Гибель богов натурализма. Наука и христианство. Часть 4. «Научные» идеологии.

Постепенно мировоззренческие основания науки – атеизм и материализм, а также методологические основания – рационализм и эмпиризм, превратились в идеологии, отрицающие другие мировоззрения. На их основе в Западной Европе создавались новые радикальные идеологии – идеологические мании. Наиболее разрушительными оказались социальные идеомании.

Атеизм – это идеология отрицания Теоса, Личного Бога, являющегося Творцом мироздания и наделяющего его смыслом. Отрицая Единую Истину как источник всякой истины, атеизм лишает нравственность всех оснований, обессмысливает жизнь: «Отсутствие Бога нельзя заменить любовью к человечеству, потому что человек тотчас спросит: для чего мне любить человечество?» (Ф.М. Достоевский). Умаление Бога вызывает деградацию человека, ибо «Отрекаясь от Бога, от абсолютной Божественной Личности, человек неминуемо отрекается от своей собственной человеческой личности» (Д.С. Мережковский). На чистом отрицании не построить систему мировоззрения, поэтому атеизм существует как тенденция в составе других идеологических систем.

Материализм утверждает материю в качестве субстанции всей действительности – не только материальной, но душевной и духовной. Это учение отрицает духовное бытие, профанирует всё высшее, небесное. Вечный дух и объективный смысл бытия отринуты, хаотическая же материя наделяется статусом единственной реальности. Материализм разлагает личность разнузданием плотских инстинктов: «Отрекаясь, ради чечевичной похлёбки умеренной сытости, от своего божественного голода и божественного первородства, человек неминуемо впадает в абсолютное мещанство» (Д.С. Мережковский).

Материализм есть приземлённая точка зрения – «пищеварительная философия» по Достоевскому, не желающая знать никаких других. Очевидно, что материя в материализме существует лишь как выхолощенная фикция. В христианской философии представления о материи несравненно глубже, богаче (в неотомизме, например), реалистичнее, чем в материализме. Чего стоит «гениальное» ленинское определение: «Материя есть философская категория…» Вопреки «идеализму» материалистов, материя существует по утверждению материалистов же сама по себе, а не только в качестве категории. Материалистические системы в итоге сползают к своеобразному мистицизму: парады, клятвы, мавзолеи, «вечно живые» вожди, «священные» партбилет и комсомольский билет, торжественный приём в организации и подобные камлания.

Идеализм, напротив, сводит многообразие действительности к идее, разуму, а материю рассматривает как форму проявления идеи. Если понимать под идеализмом, согласно учебникам по философии вульгарного марксизма, всё, что не является материализмом, то мы – идеалисты. За хулу идеализма – в традиционном смысле слова – можно заслужить славу обскуранта. И действительно, в нашу безыдейную и материалистическую эпоху идеализм выглядит достойным. Многие из нашего поколения проделали путь от марксизма к идеализму и несут в себе благодарность возвышающим ценностям идеализма. Но, по существу, это означает лишь то, что мы пытаемся дотянуться до церковной паперти по тем ступеням, по которым скатывались наши прадеды. Попытка такого подъёма была предпринята в религиозном возрождении начала ХХ века, но прервана насильственно. Сейчас нам вновь предстоит решать проблемы идеализма, но для того, чтобы возвыситься над ними до истин христианства. Идеалистические тенденции сами по себе выглядят привлекательными и идеалистическая установка возвышенной только в религиозно деградировавшем мире. По сути же идеология идеализма расслабляла и разлагала христоцентричный стержень личности.

