу.
На вер­ши­не всех зем­ных ие­рар­хий ос­та­ют­ся двое: Бог и че­ло­век – выс­шие и без­ус­лов­ные цен­но­сти бы­тия. Здесь че­ло­век в люб­ви к Бо­гу и в лу­чах бо­же­ст­вен­ной люб­ви сво­бо­ден как ни­где. В сво­бод­ном диа­ло­ге Бо­га с че­ло­ве­ком рас­кры­ва­ют­ся ду­хов­ные ос­но­вы лич­но­сти. Сво­бо­да про­яв­ля­ет­ся во всей пол­но­те, лич­ность твор­че­ски со­зи­да­ет са­мое се­бя, ибо пер­во­су­тью че­ло­ве­че­ско­го бы­тия яв­ля­ет­ся сво­бо­да. В за­пре­дель­ной со­кро­вен­ной встре­че не­по­вто­ри­мой и един­ст­вен­ной лич­но­сти с Бо­же­ст­вен­ной Лич­но­стью со­зи­да­ют­ся ос­но­ва­ния бы­тия.
Вме­сте с тем, об­ре­те­ние сво­бо­ды не от­ме­ня­ет мир­ских обя­зан­но­стей и свя­зей. «Мак­си­маль­ная сво­бо­да долж­на быть в ду­хов­ной жиз­ни, в со­вес­ти, в твор­че­ст­ве, в от­но­ше­нии че­ло­ве­ка к Бо­гу. Но сво­бо­да ог­ра­ни­чи­ва­ет­ся и де­ла­ет­ся ми­ни­маль­ной по ме­ре спус­ка­ния к жиз­ни ма­те­риаль­ной» (Н.А. Бер­дя­ев). Ис­тин­но сво­бод­ная лич­ность остаётся за­ви­си­мой от при­род­ных и со­ци­аль­ных за­ко­нов, но и здесь она со­хра­ня­ет дос­то­ин­ст­во су­ве­рен­но­го су­ще­ст­ва, за­ко­но­пос­луш­на, но не по­ра­бо­ще­на.
Та­ким об­ра­зом, по­гру­жа­ясь в апо­фа­ти­че­ские глу­би­ны сво­его «Я», мы вхо­дим в ло­но сво­бо­ды. Здесь от­кры­ва­ет­ся, что на­ша сво­бо­да аб­со­лют­на, ибо в сво­бо­де бо­го­по­доб­ность че­ло­ве­ка. Сво­бо­да свя­зы­ва­ет ос­но­вы че­ло­ве­че­ско­го «Я» с ос­но­ва­ния­ми бо­же­ст­вен­ны­ми. Это апо­фа­ти­че­ский диа­лог Бо­га с че­ло­ве­ком. В нём об­на­жа­ет­ся, что вер­ши­ной всех зем­ных ие­рар­хий, выс­шей точ­кой бы­тия яв­ля­ет­ся Кре­сто­не­се­ние тво­ре­ния. При­хо­дя к Хри­сту, че­ло­век вос­хо­дит на Гол­го­фу, и дар сво­бо­ды – это дар со­рас­пя­тия Хри­сту. Сво­бо­да са­ма по се­бе Крест и кла­дёт на­ча­ло кре­стоносительным пу­тям жиз­ни.
Кор­ни сво­бо­ды ощу­ща­ют­ся не толь­ко в со­стоя­ни­ях пре­дель­но­го са­мо­уг­луб­ле­ния, в по­гра­нич­ных си­туа­ци­ях – глу­бо­чай­ших по­тря­се­ни­ях, в ко­то­рых че­ло­век по­зна­ет се­бя как не­что без­ус­лов­ное, в пред­стоя­нии пе­ред смер­тью и осоз­на­нии сво­ей смерт­но­сти: стра­хе, стра­да­нии, борь­бе, смер­ти... В обы­ден­ной жиз­ни ка­ж­дый из нас мо­жет ус­лы­шать глу­бин­ный го­лос сво­его не­бес­но­го «Я», ко­то­рый и ока­зы­ва­ет­ся го­ло­сом сво­бо­ды. Он не­по­вто­рим, ибо от­ра­жа­ет уни­каль­ную че­ло­ве­че­скую ду­шу. Внут­рен­ний го­лос яв­ля­ет­ся вы­ра­же­ни­ем эк­зи­стен­ци­аль­но­го бо­го­че­ло­ве­че­ско­го еди­не­ния, в нём зву­чит и сло­во Бо­га о че­ло­ве­ке.
