Гибель богов натурализма. Наука и христианство. Часть 3. Наука и смысл жизни.

Как жить ис­тин­но? Как жить так, что­бы быть, что­бы жизнь ста­ла фи­ло­соф­ст­во­ва­ни­ем, а фи­ло­со­фия бы­ла пронизана жиз­нью? Что­бы на­пол­нить жизнь мо­лит­вен­ным упо­ва­ни­ем, слу­же­ни­ем – жить це­ло­ст­но, а не час­тич­но? Когда душа опалена этими последними вопросами, от­ве­тить на них спол­на мож­но только сугубо лич­ным творческим опытом. В течение це­лых эпо­х не ста­вился вопрос о смыс­ле жиз­ни. Во мно­гих фи­ло­соф­ских сис­те­мах за­быт глав­ный фи­ло­соф­ский вопрос, или его теряют за спе­ку­ля­тив­ны­ми построениями. Иные от­ве­ты продиктованы не бескорыстным слу­же­ни­ем ис­ти­не, а бессознательным стремлением к об­лег­чению жизненных невзгод и оправданию потребительских инстинктов. Не­ред­ко в са­мом определении смыс­ла жиз­ни содержится неосознанное стремление снять с се­бя бремя должного бытийствования.

Принятие смыс­ла жизни есть принятие сво­его креста, вся­кое ис­тин­ное суждение уве­ли­чи­ва­ет бре­мя крестонесения жиз­ни. По­нять – зна­чит ока­зать­ся в тя­же­лейшей си­туа­ции выбора и от­вет­ст­вен­но­сти за него. Соз­на­ние ус­луж­ли­во стремится об­лег­чить на­ше со­стоя­ние, под­ме­няя образы реальности фик­ция­ми и ил­лю­зия­ми. Ис­ти­на сни­ма­ет с нас оковы лжи, беспросветного ужаса или уны­ния от мировой бесприютности. Но истина яв­ля­ет­ся и ве­ли­ким бременем. Для её обретения требуется невероятное уси­лие, но да­же совершив его, мы не по­лу­ча­ем об­лег­че­ния, ибо открыться ис­ти­не – оз­на­ча­ет принять полноту бы­тия, осоз­нать от­вет­ст­вен­ность за судь­бу мира, за свою жизнь. Обладание ис­ти­ной требует волевого бодрствования, сво­бод­но­го самоопределения с полным осознанием от­вет­ст­вен­но­сти.

Гос­под­ствую­щее ныне по­зи­ти­ви­ст­ское и постмодернистское мировоззрение от­кло­ня­ет по­след­ние вопросы как некорректные либо бессмысленные. Современный человек, зачарованный фикциями и преисполненный окаменелым нечувствием, повергается в растерянность либо цинизм перед предельными вопрошаниями. Это оз­на­ча­ет от­каз от то­го Смыс­ла, на котором по­ко­ит­ся че­ло­ве­че­ское бы­тие. Проблему смыс­ла жиз­ни мы уже не име­ем права формулировать риторически. В распаде и разложении современности сконцентрированы ито­ги многих исторических катастроф. Че­ло­ве­че­ст­во сейчас находится перед безд­ной са­мо­унич­то­же­ния. И ка­ж­дый наш шаг, без­дум­ный и лег­ко­мыс­лен­ный, неукротимо тол­ка­ет мир к ги­бе­ли. Са­ма жизнь требует принять крестонесение ис­ти­ны. Ина­че в не­бы­тие обрушатся чая­ния и упо­ва­ния множества по­ко­ле­ний. Ре­ше­ние грандиозных проблем, которые вста­ли перед че­ло­ве­че­ст­вом, требует предельного напряжения ду­хов­ных сил и сво­бод­но­го творческого дерзания. Вме­сте с тем, ос­нов­ное бед­ст­вие современного мира – бег­ст­во че­ло­ве­ка от осмыс­ления жиз­ни, а значит, и от сво­бо­ды и от­вет­ст­вен­но­сти.

