ХРИСТИАНСКИЙ ПЕРСОНАЛИЗМ. Пер­со­нализация в куль­ту­ре

Ось раз­ви­тия ми­ро­зда­ния – в пер­со­нализации бы­тия. Ре­аль­ность тем вы­со­ко­ор­га­ни­зо­ван­нее, чем бо­лее она пер­со­на­ли­зи­ро­ва­на. В язы­че­ском ми­ре от­сут­ст­во­ва­ло ощу­ще­ние ре­аль­но­сти лич­но­сти. Лич­ность ещё не вы­де­ли­лась из социума и при­род­но­го кос­мо­са и по­то­му не соз­на­ва­ла се­бя. Это вы­ра­жа­лось и в том, что че­ло­век не мыслил своей индивидуальности, не ощу­щал ин­ди­ви­ду­аль­ную замк­ну­тость сво­его те­ла, не про­ти­во­пос­тав­лял се­бя при­род­ной сре­де. Те­ло – од­на из бес­чис­лен­ных то­чек, че­рез ко­то­рые не­пре­рыв­но пе­ре­ли­ва­ет­ся кос­ми­че­ская плоть. Те­ло не завершено и не от­гра­ни­че­но от ок­ру­жаю­ще­го ми­ра, из­ли­ва­ет­ся в мир и впус­ка­ет в се­бя ма­те­рию. Не сфор­ми­ро­ва­лись ещё пред­став­ле­ния о «при­кре­п­ле­нии» к ка­ж­дой ду­ше определённой те­лес­нос­ти. По­это­му языч­ник так лег­ко ото­жде­ст­в­лял се­бя с при­род­ны­ми су­ще­ст­ва­ми и пред­ме­та­ми, и по­то­му в язы­че­ском ми­ре так без­бо­лез­нен­ны ме­та­мор­фо­зы – пре­вра­ще­ния су­ществ.

В ис­кус­ст­ве древ­ней Месопотамии раз­лич­ные час­ти че­ло­ве­че­ской фи­гу­ры изо­бра­жа­лись со­еди­нен­ными ме­ж­ду со­бой ме­ха­ни­че­ски, а не ор­га­ни­че­ски. Взор ху­дож­ни­ка со­сре­до­то­чен не на це­лом, а на де­та­лях, пы­та­ет­ся вы­чле­нить и изо­бра­зить их с наи­боль­шей яс­но­стью и функ­цио­наль­но­стью, что дос­ти­га­ет­ся за счёт об­раза це­ло­го. Ка­ж­дая из час­тей те­ла не­за­ви­си­ма от дру­гих, нос изо­бра­жал­ся в про­филь, а глаз пря­мо и очень боль­шим; пле­чи пря­мо, а но­ги в про­филь; бо­ро­да в ви­де рит­ми­че­ски рас­по­ло­жен­ных за­вит­ков. Со­чле­не­ние раз­лич­ных ор­га­нов в те­лес­ное един­ст­во осу­ще­ст­в­ля­лось по об­щим для всей при­ро­ды прин­ци­пам рит­ма и сим­мет­рии. Та­ким же об­ра­зом сим­во­ли­че­ски изо­бра­жа­лись де­та­ли пей­за­жа: го­ры – в ви­де штри­хов­ки на зад­нем пла­не, во­да – за­вит­ка­ми волн. Это го­во­рит о том, что в куль­ту­ре Месопотамии не бы­ло пред­став­ле­ния об обособленности че­ло­ве­че­ско­го те­ла. Че­ло­ве­че­ское су­ще­ст­во вос­при­ни­ма­лось как час­ти­ца об­ще­кос­ми­че­ско­го це­ло­го и рит­ма, а ор­га­ны че­ло­ве­че­ско­го те­ла при­над­ле­жа­ли ему не бо­лее чем кос­мо­су в це­лом. Пред­став­ле­ния о че­ло­ве­ке не ин­ди­ви­дуа­ли­зи­ро­ва­ны.