Зов сво­бо­ды в ду­ше мно­го­зву­чен. Пре­ж­де все­го, это не­пре­обо­ри­мый «ин­стинкт» сво­бо­ды – же­ла­ние сво­бо­ды во­пре­ки все­му, что ей пре­пят­ст­ву­ет, ощу­ще­ние её без­ус­лов­ной цен­но­сти и не­воз­мож­но­сти жить вне сво­бо­ды. Этот со­кро­вен­ный го­лос ду­ши не­пре­рыв­но бу­до­ра­жит, не да­вая ус­по­ко­ить­ся на дос­тиг­ну­том. Сво­бо­да зо­вёт к твор­че­ско­му дер­за­нию, тре­буя са­мо­му оп­ре­де­лить цель, пу­ти и сред­ст­ва её дос­ти­же­ния. Зву­ча­ние сво­бо­ды на­по­ми­на­ет о не­от­мир­но­сти на­ше­го на­зна­че­ния, тре­бу­ет не­пре­рыв­но­го твор­че­ско­го на­пря­же­ния и ду­хов­но­го трез­ве­ния. Сво­бо­да обя­зы­ва­ет быть во­пре­ки не­бы­тию. Сво­бо­да не го­нит че­ло­ве­ка, но зо­вёт в поч­ти не­по­силь­ный путь, всту­пив­ший на не­го при­ни­ма­ет бре­мя все­лен­ских обя­за­тельств, тя­жесть вос­стаю­ще­го хао­са и со­про­тив­ляю­щей­ся пло­ти.
Иду­ще­му пу­тём сво­бо­ды ве­дом жес­то­чай­ший бич судь­бы – об­ру­ши­ваю­щие­ся на че­ло­ве­ка инер­ции су­ще­ст­во­ва­ния, за­де­тые сво­бод­ным са­мо­оп­ре­де­ле­ни­ем. Сво­бо­да на­де­ля­ет не­ве­ро­ят­ным бре­ме­нем. Сво­бо­да труд­но­пе­ре­но­си­ма, ибо её да­ру­ет от­сут­ст­вую­щий в на­ту­раль­ном пла­не Бог. Го­лос сво­бо­ды с тру­дом раз­ли­чим в гро­хо­та­нии жиз­ни. Зов сво­бо­ды – это жи­вой го­лос со­вес­ти. Нрав­ст­вен­ная, твор­че­ская со­весть ве­лит, ис­хо­дя из сущ­но­сти, не­бес­но­го на­зна­че­ния и зем­но­го при­зва­ния лич­но­сти. Сле­до­ва­ние внут­рен­не­му го­ло­су сво­бо­ды не под­чи­ня­ет по­сто­рон­ней си­ле, а по­зво­ля­ет об­рес­ти се­бя, рас­крыть по­тен­ции соб­ст­вен­но­го бы­тия. Го­лос сво­бо­ды вскры­ва­ет то, к че­му мы се­бя на­зна­чи­ли в веч­но­сти.