На начальных этапах религиозного ренессанса начала ХХ века идеализм мог способствовать возвышению, но, исключая целостное восприятие бытия, он вёл к закостенению сознания. Ибо бытийны в идеализме только вечные и неизменные идеи, всё прочее сущее, в том числе и человек, есть только преходящая изменчивость – тень бытия. Человеку разрешено быть вечным только в качестве голой идеи, приобщённой к безличной вечной неподвижности. Если материализм гипнотизирует сознание человека величием природных стихий, то идеализм отрывает от мировой плоти, болезненно спиритуализирует сознание, подавляет личность величием холодного мира идей. Вечные идеи идеализма лишены персоналистического духа и диалектики воплощения. И потому грандиозная панорама идеализма несёт на себе налёт призрачности, а строгая красота – искусственности.

Идеализм является примером того, как крайняя степень абсолютизации даже высших идеалов ведёт к искажению реальности. Всё частичное, претендующее на полноту, лишается собственных основ и искажает общую перспективу. В идеализме идеальная сторона бытия подменяет полноту бытия. Поэтому в нём отвлеченная абстракция ценится выше живого конкретного бытия: идея истины, красоты, добра, Бога, человека вытесняет восприятие живой конкретной истины, красоты, добра, Бога, человека. «Греховная диалектика человеческих чувств всегда так ужасна, что она способна все чувства, обладающие высшей ценностью, превратить в ложь и зло. Даже самая идея любви может стать ложью и злом и порождать великие несчастья. Во имя любви творят много зла – и во имя любви к Богу, и во имя любви к человеку, и во имя любви к добру и к идее, особенно во имя любви к добру и к идее. Когда любовь к добру и к идее стала фанатической и отвлечённой, всё погибло, кроме зла, ничего не будет. Любовь к Богу должна быть бесконечной, но когда она превращается в любовь к отвлечённой идее Бога, то она истребительна в своих последствиях. Любовь к человеку не должна иметь границ, но когда она превращается в отвлечённую любовь к идее человека или человечества, делается идолопоклонничеством, то она истребительна и зла. Алкание истины и правды заслуживает блаженства, но когда истина и правда превращаются в отвлечённую идею, враждебную всему живому, личному и конкретному, то последствия этого бывают истребительны и злы» (Н.А. Бердяев).

Идеализм сложился в дохристианском платонизме, и поэтому он не имел специально антихристианской направленности. Но в сфере христианской культуры становится очевидной его антиперсоналистическая направленность. Традиция идеализма заложена Платоном, гениальные прозрения которого повлияли на многие христианские представления. Но в его учении уже определилось умаление индивидуального, личностного бытия: «Всё учение Платона об Эросе носит характер отвлечённый – отвлечения через восхождение по ступеням от мира чувственного, где даны живые существа, к миру идейному, где возможна лишь любовь к идее, к истине, к красоте, к высшему благу. Платон предлагает жертвовать любовью к живому существу, к личности во имя любви к идеям, к добру, к истине, к красоте. Эрос платонический не персоналистичен, не знает тайны личности и личной любви, он идеалистичен» (Н.А. Бердяев). В сис­те­ме идеалистической онтологии бы­ли сфор­му­ли­ро­ва­ны мно­гие ка­те­го­рии, во­шед­шие в со­кро­вищ­ни­цу хри­сти­ан­ского богословия. Но ос­нов­ной па­фос пла­то­низ­ма – то­таль­ное под­чи­не­ние все­го сущего еди­но­му на­ча­лу. По от­но­ше­нию к веч­но­су­ще­му Еди­но­му все ин­ди­ви­ду­аль­но­сти пре­хо­дя­щи, яв­ля­ют­ся его ото­бра­же­ния­ми, они пред­на­зна­че­ны ра­но или позд­но слить­ся с Еди­ным. Об­ще­обя­за­тель­ное един­ст­во яв­ля­ет­ся за­ко­ном для всех еди­нич­но­стей. Диа­лек­ти­ка – это нау­ка о ра­зы­ска­нии еди­но­го прин­ци­па в ка­ж­дой вещи.