В гре­че­ской куль­ту­ре че­ло­ве­че­ская фи­гу­ра изо­бра­жа­лась как гар­мо­нич­ное един­ст­во, те­ло уча­ст­ву­ет в дви­же­нии ка­ж­до­го чле­на. Но гре­че­ская клас­си­ка ти­по­ло­гич­на, и в этом смыс­ле вне­пер­со­на­ли­стич­на. Её ин­тен­ция в обоб­ще­нии, в по­ис­ках об­щей гар­мо­нии, в фор­му­ли­ро­ва­нии её ти­пи­че­ских за­ко­но­мер­но­стей. Ин­ди­ви­ду­аль­но-лич­ное при этом ус­коль­за­ет от на­блю­де­ния, и ес­ли по­па­да­ет­ся в по­ле зре­ния, то вос­при­ни­ма­ет­ся как ча­ст­ность, на­ру­шаю­щая об­щую гар­мо­нию, как вне­за­кон­ное ис­клю­че­ние, как про­яв­ле­ние хао­ти­че­ско­го бун­та. А.Ф. Ло­сев пи­сал о пла­то­низ­ме: «Тут нет лич­но­сти, нет глаз, нет ду­хов­ной ин­ди­ви­ду­аль­но­сти. Тут что-то, а не кто-то, ин­ди­ви­дуа­ли­зи­ро­ван­ное Оно, а не жи­вая лич­ность со сво­им соб­ст­вен­ным име­нем. И нет во­об­ще ни­ко­го. Есть те­ла, и есть идеи. Ду­хов­ность идеи уби­та те­лом, а те­п­ло­та те­ла уме­ре­на отвлечённой иде­ей. Есть пре­крас­ные, но хо­лод­ные и бла­жен­но рав­но­душ­ные ста­туи».

Ис­ти­ну персонификации бы­тия несёт в мир хри­сти­ан­ст­во – ре­ли­гия Бо­го­че­ло­ве­ка. По­это­му хри­сти­ан­ская куль­ту­ра по­ро­ди­ла наи­выс­шую ци­ви­ли­за­цию (в которой, вме­сте с тем, не­ма­ло лож­но­го и гре­хов­но­го, по­ро­ж­дён­но­го че­ло­ве­че­ским ти­та­низ­мом). Хри­сти­ан­ст­во вме­сто ан­тич­ной де-ин­ди­ви­дуа­ли­за­ции – рас­тво­ре­ния че­ло­ве­ка в кос­мо­се или в без­лич­ной бо­же­ст­вен­но­сти – про­воз­гла­ша­ет аб­со­лют­но лич­ный ха­рак­тер от­но­ше­ния че­ло­ве­ка с Лич­ным Бо­гом. Это ус­та­нов­ка на пер­со­на­ли­за­цию ми­ра. Не че­ло­век спа­са­ет­ся все­лен­ной, а все­лен­ная пре­об­ра­жа­ет­ся че­ло­ве­ком: «Ибо тварь с на­де­ж­дою ожи­да­ет от­кро­ве­ния сы­нов Бо­жи­их…» (Рим. 8, 19). В ис­то­рии по ме­ре про­рас­та­ния хри­сти­ан­ской ис­ти­ны всё боль­ше об­на­жал­ся бо­го­че­ло­ве­че­ский смысл её. Но этот про­цесс не был од­но­знач­ным: од­но­вре­мен­но с хри­сти­ан­ским пер­со­на­лиз­мом в ев­ро­пей­ской куль­ту­ре уси­ли­ва­лась ан­ти­хри­сти­ан­ская ре­ак­ция, в ко­то­рой сгу­ща­лись ан­ти­пер­со­на­ли­сти­че­ские сти­хии.

