Миф как образ прабытия

 

 Если к восемнадцатому веку мифом считалось всё, что выходило за границы реального – выдумки, вымыслы, то современная наука трактует древний миф как примитивную форму общественного сознания. Но и сейчас наиболее характерными чертами первобытной формы мышления считается фантастическое изображение действительности, наивное очеловечивание окружающей природы. Все современные характеристики мифологического сознания подчёркивают его иллюзорность в сравнении с реалистичностью собственного научного подхода.

«Диффузность, нерасчленённость первобытного мышления проявилась в неотчётливом разделении в мифологическом мышлении субъекта и объекта, предмета и знака, вещи и слова, существа и его имени, вещи и её атрибутов, единичного и множественного, пространственных и временных отношений, начала и принципа, то есть происхождения и сущности. Мифологическое мышление оперирует, как правило, конкретным и персональным, манипулирует внешними вторичными чувственными качествами предметов; объекты сближаются по вторичным чувственным качествам, по смежности в пространстве и во времени. То, что в научном анализе выступает как сходство, в мифологическом объяснении выглядит как тождество… Для мифа весьма характерна замена причинно-следственных связей прецедентом – происхождение предмета выдается за его сущность (генетизм мифа). Научному принципу объяснения противопоставляется в мифологии “начало” во времени… Содержание мифа мыслится первобытным сознанием вполне реальным (более того, – в силу “парадигматического” характера мифа – как “высшая реальность)… Неспособность провести различие между естественным и сверхъестественным, безразличие к противоречию, слабое развитие абстрактных понятий, чувственно-конкретный характер, метафоричность, эмоциональность» («Мифы народов мира», Предисловие).

«Если научное обобщение строится на основе логической иерархии от конкретного к абстрактному и от причин к следствиям, то мифологическое оперирует конкретным и персональным, использованным в качестве знака, так что иерархии причин и следствий соответствует гипостазирование, иерархия мифологических существ, имеющая семантически-ценностное значение» («Философский энциклопедический словарь», ст. «Мифология»). Тем не менее, эта «своеобразная система фантастических представлений об окружающей человека природной и социальной действительности» была единственной системой жизненной ориентации людей: «Мифы составляют как бы священное духовное сокровище племени. Они связаны с заветными племенными традициями, утверждают принятую в данном обществе систему ценностей, поддерживают и санкционируют определённые нормы поведения» («Мифы народов мира»). Парадокс заключается в том, что эти фантастические представления и, как следствие из них, иллюзорные жизненные установки не помешали человеческой цивилизации развиваться вполне «прогрессивно», вплоть до нас – научно умудрённых. Получается, что все достижения человечества основаны на первоначальных тотальных заблуждениях.

Строго говоря, научные определения древней мифологии некорректны. Во-первых, потому что формулируются только через сравнение с так называемым научным мышлением, что резко ограничивает рассмотрение предмета самого по себе, в нём акцентируются вторичные и не замечаются наиболее существенные свойства. То, что через призму научного подхода представляется в мифологии недостатком, негативом, может оказаться наиболее важным, положительным – и в рамках мифологии, и для человеческой культуры в целом. Кроме того, научное мышление – это не более чем форма современного мифотворчества. Отбор мировоззренческих постулатов науки мотивировался во многом историческими аффектами, коллективным бессознательным, преисполнен гипостазирования – приписывания отвлеченным понятиям самостоятельного существования, рассмотрения общих свойств, отношений и качеств как самостоятельно существующих объектов («мир – автомат», «вселенная – заведённые часы», «знание – сила», «критерий познания – позитивный опыт, то есть эмпирически данное, фактическое, несомненное»).