В этой картине не остаётся места индивидуальному, личностному бытию: абсолютизм Единого лишает единичность, как основу персонификации, всяких субстанциальных оснований. Индивидуальность принадлежит здешнему, недолжному, призрачному миру и призвана к самоотрицанию во имя нивелирующего слияния с Вечным Единым, индивидуальная душа есть не что иное, как истечение универсальной Мировой души. В каждой области жизни нужно найти единое начало, чтобы всё подчинить ему. В области эстетического – это Красота, и всё индивидуально прекрасное – только её искажённые отблески. В области нравственной – Благо само в себе, в области познания – Единая Истина. Всё земное имеет прообраз на небе в виде идеи. Всякая верная мысль и нравственный поступок являются лишь тенью, отображением и смутным припоминанием их идеи, укоренённой в Едином. В социальной жизни наиболее общей и преобладающей над всеми другими является идея государства. Поэтому благу государства тотально подчиняется вся жизнь, перед ним лишается субстанциальных оснований человеческая индивидуальность. Людям в обществе ничто не может принадлежать, более того, они сами не принадлежат себе, ибо вся их жизнь должна быть подчинена служению идее общества и государства. Истинными людьми, людьми в полном смысле слова, являются мудрецы, которым открыто созерцание этой истины и которые поэтому должны быть правителями государства. Так родоначальник идеализма породил и первую социальную утопию, основанную на идеомании.

Божественный Платон, христианин до Христа (как именовали его отцы Церкви), создавший систему категорий, которая была разработана в христианском неоплатонизме, положена в основу христианского богословия, вместе с тем, был первым утопистом – идеоманом, в том смысле, что он первый попал во власть своей главной идеи, крайне гипертрофированной и однобоко интерпретированной. С одной стороны, Платон – автор гибельной для человечества социальной утопии. С другой же, авторитет в христианской культуре принципов антиперсоналистического идеализма способствовал лож­ной ориентации в христианской мысли. Когда духи социального небытия выплеснулись из утопии в реальность (коммунизм, социализм, фашизм), христианская цивилизация была внутренне ослаблена антиперсоналистическими тенденциями и не смогла противопоставить им защитные ценности. Этот опыт показывает, каким образом умаление личностного начала разлагает божественную основу в человеке, культуре и перерастает в восстание на творение Божие и на Самого Творца.

Сосуществование благородного и пошлого, незаметное перетекание высоких намерений в низменные результаты показательны для истории идеализма. Принципиальное зло антиперсоналистической направленности идеализма очевидно на примере генезиса немецкого идеализма. Культ общего и умаление индивидуального в немецкой классической философии подчиняли личность «абсолютам» всякого рода. Эта тенденция была доведена до рафинированного – утончённого, изощрённого абсурда у Гегеля: общее первично и абсолютно, индивидуальное же вторично и произвольно. «Германская философия, с презрением устраняя всё имевшее сколько-нибудь характер случайности и относительности, схватилась бороться с самим абсолютным и, казалось, одолела его» (Н.Я. Данилевский). Абсолютный дух заменяет Личного Бога и подавляет человеческую личность, является целью всякого развития, источником общеобязательного смысла, гармонии, закона и порядка. Авторитет объективистской установки оказался настолько велик, и она так глубоко внедрилась в немецкий дух, что всё последующее столетие немецкая мысль была захвачена поиском тотального идеала. Полемизирующие друг с другом философские, научные, общественно-политические течения были единодушны в том, что восприняли у Гегеля: индивидуальная жизнь привносит всяческую путаницу, бессмыслицу и произвол, она нуждается в муштре всемирного духа.