Пер­со­на­ли­сти­че­ская на­прав­лен­ность хри­сти­ан­ст­ва впер­вые ста­ла осоз­на­вать­ся в кон­це Сред­не­ве­ко­вья. Сред­не­ве­ко­вая куль­ту­ра, ка­за­лось бы, подавляла всё индивидуальное и лич­но­ст­ное. Но цель­ный ре­ли­ги­оз­ный жиз­нен­ный ук­лад вы­ра­щи­вал со­кро­вен­ную ду­хов­ную ос­но­ву лич­но­сти. Сред­не­ве­ко­вое хри­сти­ан­ст­во – это эпо­ха му­чи­тель­но­го фор­ми­ро­ва­ния лич­но­сти, лич­но­ст­ных цен­но­стей, за­ве­щан­ных хри­сти­ан­ским бла­го­вес­ти­ем. Сред­не­ве­ко­вая ду­хов­ность соз­да­ла ас­ке­ти­че­ский «пан­цирь», ог­ра­ж­даю­щий ду­шу че­ло­ве­ка от язы­че­ско­го ни­ве­ли­рую­ще­го кос­миз­ма. В ох­ра­няю­щем и ог­ра­ни­чи­ваю­щем ло­не сред­не­ве­ко­во­го спи­ри­туа­лиз­ма на­ро­ж­да­лась ду­хов­ная ин­ди­ви­ду­аль­ность. В об­раз­ах ры­ца­ря и мо­на­ха ко­вал­ся мир­ской и ду­хов­ный об­лик лич­но­сти. В ры­цар­ской и мо­на­ше­ской ас­ке­зе, за ог­ра­дой об­ря­дов, ри­туа­лов и по­вин­но­стей фор­ми­ро­ва­лось от­вет­ст­вен­ное и сво­бод­ное су­ще­ст­во, предощу­щаю­щее свои не­бес­ные обя­зан­но­сти и взыскую­щее свои веч­ные пра­ва. Та­ким об­ра­зом, в глу­би­не сво­ей сред­не­ве­ко­вье за­кла­ды­ва­ло ду­хов­ные ос­но­вы для про­рас­та­ния лич­но­ст­но­го дос­то­ин­ст­ва в ис­то­рии.

Но в сфе­ре хри­сти­ан­ской куль­ту­ры бы­ла силь­на язы­че­ская сти­хия. Обе тен­ден­ции со­су­ще­ст­во­ва­ли и бы­ли разъ­е­ди­не­ны ощу­ти­мой гра­ни­цей. Ре­ци­ди­вы язы­че­ской сти­хии бы­ли уза­ко­не­ны и ло­ка­ли­зо­ва­ны в про­стран­ст­ве и вре­ме­ни. На­сту­па­ли мо­мен­ты, ко­гда для сня­тия на­ко­пив­шей­ся ус­та­ло­сти вре­мен­но ос­ла­бе­ва­ло пер­со­на­ли­сти­че­ское на­пря­же­ние ду­ха, и на по­верх­ность жиз­ни вы­пле­ски­ва­лись древ­ние сти­хии – жизнь пре­вра­ща­лась в кар­на­вал. Мас­ка – обя­за­тель­ный ат­ри­бут кар­на­ва­ла – скры­ва­ет ин­ди­ви­ду­аль­ное ли­цо за ти­пич­ным, лич­ность за ли­чи­ной. В кар­на­ва­ле от­ме­ня­лись ин­ди­ви­дуа­ли­зи­рую­щие гра­ни­цы: че­ло­век вновь ощу­щал се­бя сли­тым с при­род­ной сти­хи­ей в об­раз­ах лю­дей-зве­рей, лю­дей-рас­те­ний, ан­тро­по­мор­фи­ро­ван­ных при­род­ных яв­ле­ний. От­ме­ня­лись струк­ту­ри­рую­щие нор­мы, и буй­ст­во кос­ми­че­ской пло­ти за­хва­ты­ва­ло всех в хао­ти­че­ском вих­ре, всё пе­ре­те­ка­ло друг в дру­га и пе­ре­хо­ди­ло од­но в дру­гое. «Кар­на­вал» – это вре­мя и ме­сто, где про­ис­хо­ди­ло вре­мен­ное низ­ве­де­ние все­го воз­вы­шен­но­го и ду­хов­но­го до низ­мен­но­го и плот­ско­го. На пе­ред­нем пла­не кар­на­валь­ной жиз­ни – кос­ми­че­ское те­ло, опи­сан­ное в про­из­ве­де­ни­ях Бос­ха и Брей­ге­ля. В этом гро­те­ск­ном те­ле (согласно М.М. Бах­ти­ну) пре­об­ла­да­ет те­лес­ный низ: в ак­цен­ти­ро­ва­нии аналь­но-эро­ти­че­ских и пи­ще­вых функ­ций, в оби­лии вы­пук­ло­стей и от­вер­стий, свя­зы­ваю­щих те­ло с при­род­ной сти­хи­ей и на­ру­шаю­щих це­ло­ст­ность ор­га­низ­ма. Те­ло – пес­чин­ка, вклю­чен­ная в кру­го­во­рот кос­ми­че­ских смер­тей и ро­ж­де­ний. Ре­ци­див­ное язы­че­ское ощу­ще­ние те­ла ут­вер­жда­ло его не-ин­ди­ви­дуа­ли­зи­ро­ван­ность, те­ло – это всплеск зем­ной сти­хии, ко­то­рый и воз­вра­ща­ет­ся в зем­лю без ос­тат­ка. В «кар­на­ва­ле» тор­же­ст­во­ва­ло веч­но об­нов­ляю­щее­ся при­род­ное ро­до­вое на­ча­ло – уни­вер­саль­ное и бес­смерт­ное, те­ло же, как и во­пло­щен­ная ин­ди­ви­ду­аль­ность, – пре­хо­дя­ще, пе­ре­те­кае­мо, небы­тий­но по су­ще­ст­ву.