В творческой сво­бо­де и все­лен­ской от­вет­ст­вен­но­сти – бо­го­по­доб­ное дос­то­ин­ст­во че­ло­ве­ка. Эту ис­ти­ну принесло в мир христианское Благовестие. И осью христианской ци­ви­ли­за­ции яв­ля­ет­ся возрастающее бремя сво­бо­ды лич­но­сти. В ка­кой-то мо­мент истории европейский че­ло­век ис­пу­гал­ся открывающейся от­вет­ст­вен­но­сти сво­бо­ды и предпочёл делегировать её (вме­сте с правом принимать решения) общественным и религиозным ин­сти­ту­там, в об­мен на внешний комфорт и внут­рен­нюю покоенность. Но сохранить и уве­ли­чить бла­га (как подлинные, так, в конечном итоге, и материальные) че­ло­век спо­со­бен, толь­ко сохраняя дос­то­ин­ст­во сво­бод­ной и от­вет­ст­вен­ной лич­но­сти. Предавая се­бя, мы рано или позд­но теряем всё. Го­тов­но­стью всем пожертвовать во имя сво­бо­ды ду­ха мы по­лу­ча­ем воз­мож­ность всё приобрести.

Ка­ж­дая эпо­ха, являясь определённым ду­хов­ным возрастом че­ло­ве­че­ст­ва, от­вечает на ак­ту­аль­ные вопросы жиз­ни и выстраивает целостную картину мира, тем самым созидает сту­пень мировой цивилизации. В све­те современного опы­та мировоззренческие концепции прошлого мо­гут ка­зать­ся на­ив­ными, но без смыслового син­те­за, который в них осуществлялся, не­воз­мож­но бы­ло бы сохранить на­лич­ное зна­ние, тем бо­лее рас­ши­рять его. Ибо человек познаёт фрагменты мироздания в зависимости от того, как он понимает бытие в целом и собственную миссию в нём. В этом смысле средневековый человек духовно ориентировался более адекватно, чем современный. Ин­тел­лек­ту­аль­ный мир Средневековья ко­ли­че­ст­вен­но не сравним с теперешним, но он бо­лее органично объ­е­ди­ня­л всё, чем располагал, в нём были означены цели и пути культуры, ибо «Средневековье обладало цельным и гармоническим образом всей Вселенной» (арх. Киприан). Современный же че­ло­век потерялся в мно­го­зна­нии, которое дробит картину мира игрой кривых зеркал, и, уж конечно, не формулирует смыс­ла жиз­ни. Современное че­ло­ве­че­ст­во ин­фан­тиль­но по сравнению со средневековым в том от­но­ше­нии, что гораздо ме­нее со­от­вет­ст­ву­ет сво­им ду­хов­ным за­да­чам и накопленному культурному по­тен­циа­лу. Сегодняшнее соз­на­ние уди­ви­тель­но на­ив­но, так как не имеет воли к осмыслению соб­ст­вен­ного содержания, потеряло вла­сть над ним.

Рас­слое­нное сознание воспринимает мир фрагментарно и не способно сфокусировать познанное в единое мировоззрение. Сложилась об­ще­че­ло­ве­че­ская ци­ви­ли­за­ция, но лю­ди ограждены на­цио­наль­ны­ми, кон­фес­сио­наль­ны­ми, профессиональными барьерами боль­ше, чем ко­гда-ли­бо, ибо это разобщённость не столь­ко географическая, эко­но­ми­че­ская или по­ли­ти­че­ская, а, прежде все­го, внутренняя, ду­хов­ная, экзистенциальная. Инертный, без­от­вет­ст­вен­ный со­вре­мен­ник не мо­жет и не хо­чет за­гля­нуть за пределы обыденных представлений.

Са­мая универсальная сфера современной культуры – нау­ка – не спо­соб­на предложить це­ло­ст­ную и универсальную картину жиз­ни, она по внутреннему за­да­нию не стремится интегрировать це­лое, а всё боль­ше дифференцирует – раз­де­ляет, рас­чле­няет на час­ти. Фи­ло­со­фия не из­бе­жа­ла заражения по­зи­ти­виз­мом и стремится стать «на­уч­ной», приобрести ме­ха­ни­сти­че­скую строгость и по­сле­до­ва­тель­ность в ущерб органичности и це­ло­ст­но­сти. Секуляризованная культура ли­ше­на смыслообразующего стержня и располагает лишь мёртвыми осколками зна­ния, из которых не­воз­мож­но сло­жить образ уни­вер­су­ма.

В результате мировоззрение современного че­ло­ве­ка поразительно не­ос­мыс­лен­но. По существу, он ощу­ща­ет се­бя подобно безродной пес­чин­ке, выброшенной на кос­ми­че­скую свал­ку. Бес­смыс­лен­ным взором че­ло­век ог­ля­ды­ва­ет чу­ж­дую ему реальность и пы­та­ет­ся связать её ка­кой-то мёртвой закономерностью. Деятельность «цивилизованного человечества» представляет собой попытки сло­жить из кос­ми­че­ско­го хла­ма временное убежище, в котором мож­но было бы укрыться от мирового не­на­стья и от­дать­ся наркотической дремоте. Цивилизованные люди ведут себя, как одичавшие существа, бессмысленно ша­таю­щиеся по мировым пространствам и пы­таю­щиеся удовлетворить элементарные потребности. Ра­зу­ме­ет­ся, най­ти ка­кую-ли­бо твёрдую ос­но­ву в та­кой жиз­ни не­воз­мож­но.