Но более всего современные определения древней мифологии имеют отношение к мифам ХХ века, произошла подмена предмета – природу современного мифотворчества отождествили с ранней мифологичностью. Древнее мифологическое сознание характеризуется через отсутствие в нём научности («Научный принцип объяснения заменялся в мифе тотальным генетизмом и этиологизмом: объяснение вещи и мира в целом сводилось к рассказу о происхождении и творении» – «Философский энциклопедический словарь»), которой и не могло там быть, поскольку её не было вовсе. Другое дело мифотворчество внутри научно-технической цивилизации. Современные мифы действительно создаются как реакция на натуралистическую рационалистическую мифологию науки: как восстание бессознательного и мистического на засилье рациональности и натурализма, как вытеснение и сублимация искажённой сексуальности, как Эдипов комплекс отцеубийства (грех тотального попрания современной цивилизацией Миротворящего Начала), как искажение ориентации либидо – потока витально-психической энергии. Изначальный древний миф сакрален, наука же профанна, миф – универсален, наука – частична и частна, миф синтетичен, наука – аналитична и дискретна, миф несёт архетипы бытия (первоосновы мироздания и фундаментальные структуры психики по К. Юнгу), наука же изображает бледные фрагменты мировой картины. «Научное» мифотворческое сознание воспринимает мифические фантазмы за реальность, относится к собственным мифам как к высшей парадигме и диктующей инстанции, неспособно провести различие между естественным и сверхъестественным, безразлично к противоречию, в нём слабо развиты абстрактные понятия, превалирует чувственно-конкретный характер, метафоричность, эмоциональность…  Современный миф – это сакрализованная условность, компенсирующая недостаточность в потребительской цивилизации подлинного мистического начала, это искажённый или ложный ответ на архетипический запрос бессознательного. Спектр мифических условностей в наш прагматический век очень широк: от безобидной сакрализации светских праздников, государственного гимна и флага, до глобальных идеологий (коммунизм, нацизм) и тоталитарных религиозных сект.

 

Итак, древний миф – это нечто совершенно иное, чем современная мифология, это что-то другое, нежели фантазии по этому поводу современной науки. Считается, что «предпосылками мифологической “логики” служили неспособность человека выделить себя из окружающей среды и нерасчленённость мифологического мышления, не отделившегося от эмоциональной, аффективной сферы» («Философский энциклопедический словарь», ст. «Мифология»). Может быть, так называемая нерасчленённость мышления свидетельствует о духовной цельности акта познания и самопознания? А за тем, в чём современное сознание видит неспособность человека выделить себя из окружающей среды, скрывается метафизический феномен начала истории, начала вселенского воплощения сонма человеческих душ, когда душа живущего ещё не вполне вошла в его тело, а большой «частью» соединена с природными формами. Древняя мифология – это форма выражения транссознания древнего человека и, вместе с тем, его самоосознание собственной экзистенциальной ситуации.

Тема воплощения – самая древняя в мифологии, ибо с него началась мировая история. Поднять её и понять можно только апеллируя к первоначальному человеческому знанию – к мифу. Состояние человечества, в котором формировалась мифологическая картина, противоречиво. С одной стороны, человеческие души только начинают исторический путь в мировой плоти, и в этом смысле они ближе к прабытию, к началу, более чем когда-либо. Ещё свежи и сильны ощущения домирного, доисторического.

С другой стороны, человечество духов, погрузившись в бездну материи, оглушено хаотическими бурями и сковано косностью материи. Вхождение из вечности во временность ограничивает сознание. Человеческий дух во многом теряется и забывает себя. Изначальная двойственность бытия человека в мире и отражена в первичных, архаических мифах. Это самые древние и наиболее адекватные формы памяти о домировом бытии. Вместе с тем, эти воспоминания неизбежно искажены той экзистенциальной ситуацией, в которой оказался их создатель.

Души первобытных людей первыми вошли в мировую плоть в собственно человеческом облике. При этом воплощается только «часть» души, которая при этом расщепляется и частию рассыпается по космической плоти. Потерянный, растерявшийся и во многом забывшийся посланник небес впервые обводит взглядом окружающий, пугающе неизвестный мир. Он пытается понять его, что и выражается в так называемом наивном сознании. Человек мучительно старается вспомнить события, предшествовавшие его появлению на земле. Он пытается вспомнить себя, восстановить единство души, расколотой воплощением, собрать сознание, разорванное хаосом, высветлить разум, затемнённый плотью.