Са­мо­соз­на­ние лич­но­сти в хри­сти­ан­ском ми­ре впер­вые на­ча­лось в Воз­ро­ж­де­нии. Но Воз­ро­ж­де­ние толь­ко вскры­ло и сде­ла­ло яв­ным со­дер­жа­ние глу­бин­но­го про­цес­са. В ис­хо­де Сред­не­ве­ко­вья че­ло­век ощу­тил не­объ­ят­ные си­лы соб­ст­вен­ной ин­ди­ви­ду­аль­но­сти – по­тен­ци­ал, на­ка­п­ли­вае­мый сред­не­ве­ко­вой лич­но­ст­ной ас­ке­зой. Ран­нее Воз­ро­ж­де­ние бы­ло на­ча­лом хри­сти­ан­ско­го са­мо­соз­на­ния воз­рос­шей вдруг лич­но­сти. Пер­вые им­пуль­сы это­го про­цес­са бы­ли дерз­но­вен­ны­ми, но ду­хов­но чис­ты­ми по­ры­ва­ми са­мо­оп­ре­де­ле­ния хри­сти­ан­ской лич­но­сти. Дан­те, Пет­рар­ка, Джот­то – на За­па­де, Фео­фан Грек, Дио­ни­сий, Ан­д­рей Руб­лев – в Рос­сии. Это выражение на­ча­льного са­мо­ощу­ще­ния хри­сти­ан­ско­го пер­со­на­лиз­ма. Но одновременно ак­ти­ви­зи­ро­валась и ан­ти­лич­но­ст­ная, в том чис­ле и ин­ди­ви­дуа­ли­сти­че­ская, ре­ак­ция.

Воз­ро­ж­де­ние ока­за­лось мо­мен­том бо­лез­нен­но­го кри­зиса – пе­ре­хо­да из од­но­го ду­хов­но­го воз­рас­та в дру­гой, но и сры­ва при этом пе­ре­хо­де. Воз­ро­ж­ден­че­ский че­ло­век не столь­ко осоз­нал, ско­лько по­чув­ст­во­вал вдруг не­объ­ят­ные си­лы ин­ди­ви­дуу­ма и вле­че­ние к неограничиваемому про­яв­ле­нию этих сил. Это бы­ло ес­те­ст­вен­ное чув­ст­во вы­хо­да из-под мла­ден­че­ской опе­ки в от­ро­че­скую са­мо­стоя­тель­ность. Тес­ные пе­ле­ны ма­те­ри-Церк­ви сня­ты и с пре­зре­ни­ем от­бро­ше­ны, че­ло­век с упое­ни­ем на­чи­на­ет дви­гать чле­на­ми, став­ши­ми вдруг та­ки­ми мощ­ны­ми. За­ро­ж­да­ет­ся лю­бо­ва­ние соб­ст­вен­ным ве­ли­чи­ем и си­лой, свое­воль­ной без­от­чет­но­стью, от­крыв­ши­ми­ся по­сле сня­тия риз Сред­не­ве­ко­вья. Че­ло­век с упое­ни­ем про­бу­ет свои си­лы во всём и на всём. На­пря­же­ние лич­но­ст­но­го рос­та сры­ва­ет­ся в ин­ди­ви­дуа­лизм. Воз­ро­ж­ден­че­ский ин­ди­ви­дуа­лизм пе­ре­ро­ж­да­ет­ся в ти­та­низм и тя­го­те­ет к са­та­низ­му. Рас­кре­по­щен­ные и куль­ти­ви­руе­мые в че­ло­ве­ке при­род­ные сти­хии за­хва­ты­ва­ют и по­ра­бо­ща­ют его. Рост ин­ди­ви­дуа­ли­сти­че­ского произвола яв­но опе­ре­жал рост лич­но­ст­но­го са­мо­соз­на­ния.