Тот, кто об­ре­та­ет пол­но­ту сво­бо­ды, от­кры­ва­ет свою ду­шу из­лу­че­нию Бо­жи­ей бла­го­да­ти и ощу­ща­ет лю­бов­ный и со­стра­даю­щий взор Рас­пя­то­го Бо­га. Сво­бод­ный че­ло­век наи­бо­лее вы­хо­дит из-под вла­сти мир­ской обы­ден­но­сти, наи­бо­лее воз­вы­ша­ет­ся в бы­тии и по­это­му на не­го су­гу­бо опол­ча­ют­ся си­лы не­бы­тия. Вхо­ж­де­ние в сво­бо­ду од­но­вре­мен­но с Бо­жи­им при­сут­ст­ви­ем и при­кры­ти­ем об­на­жа­ет ду­шу че­ло­ве­ка пе­ред не­бы­тий­ны­ми сти­хия­ми и де­ла­ет её бо­лее без­за­щит­ной в из­ме­ре­ни­ях ми­ра се­го. Сво­бод­ный че­ло­век сбра­сы­ва­ет за­щи­щаю­щий, но и ско­вы­ваю­щий пан­цирь ду­ши (без­от­вет­ст­вен­но­сти, без­раз­ли­чия, рав­но­ду­шия, без­дея­тель­но­сти или жи­тей­ской оза­бо­чен­но­сти). От­ны­не в ка­ж­дом его ша­ге бо­лью и кро­во­то­че­ни­ем от­зы­ва­ет­ся тер­но­вый ве­нец сво­бо­ды.
Со­рас­пять­ся Хри­сту – зна­чит об­рес­ти пол­но­ту сво­бо­ды. На вер­ши­нах сво­ей гол­го­фы че­ло­век встре­ча­ет­ся с Жи­вым и Стра­даю­щим Бо­гом. По­ка мы несём свой крест, Бог со­про­во­ж­да­ет нас в ка­ж­дом дви­же­нии, раз­де­ля­ет и при­ни­ма­ет на­ши бре­ме­на, от­зы­ва­ет­ся Соб­ст­вен­ной бо­лью на на­ши му­ки. От при­сут­ст­вия Все­силь­но­го, но Рас­пя­то­го и Стра­даю­ще­го Бо­га пол­нит­ся ду­ша че­ло­ве­ка и мы об­ре­та­ем не­ви­дан­ные си­лы. В сво­бо­де Бог на­пол­ня­ет нас не на­ту­раль­ным мо­гу­ще­ст­вом, а твор­че­ской бла­го­да­тью, че­рез сво­бо­ду ис­хо­дит на че­ло­ве­ка Бо­жие мо­гу­ще­ст­во и про­мысл Бо­жий.
Сво­бо­да че­ло­ве­ка – по об­ра­зу Божь­е­му и по­то­му об­ла­да­ет чу­дес­ной твор­че­ской мо­щью. Че­ло­век сво­бо­ден и в от­но­ше­нии сле­до­ва­ния го­ло­су сво­бо­ды –со­вес­ти, ко­то­рая яв­ля­ет­ся мис­ти­че­ским «ком­па­сом» ду­ши. Ис­тин­но сво­бод­ный акт по­ро­ж­да­ет ре­аль­но­сти но­во­го бы­тия. Дей­ст­вуя в ми­ре сво­бод­но, а не по его за­ко­нам, че­ло­век ста­но­вит­ся по­бе­ди­те­лем и вла­сте­ли­ном мир­ских сил. По­сту­пая сво­бод­но, че­ло­век ощу­ща­ет воз­дей­ст­вие в его жиз­ни не­ко­ей не­зем­ной си­лы, пе­ред ко­то­рой от­сту­па­ют сти­хии по­ра­бо­ще­ния. Пред­мет­ный мир, во­пре­ки на­ту­раль­ным за­ко­нам или не­за­ви­си­мо от них, вы­страи­ва­ет­ся в сред­ст­ва дос­ти­же­ния це­ли.
Этим рас­кры­вается ду­хов­ная мо­щь, ко­то­рая да­ро­ва­на че­ло­ве­ку как су­ще­ст­ву бо­го­по­доб­но­му и ко­то­рая вклю­ча­ет­ся в жизнь че­рез сво­бо­ду. Эта мо­гу­чая си­ла до­б­ра, вы­страи­ваю­щая ли­нию судь­бы, и яв­ля­ет­ся про­ры­вом в мир сво­бо­ды. Чем бо­лее мы сле­дуем внут­рен­не­му зо­ву сво­бо­ды, тем боль­ший ар­се­нал ду­хов­ных средств вклю­ча­ет­ся в наше су­ще­ст­во­ва­ние и тем боль­шей ду­хов­ной мо­щью мы рас­по­ла­гаем. При сво­бод­ном са­мо­по­ла­га­нии в жизнь вли­ва­ют­ся по­тен­ции ду­хов­но­го бы­тия че­ло­ве­ка, из­ли­ва­ет­ся бла­го­дать, от­пу­щен­ная Бо­гом на бы­тие ка­ж­до­го че­ло­ве­че­ско­го су­ще­ст­ва. При­ня­тие бре­ме­ни сво­бо­ды де­ла­ет че­ло­ве­ка ис­клю­чи­тель­ной лич­но­стью, вы­хо­дя­щей из-под вла­сти кос­ми­че­ских за­ко­нов. Вме­ще­ние пол­но­ты сво­бо­ды воз­но­сит че­ло­ве­ка на вер­ши­ны свя­то­сти и ге­ни­аль­но­сти.