Мифы и отражают начало духовного собирания человека. Миф слагается в результате лицезрения древнейшим человеком природы и самого себя в сложнейшей экзистенциальной ситуации начала человеческой истории. Мифологический образ создаётся из исторического материала, но в природные образы облекается метафизическое содержание. Предельно натуралистический язык мифа повествует о сверхнатуралистическом. «Язык духовного опыта символический и мифологический, говорящий о событиях, о встречах, о судьбе. Без заставных категорий и субстанций» (Н.А. Бердяев).

Создатель мифов – не потерянная смертная песчинка, а временно потерявшийся вечный дух. Подвигали мифотворческую фантазию не только испуг и зависимость от природных явлений, но и попытки самоосознания. Таким образом, мифология отражает историю странствий человеческих душ в космической материи. Поэтому Платон в диалоге «Федр» призывал искать в мифах прежде всего «частицу себя».

Древний миф отражает и большую, чем в будущем, неразрывность человека и природы. Но несколько в ином смысле, чем принято считать. Первые люди более погружены в мировую материю потому, что они совершили первый шаг воплощения человечества. Древний человек не только порабощён природными стихиями, но и мистически связан с материей, что и сказывалось в его отношениях с природой.

Но ещё более, и в первую очередь, отражает древний миф связанность человека с надприродным, сверхкосмическим. Мифотворческая фантазия погружается в глубину человеческого духа, в том его состоянии, в котором человек находится в конкретный исторический момент, и пытается, далее, выйти в вечные сферы. Этот путь и его итог и фиксирует миф, но логически не вполне последовательно.

Таким образом, миф создаётся в результате осмысления сложнейшего экзистенциального состояния, в котором оказался древний человек. В отношении к древнейшим предкам необходимо отбросить снисходительность цивилизованных мудрецов к недоразвитым дикарям. В плане вечности души древнего и современного человека равны в изначальном достоинстве, различает их только разность земных миссий. Общаться и понять друг друга и общее дело мы должны, исходя из общего небесного представительства.

Первые люди были ближе, чем мы, к началу бытия, и в этом смысле к источнику мудрости и к Самому Творцу. Но они же были более чем всё последующее человечество, погружены в непросветленный хаос и оглушены им. Всё это и выражено в древней мифологии тем, что достоверное знание о прабытии и начальных событиях бытия свернуто, как семя, и обернуто, как кокон, в пелены натуралистических образов. Это глубинное зерно и является надысторическим содержанием и смыслом мифа. Развитие мифотворческого сознания означает прорастание семян изначального знания и освобождение от стесняющих его натуралистических форм.

По мере развития духовной культуры человечества ярче светило его разуму семя древнего знания и вскрывался смысл культуры. Новый исторический опыт прояснял древнее знание, мифы становятся всё более духовными и менее натуралистическими. Кристаллизующееся внутреннее содержание мифов постепенно открывает истинную направленность мифотворческого взора и обнажает его основной интерес. Чем культурнее становится миф со временем, тем больше освобождается он от исторических натуралистических форм, и внимание его сосредотачивается на начале бытия и на том, что ему предшествовало. В этом, своего рода, обратная перспектива мифологии.

Содержание же мифов в истории становится всё более теоантропоцентрическим (богочеловекоцентрическим). В изначально смутных образах постепенно выделяются два творческих полюса бытия: Бог и человек. Постепенно же растворяется опосредствующая иерархия существ, и в мифах богоподобный человек непосредственно предстает перед сотворившим его Богом. В поздних мифах обнажается союз Личного Бога с личностью человека. Не все мифологии достигают этого предела, но интенция – внутренняя направленность всех их устремлена к нему.