Младогегельянцы и Маркс, Шопенгауэр и Ницше, социалисты и Бисмарк – были в поисках единого и общеобязательного идеала. Постепенно целая нация воспитывалась в убеждении, что в индивидуальном, личном – средоточие зла; потому необходимо преодолеть персоналистическое жизнеощущение и подчиниться «общему благу». Гитлер довёл до логического воплощения то, к чему, так или иначе, стремились все: и социалисты, и коммунисты, и нацисты, и либералы, и бюрократия, и буржуа, и Вермахт... Так в одержимом влечении масс к идеологическим фикциям отразился и рафинированный идеализм немецкой культуры. Антиперсонализм немецкого идеализма подготовил в культуре благоприятную атмосферу для нарождения фашизма. Николай Бердяев считал, что склонность немецкого мышления к тоталитаризму вполне оформилась ещё при Канте: «Германский идеализм, в конце концов, и должен был на практике породить жажду мирового могущества и владычества, – от Канта идёт прямая линия к Крупу… Германский дух созрел и внутренне приготовился, когда германская мысль и воля должны направиться на внешний мир, на его организацию и упорядочивание, на весь мир, который германцу представлялся беспорядочным и хаотическим. Воля к власти над миром родилась на духовной почве, она явилась результатом немецкого восприятия мира, как беспорядочного, а самого немца, как носителя порядка и организации. Кант построил духовные казармы. Современные немцы предпочитают строить казармы материальные. Немецкая гносеология есть такая же муштровка, как и немецкий империализм. Немец чувствует себя свободным лишь в казарме. На вольном воздухе он ощущает давление хаотической необходимости… Могущественная, угрожающая всему миру германская материя есть эмансипация германского духа». Это писалось в годы первой мировой войны, когда немецкому тоталитаризму ещё только предстояло развернуться в нацизме.

Рационализм в качестве основы основ утверждает рассудок, который из познавательного средства превращается в единственный критерий и последнего судию. Рассудок при этом отрывается от разума, а разум – от Логоса, всё разумное лишается первозданного смысла и значения. Рационализм утверждает неограниченную силу человеческого познания, через которое можно властвовать над всем существующим. Для рационализма нет неразрешимых проблем, есть только ещё не разрешённые. Рационализм утверждает неограниченное господство человеческого разума, против которого уже невозможно апеллировать ни к какой высшей инстанции.

Гипертрофирование рационального разрушает органичную иерархию ценностей. Рационализм антиметафизичен в той степени, в какой схематизирует, механизирует и выхолащивает представления о Божественном, о бытии и человеке – «арифметики губят» (Ф.М. Достоевский). В рационализме неисчерпаемое богатство духа сводится к однозначным формулам, логическим пределом которых являются фантастические утверждения: «животное – автомат» (Декарт), «человек – машина» (Ламметри). Диалектика мирового воплощения личностного духа сводится к детерминированному панлогизму (Гегель). Рационалистическая идеология ограничила содержание разума формализованными категориями. «Рационализм есть не что иное, как отвлечение разума от целостного человека, от человечности, и потому он античеловечен, хотя иногда хотел бороться за освобождение человека» (Н.А. Бердяев).

Европейскому человеку пришлось с философским энтузиазмом вновь открывать многие основательно забытые истины: в пределах чистого разума обнаружить религию, по велению категорического императива вспомнить о совести, в формах практического разума обрести нравственное сознание. Философский переворот Канта оказался попытками вновь укоренить блуждающий и потерявшийся европейский разум в безосновной основе (вещь в себе). Пафос критической философии отражает попытку рационализированного сознания освободиться от добровольно наложенных пут в период секуляризации разума – отпадения его от религиозных оснований бытия. Но свелось всё к переводу рационалистического сознания с языка схоластики на язык логистики. И кончилось тем, что европейскому человеку была прочно привита аллергия к прямым суждениям на темы онтологические и метафизические. Отсюда доминирующая тенденция говорить о главном – вокруг да около, о стержневом – периферийно, мыслить о смыслах не по сути, а в культурных отражениях.