Всё в ми­ре при­об­ще­но не­кое­му ду­хов­но­му пла­ну бы­тия. Мир в це­лом и в сво­их час­тях по­гру­жен в сво­бо­ду как бо­же­ст­вен­ное ло­но. Внеш­ний по­кров на­ту­ра­ли­сти­че­ской и ма­ги­че­ской свя­зан­но­сти про­ни­зан ду­хов­ны­ми лу­ча­ми. Ос­но­ва­ния и сущ­ность ми­ра ду­хов­ны и сво­бод­ный акт яв­ля­ет­ся ду­хов­ным воз­дей­ст­ви­ем на мир, при­ве­де­ни­ем в дви­же­ние его ду­хов­ных ос­нов. Сво­бод­ное дей­ст­вие чу­дес­но по­то­му, что оно сверх­при­род­но, сверхъ­ес­те­ст­вен­но. Но оно не во­пре­ки при­ро­де, а ос­во­бо­ж­да­ет ду­хов­ные си­лы при­род­но­го кос­мо­са, рас­кры­ва­ет его под­лин­ные ос­но­вы.
В сво­бод­ном ак­те чу­дес­ным об­ра­зом рас­кры­ва­ет­ся ис­тин­ная при­ро­да ес­те­ст­вен­но­го. Че­ло­ве­ку, иду­ще­му по жиз­ни сво­бод­но, не­ис­по­ве­ди­мы­ми пу­тя­ми под­чи­ня­ет­ся ми­ро­вая эм­пи­рия. Выс­шее яв­ле­ние сво­бо­ды – чу­до – чу­дес­но толь­ко по от­но­ше­нию к за­ко­но­мер­но­стям пад­ше­го ми­ра. В ду­хов­ном же из­ме­ре­нии чу­до яв­ля­ет­ся наи­бо­лее аде­к­ват­ным ре­зуль­та­том сво­бод­но­го по­ступ­ка«Чудеса являются не насилием над миром, но раскрытием его собственных сил и потенций» (прот. Сергий Булгаков). Сво­бо­да тво­рит в ми­ре чу­до в си­лу бо­же­ст­вен­но­сти сво­ей при­ро­ды, она чу­дес­на са­ма по се­бе. Чу­дес­ное на­ру­ше­ние мир­ской за­ко­но­со­об­раз­но­сти яв­ля­ет­ся за­ко­но­мер­ным ре­зуль­та­том воз­дей­ст­вия сво­бо­ды.