Та­ко­го ро­да ра­ско­ло­тость и дис­гар­мо­ния – сим­птом ис­то­ри­че­ско­го кри­за, пе­ре­ход­но­го воз­рас­та. Че­ло­век Воз­рож­де­ния рез­ко ото­рвал­ся от пре­ды­ду­ще­го со­стоя­ния, от предшествующей куль­ту­ры. Он вдруг ощу­тил про­пасть ме­ж­ду сво­им «се­го­дня» и сво­им «вче­ра». Но­во­му са­мо­ощу­ще­нию рас­кре­по­щен­но­го при­род­но­го ин­ди­ви­да боль­ше со­от­вет­ст­во­вал и им­по­ни­ро­ва­л древ­ний язы­че­ский на­ту­ра­лизм, не­же­ли хри­сти­ан­ский спи­ри­туа­лизм. Этим во мно­гом и объ­яс­ня­ет­ся от­тал­ки­ва­ние от сред­не­ве­ко­во­го спи­ри­туа­лиз­ма и «воз­ро­ж­де­ние» ан­тич­но­сти. Толь­ко что вы­де­лив­ше­му­ся из сред­не­ве­ко­во­го кол­лек­ти­виз­ма воз­ро­ж­ден­че­ско­му ин­фан­тиль­но­му ин­ди­ви­ду лег­че бы­ло по­нять се­бя, тем бо­лее – оп­ра­вдать се­бя в фор­мах дох­ри­сти­ан­ско­го ми­ро­ощу­ще­ния, ко­то­рое не тре­бо­ва­ло ду­хов­но­го са­мо­ог­ра­ни­че­ния и дис­ци­п­ли­ны. Эпо­ха Во­зро­ж­де­ния и яв­ля­ет­ся воз­ро­ж­де­ни­ем дох­ри­сти­ан­ской и вне­хри­сти­ан­ской ду­хов­но­сти, как ре­ак­ция на воз­рос­шее и воз­рас­таю­щее са­мо­ощу­ще­ние хри­сти­ан­ско­го пер­со­на­лиз­ма.

Хри­сти­ан­ст­во ут­вер­жда­ло са­мо­цен­ность лич­но­сти и вы­де­ля­ло её из при­род­ных и со­ци­аль­ных сти­хий. Но ощу­тив в Воз­ро­ж­де­нии определённо­го ро­да не­за­ви­си­мость от кос­ми­че­ских и ис­то­ри­че­ских сил, че­ло­век не су­мел об­рес­ти ду­хов­ных ос­нов лич­но­ст­но­го са­мо­стоя­ния, не осоз­нал своей прин­ци­пи­аль­ной ино­при­род­но­сти, по­пы­тал­ся ов­ла­деть ма­те­ри­ей по её же за­ко­нам, – в ре­зуль­та­те по­пал в раб­ст­во без­лич­ной за­ко­но­со­об­раз­но­сти при­ро­ды и ис­то­рии.

Ду­хов­ное про­ти­во­стоя­ние в хри­сти­ан­ском ми­ре всё бо­лее ска­зы­ва­лось на всех об­лас­тях жиз­ни. В куль­ту­ре фор­ми­ро­ва­лись пер­со­на­ли­сти­че­ские цен­но­сти, в жиз­ни рас­про­стра­ня­лись пер­со­на­ли­сти­че­ские прин­ци­пы. Но как ре­ак­ция на твор­че­ское персоналистическое уси­лие мо­би­ли­зо­ва­лись ан­ти­лич­но­ст­ные сти­хии. Эта по­ля­ри­за­ция всё более оп­ре­де­ля­ла ис­то­рию ев­ро­пей­ских на­ро­дов с кон­ца Сред­них ве­ков. Рост са­мо­соз­на­ния лич­но­сти со­про­во­ж­дал­ся вы­пле­ском ин­ди­ви­дуа­ли­сти­че­ских и кол­лек­ти­ви­стс­ких сти­хий, ко­то­рые стре­ми­лись оп­ро­ки­нуть фор­ми­ро­ва­ние лич­но­ст­но­го на­ча­ла в ис­то­рии, взо­рвать рост лич­но­сти в са­мо­ст­ном ин­ди­ви­дуа­лиз­ме или рас­тво­рить его в без­лич­ном кол­лек­ти­виз­ме.