Рационализм – это идеологизирование познавательной активности рассудка. Результатом этого является разрушение иерархии ценностей, примитивизация – нарочитое упрощение учения о бытии, утрата многих важнейших представлений о человеке. Секуляризованный рационализм радикализирует сознание и стимулирует экстремизм. Об этом в ХIХ веке писал Ю.Ф. Самарин: «Революция есть не что иное, как рационализм в действии, иначе – формально правильный силлогизм, обращённый в стенобитное орудие против свободы живого быта. Первой предпосылкой служит всегда абстрактная догма, выведенная априорным путём – обобщением исторических явлений определённого рода. Вторая предпосылка заключает в себе подведение под эту догму данной действительности и приговор над последней, изрекаемый исключительно с точки зрения первой: действительность не сходится с догмой и потому осуждается на смерть. Заключение облекается в форму повеления и, в случае сопротивления, приводится в исполнение посредством винтовок и пушек или вил и топоров, что не меняет сущности операции, предпринимаемой над обществом».

Рационализм оказывается одним из предтеч современного позитивизма. В то же время рационализирование реальности получило развитие в идеологиях коммунизма и социализма. А.С. Хомяков ещё до появления диалектического материализма предсказывал превращение идеалистического рационализма в материалистический рационализм: «Самое отвлечённое из человеческих отвлечённостей – гегельянство – прямо хватилось за вещество и перешло в чистейший и грубейший материализм. Вещество будет субстратом, а затем система Гегеля сохранится, т.е. сохранится терминология, большая часть определений, мысленных переходов, логических приемов и т.д.»

Эмпиризм утверждает крайность противоположную: разум сам по себе бессилен, он способен лишь обрабатывать данные опыта. Чувственный опыт (эмпирия) – единственный источник и критерий знания и жизни. Эмпирическая методология познания сыграла революционную роль в становлении науки Нового времени. Но, претендуя на роль единственно верного мировоззрения, эмпиризм ограничивает сознание. Идеология эмпиризма формирует «научную» картину мира, и этот частный взгляд вытесняет все другие. Эмпирическая концепция сводит сущность человеческого бытия к естественно-природным процессам, ибо только они доступны эмпирическому наблюдению. Онтологические, духовные проблемы оказываются вне поля зрения эмпиризма, а значит, и вне реальности.

Позитивизм – предельная и утончённая форма эмпиризма – во всех его модификациях, включая постпозитивизм, приходит к полному отрицанию метафизических основ бытия. Картина мироздания ограничивается и исчерпывается позитивным – чувственно данным, фактическим. Метафизические объяснения объявляются теоретически неосуществимыми и практически бесполезными. Позитивизм называет псевдовопросами те вопросы, ответы на которые не могут быть проконтролированы, верифицированы – проверены на истинность путём сопоставления с чувственными данными, непосредственным опытом. Духовная реальность для позитивизма не только не познаваема, но является фикцией. Вопросы об истине, о Боге и вечной душе, о личности и её совести, об абсолютных критериях нравственности, о правах и обязанностях человека перед вечностью – не корректны и являются псевдовопросами. Ибо существует только то, что познается опытно, а познаются только эмпирически наблюдаемые явления. В современной позитивистской науке метафизика отрицается как лженаука, ибо ставит бессмысленные псевдовопросы о Боге, о вечности, о смысле бытия, об истине, о сущности и назначении человека, а также даёт ответы, которые не могут быть эмпирически верифицированы, подтверждены. Пережитки метафизики – претензии на раскрытие причин и сущностей – искореняются из науки, которая должна лишь описывать явления и отвечать не на вопрос «почему», а на вопрос «как».

Позитивизм не несёт агрессивного отрицания метафизики, он попросту игнорирует всё метафизическое. Интенция позитивизма – всеобщий скепсис, сомнение в возможности познания реальности. Всё изменчиво и текуче, нет духовных основ бытия, нет единого смысла, нет общеобязательной нравственности. Истина плюралистична, а значит, нет критериев суждения и нет судьи – все правы, и каждый прав по-своему. И этот индифферентизм – полное равнодушие, безразличие – выдаётся за всеобщую терпимость (толерантность) и даже любовь. Все должны быть терпимы друг к другу потому, что терпеть нечего, да и некому, собственно, так как всё – иллюзорно. В позитивизме многие видят новое откровение человеколюбия, хотя любить предписывается из общего равнодушия ко всему.