Вхо­дя в сфе­ру сво­бо­ды, че­ло­век под­чи­ня­ет мир не­об­хо­ди­мо­сти. Ес­ли же мы дей­ст­ву­ем во­пре­ки зо­ву сво­бо­ды, то не­от­вра­ти­мо по­па­да­ем во власть фа­ту­ма и ро­ка, на­ши дей­ст­вия перестают быть соб­ст­вен­но че­ло­ве­че­ски­ми. В не­сво­бод­ном по­ступ­ке мы ли­ша­ем­ся от­пу­щен­ной нам ду­хов­ной энер­гии, и ве­щи вы­хо­дят из повиновения. Вне сво­бо­ды мож­но вла­ст­во­вать над ма­те­ри­аль­ной при­ро­дой, толь­ко рас­чле­няя её и про­ти­во­пос­тав­ляя од­ни кос­ми­че­ские или исторические си­лы дру­гим. Раз­лич­ны фор­мы это­го мни­мо­го вла­ды­че­ст­ва: ма­гия, кол­дов­ст­во, политическое насилие, финансовый диктат, на­уч­но-тех­ни­че­ская, потребительская, массовая ци­ви­ли­за­ции… При этом че­ло­век не пред­сто­ит пе­ред ми­ром как сво­бод­ное су­ще­ст­во, а вклю­чён в кау­заль­ность (при­чин­ность, за­ко­но­мер­ную связь при­чи­ны и дей­ст­вия) при­ро­ды на­ря­ду с ве­ща­ми и как од­на из них. Боль­шин­ст­во лю­дей не под­ни­мают­ся до пол­но­го осоз­на­ния сво­ей сво­бо­ды. Мы ред­ко вме­ща­ем пол­но­ту от­пу­щен­ной нам сво­бо­ды и дос­ти­га­ем вы­сот дос­то­ин­ст­ва сво­бод­ной лич­но­сти, боль­шей ча­стью ощу­ща­ем се­бя сла­бы­ми и по­ра­бо­щён­ны­ми су­ще­ст­ва­ми.
От­ка­зав­ший­ся от сво­бо­ды че­ло­век вы­па­да­ет из ду­хов­но­го бы­тия в ка­кой-ли­бо план мир­ско­го су­ще­го – ма­ги­че­ский, ок­культ­ный, на­ту­ра­ли­сти­че­ский. Его жизнь оп­ре­де­ля­ет­ся без­ду­хов­ны­ми свя­зя­ми кос­мо­са: судь­бой, кар­мой, фа­ту­мом, ро­ком, слу­чай­но­стью, си­ла­ми зла... Рав­но­дей­ст­вую­щая этих сил тол­ка­ет в слу­чай­ные ту­пи­ки жиз­ни и по­гру­жа­ет в бес­смыс­лен­ное кру­го­вра­ще­ние. В ду­ше гос­под­ству­ют хао­ти­че­ские сти­хии и вся­кий по­сту­пок не свободен, а своеволен или произволен. Рок го­нит че­ло­ве­ка, пре­дав­ше­го сво­бо­ду, по из­ну­ри­тель­ным без­ра­до­ст­ным жиз­нен­ным тро­пам, на ка­ж­дом по­во­ро­те в судь­бу вры­ва­ет­ся без­жа­ло­ст­ный фа­тум, ли­бо вихрь сле­пых слу­чай­но­стей. По­те­ряв сво­бо­ду, мы все си­лы тра­тим на за­вое­ва­ние ка­кой-ли­бо ста­биль­но­сти в этом зыб­ком ми­ре, на дос­ти­же­ние час­тич­ных це­лей, на при­об­ре­те­ние материальных благ. Но с но­вым вит­ком судь­бы всё это об­ра­ща­ет­ся в прах и тлен. Власть за­ко­нов ми­ра се­го, кня­зем ко­то­ро­го яв­ля­ет­ся са­та­на, обес­смыс­ли­ва­ет все на­ши мир­ские це­ли и стрем­ле­ния.
Всё, да­же жизнь, че­ло­век мо­жет за­щи­тить, от­ка­зы­ва­ясь от все­го во имя соб­ст­вен­ной сво­бо­ды. Об­ре­те­ние сво­бо­ды ста­вит нас вне вла­сти ми­ро­во­го фа­ту­ма, ро­ка, не­об­хо­ди­мо­сти, слу­чай­но­сти, зла. Пред­мет­ный мир под­вла­стен толь­ко ду­хов­ным си­лам че­ло­ве­ка, про­яв­ляю­щим­ся в сво­бод­ном вы­бо­ре, мыс­ли, по­ступ­ке, дей­ст­вии. Толь­ко сво­бод­ный че­ло­век спо­со­бен дать ми­ру сво­бо­ду и пре­об­ра­зить его. По­ра­бо­щён­ный же не спо­со­бен ос­во­бо­дить мир, но как раб-над­смотр­щик за­ка­ба­ля­ет всё во­круг се­бя.