С XV ве­ка по всей Ев­ро­пе рез­ко уси­ли­ва­ет­ся ми­ро­вос­прия­тие, в ко­то­ром раз­ви­ва­ют­ся ме­ха­ни­сти­че­ские пред­став­ле­ния. Че­ло­век всё более вос­при­ни­мал­ся не как об­раз и по­до­бие Бо­жие и ве­нец тво­ре­ния, а как под­чи­нен­ная часть, эле­мент не­кое­го без­ли­ко­го це­ло­го, которым мог быть кос­мос, при­ро­да, го­су­дар­ст­во или Цер­ковь. Но че­ло­век не­из­мен­но ока­зы­вал­ся де­та­лью ме­ха­низ­ма. Его ду­ша те­ря­ет са­мо­дос­та­точ­ность, а жизнь са­мо­стоя­тель­ность. Это нель­зя трак­то­вать как воз­врат к сред­не­ве­ко­во­му «без­лич­но­му» ми­ро­со­зер­ца­нию, ко­то­рое взра­щи­ва­ло и определяло иерархию духовных ценностей лич­ности. Скла­ды­ва­лась куль­ту­ра де­пер­со­на­ли­за­ции. Это ан­ти-тео-ан­тро­по­цен­три­че­ское ми­ро­ощу­ще­ние вне­дря­ло определённый че­ло­ве­че­ский тип, бо­ящийся ме­та­фи­зи­че­ской сво­бо­ды, стре­мя­щий­ся всё рег­ла­мен­ти­ро­вать и все­му пред­пи­сать окон­ча­тель­ное ме­сто по слу­чай­ным и ча­ст­ным мо­ти­вам, по­доз­ри­тель­но от­но­ся­щий­ся к ка­че­ст­вен­но­му мно­го­об­ра­зию жиз­ни, склон­ный к сред­не­му ва­ри­ан­ту. Это че­ло­век ог­ра­ни­чен­но­го, но свое­воль­но­го ума, роб­кой, но гор­де­ли­вой во­ли, ско­ван­но­го, но претенциоз­но­го чув­ст­ва, ко­то­рое ищет слу­чая бес­кон­трольно раз­нуз­дать­ся.

Пер­со­на­ли­сти­че­ское пре­об­ра­же­ние тре­бу­ет це­ло­ст­ной жиз­ни и цель­но­сти ха­рак­те­ра, не­пре­стан­но­го твор­че­ско­го уси­лия и дер­за­ния, не­пре­рыв­но­го тру­да и от­вет­ст­вен­но­сти за со­де­ян­ное. Всё это воз­мож­но при ду­хов­ном са­мо­вос­пи­та­нии и нрав­ст­вен­ном са­мо­ог­ра­ни­че­нии, чёт­ко­сти и твёр­до­сти в вы­бо­ре. Не­вы­но­си­мое на­пря­же­ние пер­со­ни­фи­ка­ции вызывает со­блазн сбро­сить его бре­мя. Это ис­ку­ше­ние ме­та­фи­зи­че­ской без­от­вет­ст­вен­но­сти и без­за­бот­но­сти пре­сле­ду­ет хри­сти­ан­ское че­ло­ве­че­ст­во, вы­ну­ж­да­ет от­ка­зать­ся от бре­ме­ни лич­но­го ре­ше­ния и дей­ст­вия, искушает де­ле­ги­ро­вать свои не­от­чу­ж­дае­мые не­бес­ные пол­но­мо­чия ка­кой-ни­будь мир­ской дан­но­сти. При этом вы­иг­ры­ва­ет­ся жизнь уп­ро­щён­ная и га­ран­ти­ро­ван­ная, но про­иг­ры­ва­ет­ся выс­шее зна­че­ние жиз­ни. Путь лич­но­го кре­сто­не­се­ния ведёт че­рез рас­пя­тие и смерть к сво­бо­де и пре­об­ра­же­нию, от­каз же от кре­сто­не­се­ния бы­тия при­во­дит к бе­зыс­ход­но­му раб­ст­ву.