 

Решающим этапом в мифотворчестве оказывается исторический момент записи устных сказаний. Это не было формальным фиксированием того, что передавалось изустно. И нарождение письменности, и потребность записать древние предания выявляли духовное напряжение, в котором заново переплавлялось содержание мифов. Древний писатель не только анализирует, сравнивает и отбирает устные сказания, но и углубляется в их смысл. В его душе прорастает зерно древнего знания, которое сохранено и принесено устным преданием. Будто предшествующие мифы несут гениальному толкователю некий изначальный шифр и одновременно код к нему.

Таким решающим этапом было письменное оформление книги Бытия Библии. Известно, что Пятикнижие Моисеево было наиболее древним устным преданием, хотя записано оно сравнительно поздно, во всяком случае, после большинства книг пророков. Здесь и сработала обратная перспектива мифологического творчества. Это устное предание было письменно зафиксировано в момент духовного подъёма народа, что вскрыло в сказании такие смыслы, по сравнению с которыми параллельные мифы других народов выглядят наивным лепетом. Бог вёл народ Израиля не только по пространствам аравийских пустынь, но и открывал перед ним новые духовные горизонты.

В письменности иудаизма мифология достигает наибольшего осмысления и всё более становится Откровением. Тем не менее, это ещё и миф, так как набухшее зерно знания не освобождено от натуралистических форм. В Ветхом Завете, как нигде, духовные смыслы переплетены с исторической повседневностью, затемнены ею, но и выражены через неё.

Мифологическое сознание преображается в Новозаветном Откровении. В свете Благовестия Вочеловечившегося Бога вскрывается и обратная перспектива Старозаветного Предания, и провиденциальный смысл его. Натуралистические пелены опали, зерно знания проросло, и нам открылась истина о приготовлении мира к пришествию Богочеловека. Через откровение, а не через философию и науку, мифология превращается в истинное знание.

То, что произошло с Богочеловеком исторически единократно, растягивается для человечества на века и складывается в историю прорастания новых зёрен знания – христианских. По мере того как христианское человечество через трагический опыт истории открывает для себя истину о преображении бытия, всё более раскрывается смысл архаических – наиболее ранних мифов. Мифы адекватно могут быть истолкованы только в свете христианского откровения. Это древнее знание позволяет осознать путь, пройденный человечеством, и его начало.

Без обретения метаисторической – надысторической памяти нам не понять ни настоящего, ни грядущего, и без этого останется сокрытым наше вселенское назначение.

Миф в свете христианского сознания

 История человечества зачалась в глубинах природного космоса, древние мифы оказываются единственной формой памяти об этих антропогонических процессах, о том, что происходило с душами в то время, когда на планете Земля ещё не было людей. Антропогонические мифы повествуют о том, какие пути проходит душа в Божественном лоне до начала человеческой истории, что происходит с душой в момент внедрения её в хаос земли, каковы формы существования души в мировой плоти до момента воплощения человека в миру в полноте своего телесного облика.

Но услышать это повествование возможно только при истинном отношении к мифам, иначе они выглядят ложными фантазиями или наивными сказками. Миф становится формой заблуждения, когда какая-либо мифологема превращается в единственную и универсальную картину мира, когда собрание мифов превращается в религию. Когда частичное претендует на абсолютное.

В архаических мифах люди стремились зафиксировать воспоминания о событиях, предшествовавших их появлению на земле. Первоначально на таком закреплении концентрируются все творческие силы. Но постепенно сознание человечества обращается не к прошедшему, а к грядущему, не к пройденным путям, а к цели всех путей, к познанию смысла существования. Традиция богословствования и философствования нарождается в лоне мифологического сознания, поэтому первоначальная картина мира, цель эволюции и роль человека ограничены мифологическими представлениями. Таковы различные формы языческих религий. Мифологические верования ориентированы на прошлое, на закрепление памяти о прошедшем в образах первичного антропоморфного сознания. В них и настоящее объясняется в образах прошлого.