Полный отказ от онтологии – от учения о бытии, от сущностей – также может утомить. Поэтому те представители позитивизма, которые гонятся за точностью мысли и сведением концов с концами, нередко тяготеют к материализму. Таковыми были в известной степени Авенариус, Мах, Богданов. Полуматериализм-полупозитивизм – материализм, при критике перетекающий в позитивизм, и обратно. Это наиболее популярная установка «научного» (полунаучного, по Достоевскому) мировосприятия, полностью противоположного христианскому персонализму.

Позитивизм вбирает в себя антиличностные тенденции других идеологий: атеистическое отрицание, материалистическое утверждение, идеалистическую косность и самоуверенность, эмпирическую приземлённость, рационалистическое выхолащивание и формализацию. В позитивизме есть и антиперсоналистическая реакция восточной религиозности: индифферентизм и антионтологизм буддизма. Концепция бесконечного научно-технического прогресса ближе духу вечного круговращения бытия, нежели христианскому историзму. Вместе с тем, претендуя на тотальность, «позитивизм вырос из научного и философского сознания в бессознательную религию, которая стремится упразднить и заменить собою все бывшие религии» (Д.С. Мережковский).

В позитивизме произошло соединение крайнего рационализма с крайним эмпиризмом. Сегодня неопозитивистская научная методология по существу отказалась от познания бытия. Лингвистический неопозитивизм, например, утверждает, что философские построения навеяны неясностями в национальных языках, философия и ясность мысли – несовместимы. Неопозитивисткая методология современной науки свелась, во-первых, к методу исследования самого метода – языка науки, во-вторых, к верификации – проверке научной осмысленности научных утверждений и их истинности через сравнение с фактами опыта, который в свою очередь сводится к переживаниям, ощущениям субъекта, как изначально данному. Переживания же и ощущения субъекта нисколько не даны изначально, но формируются его техническим вооружением – арсеналом естественнонаучных средств. Но позитивистское мировоззрение не осознаёт того факта, что формирование методов исследования, в конечном итоге, определяется потребительской установкой секуляризованного от абсолютных ценностей общества.

Последовательный позитивизм ведёт к обессмысливанию общей картины мира и роли человека. Индифферентный позитивизм не декларирует свою систему мировоззрения – это некий настрой ума. Духовная болезнь в человеке развивается незаметно для него, нравственные грани личности разлагаются под безобидными формами мысли и поведения. Научно-техническая, техногенная, а ныне и информационная цивилизация как детище позитивистской идеологии усыпляет предоставляемым ею комфортом духовную активность и ответственность человека, подводит человечество к перспективам глобального самоуничтожения.

Взаимодействие научного подхода с реальностью можно проиллюстрировать следующим примером. Современная наука утверждает, что атома, как первокирпичика мироздания, не существует, но могут иметь место разнообразные естественнонаучные модели атома. В зависимости от методологической и технической оснащенности науки они меняются: планетарная модель Бора, объёмная модель Резерфорда. Современная физика отказывается от пространственных представлений и моделирует атом математически. По существу же понятие атома является некоей гипотетической точкой отсчёта, которая отражает взаимодействие научно-исследовательских средств с некоей реальностью, «зачерпнутой» этим средствами. Захват реальности диктуется не закономерностями жизни космоса, а экспансией потребления и «логикой», то есть инерцией научно-технической методологии.

По существу, эмпирический опыт зависит от того, какое деятельное отношение человек займёт к природе. Установка потребления формирует предрассудки, которые представляют из себя не вполне осознаваемую программу действия, но через призму которых затем объясняется наблюдаемая вселенная. Эти пред-рассудки – то, что до рассудка – установки, выражающие сложившийся жизненный интерес субъектов действия, предопределяют вид рациональных формул, понятий, концепций. Последние являются результатом орассудочивания жизненной установки. Теоретическое моделирование, в свою очередь, задаёт конфигурацию приборов, посредством которых учёные замеряют отнюдь не данные реальности, а параметры соотношения технических средств с природными явлениями. Конечно же, приборы, как материализованные формулы, неизбежно «подтверждают истинность» самих формул. Так замыкается круг, очерчивающий пространство экспансии потребления научно-технической цивилизации в каждый данный момент.

