РУССКОЕ ПРАВОСОЗНАНИЕ

 Русское органичное право создаётся добром, а не силой (не в силе Бог, а в правде), не взаимным договором для охраны эгоистических интересов, не принуждением и не законом. Специфически русское восприятие – право как незыблемый авторитет правды и истины при наименьшей формальной регламентированности, внутренней органичности и цельности. Русский человек всегда чувствовал, что за юридическим правом стоит закон правды – внутренний закон, помимо земного суда есть высшая справедливость и Божий суд. Не случайно в русском языке изначально слово «правда» означала «закон» («Древнейшая Правда» или «Правда Ярослава» – правовой кодекс, выданный в 1016 году Новгороду). Поэтому формальное право не воспринималось как добродетель, ибо критерием было чувство правды, а не права. Русская идея была нацелена на внутреннее нравственное духовное совершенствование человека и нравственного порядка в обществе более, чем на созидание правовых форм. «В России содержание всегда предпочиталось форме, совесть – букве закона, мораль – силе, а сила – интриге» (И.Л. Солоневич). В этом сказывались «большое доверие к людям и малая любовь к законам» (И.Л. Солоневич). Более того – большая любовь к человеку. Поэтому на Руси «правовая идея не является высшим принципом этики, выше её идея любви, стоящая по ту сторону права и бесправия, вины и отмщения, – идея всепрощающего, всеочищающего добра, навсегда закрывающая истоки человеческой вражды» (В. Шубарт). Отсюда – приоритет внутреннего, духовного авторитета над внешним юридическим и рационалистическим. Жизнь по вере, а не по долгу и обязанности. Правда выше долга, а долг выше права. «Русский склад мышления ставит человека, человечность, душу выше закона и закону отводит только то место, какое ему и надлежит занимать: место правил уличного движения. Конечно, с соответствующими карами за езду с левой стороны. Не человек для субботы, а суббота для человека. Не человек для выполнения закона, а закон для охранения человека. И когда закон входит в противоречие с человечностью – русское сознание отказывает ему в повиновении» (И.Л. Солоневич).

Русская жизнь регламентировалась в большинстве своём не сводами законов и не установленным порядком, а авторитетом традиций, выражающих историческую память народа и национальное самосознание. Поэтому на Руси доминировало прецедентное, а не формальное право. Прецедент схватывает дух права, закон же устанавливает неизменную правовую формулу. Прецедент меняется в восприятии во времени, в зависимости от морально-правового сознания людей. Закон же отчуждается от общества, его породившего. Устное, обычное право истолковывается народом. Записанный закон толкуется кастой законников, судей. «Никогда русский человек не верил и не будет верить в возможность устроения жизни на юридических началах» (Л.А. Тихомиров). Пренебрежение к правовому устроению серединного земного царства таит опасность нравственного срыва, ибо право подпирает и муштрует слабонравие. Своеобразное жизнеощущение открывает новые исторические возможности, в нём заложена подлинно христианская нравственность, мотивированная не формальным моральным законом, а свободной потребностью любви, милосердия и справедливости. Нравственность, основанная не на долге, а на совести и любви, – поступаю так не потому, что должен, а потому, что иначе не могу, – это характерно русская совестливость. Высший идеал русской идеи – торжество правды, справедливости, доброты и любви.

«Русское Православие – наименее нормативная форма христианства. В нём духовный опыт наименее подчинен норме… Русское Православие в лучшем, идеальном своём сознании признаёт авторитет самого воздействующего на нас божественного бытия, самой явленной божественной энергии, то есть авторитет онтологический, а не юридический и не рационалистический… Православие внушало идею обязанности, а не идею права… Православие воспитывало русский народ не нормами поведения, а образами жития святых и культом святости, и центр тяжести религиозной жизни Православие полагало в молитве, которая есть богообщение, а не нормировка жизни» (Н.А. Бердяев). Для русского жизнечувствия добродетель является внутренней душевной потребностью, а не исполнением внешних повелений. Добродетель по нравственным предписаниям, по закону, а не по Христовой любви не вполне добродетельна. Для русского жизнечувствия добродетель является внутренней душевной потребностью, а не исполнением внешних повелений. Добродетель по нравственным предписаниям, по закону, а не по Христовой любви не вполне добродетельна.

Православие несло русскому человеку не рациональные повеления, а живое свидетельство истины, взывающее к человеку: «Русский народ и истинно русский человек живут святостью не в том смысле, что видят в святости свой путь или считают святость для себя в какой-либо мере достижимой или обязательной. Русь совсем не свята и не почитает для себя обязательно сделаться святой и осуществить идеал святости; она свята лишь в том смысле, что бесконечно почитает святых и святость, только в святости видит высшее состояние жизни, в то время как на Западе видят высшее состояние также и в достижениях познания или общественной справедливости, в торжестве культуры, в творческой гениальности. Для русской религиозной души святится не столько человек, сколько сама русская земля» (Н.А. Бердяев).

Нравственное и правовое чувство русского человека, основанное на подлинно христианском жизнеощущении, не достигло в русской идее степени самосознания. Было органичное чувство добра и правды, но недоставало незыблемого нравственного сознания и ясного правосознания личности. Этим потенциям русской идеи ещё предстоит развиться.