Жизнь че­ло­ве­че­ст­ва определяется слу­чай­но встреченными яв­ле­ния­ми. Со­от­вет­ст­вен­но открытым нау­кой «фак­там» выстраивается по­ни­ма­ние и жиз­нен­ная по­зи­ция. А что нас ждёт за «поворотом», за «хол­мом», за «переправой»? Мож­но ли уз­нать об этом что-ли­бо достоверное, ес­ли су­дить по ана­ло­гии с тем, что у нас под но­га­ми и под рукой? Что же уди­ви­тель­но­го в том, что из хао­са, ка­ким современное соз­на­ние ви­дит мир, не­воз­мож­но выстроить упорядоченную ци­ви­ли­за­цию, которая вот-вот похоронит под свои­ми об­лом­ка­ми соз­да­те­лей! На­ши те­лес­ные органы ограничены фи­зи­че­ски­ми пределами, как бы мы их ни раздвигали посредством техники. И мы не мо­жем обозреть панораму все­лен­ско­го це­ло­го, ка­кие бы лин­зы ни при­ме­ня­ли. Ле­де­ня­щую грусть вызывает высокомерное «глу­бо­ко­мыс­лие» учёных, уверенных, что они разглядели в микроскоп, те­ле­скоп или уловили в ком­пь­ю­тере кос­ми­че­скую тай­ну.

Что представляет собой формула «раз­ви­тия» – кру­же­ния – современной по­зи­ти­ви­ст­ской нау­ки? Учёные одержимы фактическим счислением эмпирии (при котором факты уже не являются тем, за что их принимают), а также бесконечным анализированием добытого (хотя анализ ограничен методологическими догмами). Они с энтузиазмом продуцируют потоки произвольных гипотез, непрерывно отменяющих друг друга. Умозрение современных мудрецов вязнет в деталях. Наученный только фрагментарному мышлению учёный-теоретик заворожен самопроизвольной игрой интеллектуальных ас­со­циа­ций. Ино­гда из это­го вы­па­да­ет оригинальная конфигурация – но­вая ги­по­те­за, от­кры­ваю­щая воз­мож­ность для но­вой ус­та­нов­ки соз­на­ния (но­вая теория). Теория ме­ня­ет взгляд на предмет, что по­зво­ля­ет за­ме­тить в предмете (или приписать ему) но­вые качества. На ос­но­ве это­го учёный-эмпирик мо­жет построить но­вые экспериментальные приборы, работа которых, ко­неч­но же, даёт практическое подтверждение теории, ибо для того они и соз­да­ва­лись. При­бо­ры не что иное, как материализованные формулы, они бу­дут измерять и изображать параметры са­мих формул, а не предмета. А научные постулаты, как известно, не обобщают исследования, а предопределяют методику эксперимента.

Общеизвестные строгость и осторожность в обращении с дан­ны­ми из­вне материалами опы­та об­ман­чи­вы в нау­ке, так как отбор фак­тов и их интерпретация, а так­же по­строе­ние на­кла­ды­вае­мой на них концептуальной мо­де­ли обу­слов­ле­ны про­из­воль­но при­ня­той ги­по­те­зой. «До­ка­зан­ная» та­ким образом теория ста­но­вит­ся общепринятой на­уч­ной дог­мой до сле­дую­щей бес­стыд­но-сме­лой ги­по­те­зы, ко­гда од­на «достоверная» мо­дель предмета бу­дет за­ме­не­на другой, ещё «бо­лее достоверной» мо­де­лью. Сам же предмет как та­ко­вой – его сущность – дав­но перестал интересовать лю­бо­зна­тель­ных учёных. Так, за­на­вес на сце­не на­уч­но­го по­зна­ния мо­жет по­ды­мать­ся и опус­кать­ся бес­ко­неч­ное количество раз, но спек­такль бу­дет ра­зыг­ры­вать­ся в строгом со­от­вет­ст­вии с не­из­мен­но уны­лым сюжетом.