Потребительское отношение к миру и засилье инструментально-прагматической методологии диктуют картину мироздания. Стремление к тотальному обладанию формирует понимание: как мы на мир взглянем, таковым он и будет. Этим наблюдаемая реальность превращается в гипотетическую: истины самой по себе не существует, но человек может манипулировать рациональной, либо позитивной конструкцией, моделью, создание которой мотивируется нуждами потребления. Мировоззрение складывается как результат естественнонаучных исследований, но результаты научных экспериментов запрограммированы определённым гипотетическим подходом, который, в свою очередь, диктуется ненасытной жаждой познания для обладания материальными ресурсами и функциями космоса.

Наука имеет дело с результатами слепого вторжения технического прогресса в глубины мироздания, модельно описывает эффект от этого соприкосновения и стремится извлечь из этого эффекта практическую пользу для цивилизации потребления. Необузданная жажда потребления и слепая научно-техническая экспансия разрушают планету. Отказавшись от онтологической проблематики, наука всё более приходит к методологическому самоотрицанию и порождает цивилизацию саморазрушения.

Христианские народы не вынесли опаляющего Новозаветного Благовестия о космосе, природе и самом человеке, раскрепостили в себе стихии, которые восстали против основных истин христианства. В результате человек оказался порабощённым ложными духами научно-технической цивилизации – теориям, концепциями, формулами, создание которых мотивируется потребительскими установками. «Цивилизованное» человечество наплодило сонмы духов, демонов и бесов: тотального потребления, позитивистского скепсиса, технотизации, урбанизации, информатизации, глобализации… В социальной сфере и истории «наука» послужила созданию и обоснованию ряда мифов, иллюзий и фикций, оправдывающих механизмы самопорабощения и порабощения, «научно» обоснованного и технически сверхэффективного истребления огромных масс людей. Человечество, потерявшее метафизические ориентиры, захвачено экспансией потребления, срывает скрепы, сковывающие хаос.

Таким образом, тотальная ориентация на натуральное измерение разрушает связи с Творцом, в результате космос представляется в виде бездушного механизма, затем превращается в иллюзию. Тот образ вселенной, которым так гордится наука («мир – автомат», «вселенная – заведённые часы»), – это один из образов ада. Ибо мироздание погружается в адское состояние в тот момент и в той степени, в какой оно отпадает от богочеловеческого творческого начала. Бесконечный круговорот вещества, существование по застывшим неизменным «законам» лишены цели, а значит, и смысла, а бессмысленное прозябание – одна из форм небытия, погружения жизни во зло.

При попытках созидать в отрыве от Творца человек разрушает природу и одновременно порабощается ею. Современное человечество слепо идёт этим путём самоистребления. Все господствующие сегодня материалистические атеистические идеологии толкают человечество к пропасти небытия: и цивилизация потребления, и коммунизм навязывают формы адского существования, научно-технический прогресс всё более множит средства самоистребления человечества.

Техническая цивилизация заглушила многие способности души и отрывает от духовных оснований космоса. «Природный Пан» давно покинул нас. Восстановить древнюю связь души с космосом сегодня пытаются разного рода магические, оккультные школы, теософия, антропософия, астрология – формы болезненной реакции на засилье естественнонаучных методов. Но перед человечеством стоит задача не восстановления архаических связей с космическими духами, а духовного средоточения, обретения способности лицезреть духовные основы мироздания и воздействовать на природу через духовные её связи. Это и есть путь преодоления потребительского и насильственного отношения к природе, путь персонализации бытия.

Виктор АКСЮЧИЦ

Источник

.