Мировые же религии обращены, прежде всего, к грядущему, к его окончательной цели. Через мировые религии человечество подымается до универсализма, объемлющего космическую, Божественную и человеческую судьбу и назначение. Наиболее полно откровение в христианстве – универсальной и вселенской религии, соединяющей строй космоса, ход истории и назначение человека – в единстве воплощённого Логоса-Богочеловека. В свете христианского откровения выявляется частичность и этапность всякой мифологической картины мира. Но, вместе с тем, в христианском универсальном сознании может раскрыться глубинное содержание мифов.

Мифологема имеет две стороны. Миф фиксирует воспоминания о довременном бытии человека, о доисторических путях человеческой души. Вместе с тем, мифологическая картина мира складывается в результате попытки объяснить состояние мира и человека, современное мифотворческому акту. В первом случае древний миф оказывается единственной формой памяти человечества. Во втором – это первобытные формы сознания, отражающие погружённость души в стихии космоса, начальные этапы кристаллизации духовности и подчиненность человека явлениям природы.

Специфика мифологического символа в том, что он описывает один временной пласт, преломленный другим. То, что находится за пределами непосредственного жизненного контекста, отображается образами вполне житейскими. Миф и представляет из себя сложное сплетение разнобытийных планов. Этим он отличается от научного понятия, которое описывает одно-порядковые ему явления.

Духовный анализ мифа, с позиции христианского откровения, способен вскрыть первоэлементы, первообразы человеческой памяти, которые являются не формальными схемами психики (Юнг) и не схемами человеческого духа (П.А. Флоренский), а символическим отображением метафизических событий и фактов. Мифологический символ в данном случае – не прикрывающая и искажающая маска, не фикция, нуждающаяся в психоаналитическом разоблачении, и не формальный знак чего-то присутствующего только своим отсутствием, но некий реальный первоэлемент духовного опыта. Специфической символичностью мифологическое сознание оказывается близким художественному творчеству (творческий акт в художественных образах или символах выражает прообразы бытия) и другим экстатическим состояниям. Выход за пределы (экстаз) возможен и в сновидениях (отсюда близость символики сновидений и мифов).

Бывают состояния, в которых пронзительно ощущается заисторическое, предысторическое. В эти мгновения духовный взор пронзает толщу истории, и начинают светиться первообразы. Поэтому-то древние письмена и вызывают содрогание, что вещают не о том, что было когда-то, а о том, что есть всегда, что было до того, как всё стало быть. Томас Манн писал: «Всякий миф – это изначальный образец, изначальная форма жизни, вневременная схема, издревле заданная формула, в которую укладывается осознающая себя жизнь, смутно стремящаяся вновь обрести некогда предначертанные ей приметы». В экстатических состояниях, в которые может погрузить нас древний миф, обнажаются прикрываемые обыденностью, социальностью, инерцией культуры архетипы – прообразы, первичные формы бытия. В историческом чудесным образом начинает светиться метаисторическое.

В свете христианского откровения древний миф может обнажить перед современным знанием тайны бытия. Христианство не создаёт своих мифов потому, что оно возвысилось над мифологическим мировосприятием и проясняет существующие мифологии. Христианская установка даёт ключ и требует от нас активности в переосмыслении древних мифов. Для такого рода духовного анализа мифа не требуется нового откровения, но необходима творческая активность христианского сознания.

Обратная перспектива мифологии

Душа человека, войдя в этот мир, мучительно стремится вспомнить начало вхождения и то, что ему предшествовало. Мифологические предания как формы памяти обнаруживают по мере развития некую обратную перспективу: чем выше духовная культура человечества, тем более проникает его духовный взор вглубь миротворческих начал. Ибо память и сознание выражают степень воплощённости души человека. Мировая культура – это следы вхождения в мир духа человечества. На каждом этапе культура отражает определённую степень погружения вечной души в плоть. Таким образом, по мере роста духовной культуры, человечество обретает память о начале земного пути и о том, что совершалось в доземной вечности.