По хо­ду де­ла нау­ка слу­жит соз­да­нию тех­ни­че­ской ци­ви­ли­за­ции. Собственно, натуралистическая наука и способна давать только узкопрактические результаты. Но этот предметный оса­док мог вы­пасть и из других принципов осмысления. «Ду­мать» мож­но бы­ло бы совершенно по-ино­му, но создавать что-то близкое. Или ина­че: де­лая то же са­мое, верить, что де­ла­ешь не­что другое. Ибо концептуальная модель в нау­ке за­ви­сит от того, с каким потребительским интересом глядит на не­го учёный, хо­тя предмет в лю­бом слу­чае ос­та­ёт­ся са­мим со­бой. Та­ким образом, научно-тех­ни­че­ская ци­ви­ли­за­ция не яв­ля­ет­ся подтверждением ис­тин­но­сти и достоверности ес­те­ст­вен­ных на­ук.

Тех­ни­ка соз­да­на в мни­мой точ­ке пересечения различных интеллектуальных традиций, практический эф­фект от которых мо­жет быть близ­ким. Ес­ли бы бы­ла соз­да­на «ма­ги­че­ская ци­ви­ли­за­ция», то она то­же производила бы «ве­щи», хо­тя и других форм, и некоторые из них дви­га­лись бы и да­же ле­та­ли, хо­тя и по совершенно иным «за­ко­нам». Современная на­уч­ная ус­та­нов­ка представляет собой уз­кий луч рассудка, направляемый утилитарными потребностями че­ло­ве­ка. «Разрезающее» реальность натуралистическое умствование даёт воз­мож­ность различить фрагменты, ока­зав­шие­ся под но­сом. Но за счёт то­го, что са­ми предметы и картина це­ло­го ос­та­ют­ся во мраке. Вы­хва­чен­ных из тьмы де­та­лей хва­та­ет, что­бы понастроить из них цивилизаторских благ. Но ка­кой це­ной без­дум­ное и без­от­вет­ст­вен­ное вы­хва­ты­ва­ние от­зо­вёт­ся на кос­ми­че­ском це­лом – остаётся сокрытым от учёных, одержимых энтузиазмом обладания. «Их изобретательская вакханалия напоминает пир во время чумы, где деланной бодростью и оптимистическими тостами отгоняют дурные предчувствия» (В.Н. Тростников).

Оче­вид­но, что на­уч­но-тех­ни­че­ская ци­ви­ли­за­ция по­ро­ди­ла ряд глобальных про­блем. Со­вер­шил­ся об­щий по­во­рот куль­ту­ры от ве­ры и ду­хов­но­го са­мо­уг­луб­ле­ния к так на­зы­вае­мо­му точ­но­му зна­нию, ко­то­рое достоверно, толь­ко ес­ли под­твер­жда­ет­ся эм­пи­ри­че­ски. Материальная ци­ви­ли­за­ция всё бо­лее вы­тес­ня­ет духовную куль­ту­ру, сте­пень тех­ни­че­ско­го про­грес­са ста­но­вит­ся кри­те­ри­ем оцен­ки куль­тур­но­го уров­ня. Ма­те­ри­аль­ные воз­мож­но­сти че­ло­ве­ка не­ог­ра­ни­чен­но и бес­кон­троль­но рас­тут за счёт де­валь­ва­ции ду­хов­ной сво­бо­ды, нрав­ст­вен­но­сти. Хо­зяй­ст­вен­ная дея­тель­ность де­фор­ми­ру­ет мораль. Про­грес­си­ру­ют ме­ха­ни­за­ция и обез­ли­чи­ва­ние, соз­да­ют­ся тех­ни­че­ские сис­те­мы, ко­то­рые всё бо­лее не­за­ви­си­мы от че­ло­ве­че­ской во­ли, превращаются во вра­ж­деб­ную си­лу, уг­ро­жа­ющую су­ще­ст­во­ва­нию че­ло­ве­че­ст­ва. Нивелируется са­мо­цен­ность лич­но­сти и че­ло­ве­че­ской жиз­ни. Масскультура культивирует низшую природу в человеке, стимулирует примитивные запросы. Цивилизация потребления навязывает общество лавину искусственных потребностей, с которой она уже не в состоянии справиться. С одной стороны, пе­ре­про­из­вод­ст­во, а с другой – беспрестанное возбуждение всё новых потребностей, ведут к умерщвлению природы и расхищению природных ресурсов, как оказалось, не бесконечных. В итоге современная техногенная цивилизация по многим измерениям толкает человечество к самоистреблению.