Эта угасающая тен­ден­ция во­зоб­ла­да­ла в Но­вое вре­мя, хо­тя бы­ли силь­ны и ду­хов­ные по­тен­ции хри­сти­ан­ской куль­ту­ры, ак­ку­му­ли­ро­ван­ные в Сред­не­ве­ко­вье. Яв­лен­ный ны­не ан­ти­хри­сти­ан­ский об­раз жиз­ни и без­ду­хов­ный об­лик че­ло­ве­ка скла­ды­вал­ся уже внут­ри са­мо­упо­ен­ной ин­ди­ви­дуа­ли­сти­че­ской ци­ви­ли­за­ции на За­па­де и в се­ку­ля­ри­зо­ван­ном об­ще­ст­ве в Рос­сии. Вол­на ан­ти­хри­сти­ан­ской сти­хии Но­во­го вре­ме­ни бы­ла ре­ак­ци­ей на са­мо­соз­на­ние хри­сти­ан­ско­го пер­со­на­лиз­ма, она впи­та­ла со­блаз­ны и за­блу­ж­де­ния хри­сти­ан­ской куль­ту­ры и ис­то­рии.

Итак, дох­ри­сти­ан­ское ми­ро­вос­прия­тие об­ра­ще­но к кос­мо­су и при­ро­де, к че­ло­ве­ку же толь­ко в свя­зи с при­ро­дой. В сред­не­ве­ко­вье че­ло­век рас­смат­ри­вал­ся как со­став­ная часть Бо­же­ст­вен­но­го по­ряд­ка, но часть, не­су­щая от­блеск Бо­же­ст­вен­ной при­ро­ды. Но­вое вре­мя дек­ла­ри­ро­ва­ло безрелигиозное са­мо­ут­вер­жде­ние че­ло­ве­ка, мировоззрение искажается ги­пер­тро­фи­ро­ван­ной ра­цио­на­ли­за­ци­ей и на­ту­ра­лиз­мом. В гу­ма­низ­ме про­изош­ло рас­кре­по­ще­ние ин­ди­ви­дуа­ли­сти­че­ско­го свое­во­лия и ти­та­ни­че­ской са­мо­сти – при­род­но­го са­мо­ут­вер­жде­ния ин­ди­ви­дуа­лиз­ма. На­чи­ная с Шел­лин­га и Кьер­ке­го­ра на За­па­де, Пуш­ки­на и Дос­то­ев­ско­го в Рос­сии на­чи­на­ет­ся по­во­рот куль­ту­ры в сто­ро­ну ин­ди­ви­ду­аль­но­го кон­крет­но­го че­ло­ве­че­ско­го су­ще­ст­во­ва­ния в его ду­хов­ном из­ме­ре­нии. Че­рез фи­ло­со­фию жиз­ни и эк­зи­стен­циа­лизм осоз­на­ет­ся спе­ци­фи­ка лич­но­ст­но­го бы­тия, ос­но­вы ко­то­ро­го да­ны хри­сти­ан­ст­вом.

Эк­зи­стен­ци­аль­ная фи­ло­со­фия пы­та­ет­ся ори­ен­ти­ро­вать мысль на соб­ст­вен­но че­ло­ве­че­ское су­ще­ст­во­ва­ние. Как ре­ак­ция на ра­цио­на­ли­сти­че­скую он­то­ло­гию, со­вре­мен­ный эк­зи­стен­циа­лизм прав в ут­вер­жде­нии пер­вич­но­сти лич­но­ст­но­го бы­тия, в рас­кры­тии его ди­на­ми­ки, но не ­прав родовым атеизмом. Наи­бо­лее це­ло­ст­ную фор­му об­ре­ла рус­ская пер­со­на­ли­сти­че­ская эк­зи­стен­ци­аль­ная фи­ло­со­фия, на ос­но­ве пат­ри­сти­че­ской тра­ди­ции пе­ре­ос­мыс­ли­ваю­щая со­вре­мен­ные про­бле­мы. «Че­ло­век есть лич­ность, по­то­му что Бог есть Лич­ность» (Н.А. Бер­дя­ев). И ес­ли Лич­ность, Ипо­стась Бо­га не толь­ко эс­сен­ция, но и эк­зи­стен­ция, то и при­ро­да че­ло­ве­че­ской лич­но­сти эк­зи­стен­циаль­на.

---

[1] Модус – способ существования, вид и характер бытия. – Ред.