На заре человечества смутное сознание людей с трудом ориентируется в реальности. Вышедшие на историческую арену души пытаются осознать себя, понять окружающий мир и стремятся вспомнить события, приведшие в этот мир, предшествующие началу мира и определившие это начало. Наиболее ранние попытки заглянуть в прапрошлое захватывают недавние космические события. Архаические мифы вскрывают поздние этапы космогенеза, когда душа человека ещё разлита по космической плоти и является её движущим началом. Затем мифологии описывают ступени зоогенеза – происхождения живой природы, когда душа человека пробивается через животный и растительный мир. И только частично мифы касаются антропогенеза – обретения душой человеческого телесного облика.

Это процесс прорастания из земли («В начале сотворил Бог небо и землю» – Быт. 1.1) вечных первообразов. На начальных этапах воплощения человек ещё не ощущает себя вполне жителем земли, не установились границы между тем и этим мирами, стерты грани между жизнью и смертью. Душа древнего человека не ощущает себя выделенной из природного лона, ибо она впервые и только частию выделилась в собственной телесности. Одновременно некоторые сферы души странствуют в различных природных явлениях и животных формах. Смерть не воспринимается как полный обрыв жизни, ибо душа не укоренена в этом мире и с лёгкостью его покидает, перетекает из одного эона[1] в другой.

В древнейших мифах предки продолжают участвовать в судьбе живых, живущие же постоянно апеллируют к загробному миру. Человечество ещё не осознало собственный временной эон. Не выделял себя человек и в пространстве. Анимизм[2] первобытного сознания выражает не запуганность древнего человека природными стихиями и не ощущение их чуждости, скорее напротив, анимистическое сознание отражает родственность природы человеку, невыделенность человеческого существа из окружающего мира. Космос наполнен соприродными человеку духами, которые являются своего рода плотскими тенями души, – это пройденные им и оставленные формы воплощения. Древнейший человек мог пугаться собственной космической тени и не осознавать этого явления вполне, но он явно чувствовал соприродность себе всех существ и предметов.

Первоначальной религиозностью человечества был повсеместно распространенный культ Богини-Матери – всеобщей прародительницы. Это свидетельствует о первой попытке древнейшего человека вспомнить миротворческий путь, пройденный его душой. Взор архаического человека загипнотизирован тайной космического лона, из которого только-только выделилось человеческое существо.

Есть предположение о том, что первичной формой религии был некий древнейший монотеизм (единобожие), который затем утрачивается в истории, вера в Единого Творца сменяется верой в женское божество – Праматерь всего сущего. Скорее всего, такого рода представления являются воспоминанием событий, частию выходящих за пределы истории. Бог-Творец был сполна открыт душе только в небесном предстоянии до начала мироздания, – это действительно началополагающий монотеизм, но не как историческая религия, а как доисторическое, доземное восприятие Бога вечной душой. После погружения души в земную плоть и её поглощения земной материей духовное сознание и образ Творца замутняются, земное богопознание начинается с языческих форм, среди которых культ Богини-Праматери был основополагающим. Человеческая история и представляет собой стремление вернуться к истинному богопознанию, но уже в лоне мира сего.

Таким образом, древнейшие мифы отражают ограниченность архаического сознания, погружённого в природную плоть. Далее вглубь антропогонии и теогонии[3] проникают более поздние, более культурные мифологические традиции. По мере того как человек осознаёт себя, своё место и роль в мире, в его сознании прорастают зёрна древнейшей памяти, проясняются и наполняются смыслом первообразы архаических мифов. С приближением времени Откровения Богочеловека в мифах раскрываются всё более древние и глубинные их тайны.

---

[1] Эо́н – от др.-греч.  век, эпоха, вечность.

[2] Анимизм – представление о всеобщей одушевленности, о духах природы, предметов, явлений, существ.

[3] Антропогония – происхождение, сотворение человека, первочеловека.