Идео­ло­гия не­ог­ра­ни­чен­но­го про­грес­са по­ро­ди­ла рас­ши­рен­ное вос­про­из­вод­ст­во труд­но­стей. Например, попытки предотвратить разрушения, наносимые природе цивилизацией, порождают новые про­блемы, которые тре­буют всё более глу­бо­ко­го вне­дре­ния в при­ро­ду. «В ре­зуль­та­те для уст­ра­не­ния травм, на­но­си­мых тех­ни­кой, при­ме­ня­ют­ся лишь дру­гие её фор­мы… Ци­ви­ли­за­ция с ка­ж­дым ша­гом как бы под­би­ра­ет­ся всё бли­же к са­мым кор­ням при­ро­ды… Ло­ги­ка жи­вой при­ро­ды и тех­но­ло­ги­че­ской ци­ви­ли­за­ции по­строе­ны на со­вер­шен­но раз­ных прин­ци­пах, они не­со­вмес­ти­мы… Оче­вид­но, тех­но­ло­ги­че­ская ци­ви­ли­за­ция яв­ля­ет­ся ту­пи­ко­вой ли­ни­ей раз­ви­тия че­ло­ве­че­ст­ва, ве­ду­щей к его ги­бе­ли» (И.Р. Ша­фа­ре­вич). Раз­гул тер­ро­риз­ма и ре­во­лю­ций – это се­го­дня, ут­вер­жда­ет Ша­фа­ре­вич, не ре­ак­ция на ни­ще­ту и бес­пра­вие, а спут­ни­ки-двой­ни­ки тех­но­ло­ги­че­ской ци­ви­ли­за­ции. «Ве­ли­кие» ре­во­лю­ции по­след­них ве­ков дви­жи­мы па­фо­сом пол­но­го раз­ру­ше­ния ми­ра, они ды­шат апо­ка­лип­си­че­ским ду­хом. Неосознанное целеполагание их во­ж­дей – ру­ко­твор­ный ко­нец све­та.

Сфор­ми­ро­ва­лось так на­зы­вае­мое гло­баль­ное мыш­ле­ние, вы­дви­гаю­щее за­да­чи, для ко­то­рых Зем­ля ста­ла слиш­ком ма­лень­кой и тес­ной. Но вме­сте с тем жизнь и мировоззрение лю­дей ста­но­вят­ся всё более ограниченными и фрагментарными. Современности, как ни­ко­гда, требуется це­ло­ст­ная картина мира. Пло­ды ци­ви­ли­за­ции объ­е­ди­ни­ли че­ло­ве­че­ст­во на но­вой ос­но­ве. Огромные пространства уже не разобщают лю­дей, которые во всём мире всё более жи­вут в общем бешеном ритме. Слу­чив­шее­ся в од­ном мес­те ста­но­вит­ся дос­тоя­ни­ем всех, без­от­вет­ст­вен­ность од­них ска­зы­ва­ет­ся на судь­бе ос­таль­ных, ино­гда жизнь мил­лио­нов за­ви­сит от решений од­но­го. Че­ло­ве­че­ст­во сло­жи­лось в еди­ную тех­но­ло­ги­че­скую систему, чле­ны которой совершенно не скоординированы. Это те­ло оказалось без души, не име­ет об­щечеловеческой во­ли и са­мо­соз­на­ния. Мы на­столь­ко чу­ж­ды друг другу и преисполнены вражды, что объ­е­ди­нят нас в родовое по­ня­тие толь­ко об­щие фи­зи­че­ские признаки.

Что­бы сохранить жизнь на земле, люди долж­ны по­нять се­бя, своё ме­сто в мире и соб­ст­вен­но че­ло­ве­че­ское на­зна­че­ние. Без­дум­ный и без­от­вет­ст­вен­ный «рост» да­лее не­воз­мо­жен, ибо вот-вот уничтожит че­ло­ве­че­ст­во. Но властители умов в гордыне не хотят признавать спа­саю­щую ве­ко­веч­ную мудрость, которую со­всем не­дав­но на­зы­ва­ли религиозным дурманом или устаревшей дог­мой, а се­го­дня сти­ли­зу­ют под мер­кан­тиль­ные ну­ж­ды.

Мы слу­жи­ли столь­ким ложным идо­лам, принесли столько кровавых жертв, что многие хватаются за первую подвернувшуюся воз­мож­ность религиозно обустроить жизнь. Но за формой религиозности нередко скрывается новый горячечный бред. Ин­тел­ли­ген­ция у нас и на За­па­де сле­по ув­ле­че­на периферийными по от­но­ше­нию к христианству, ду­хов­но провинциальными «эзотерическими» учениями, представляющими собой различные виды мистического натурализма либо духовного утилитаризма. Трагический опыт обя­зы­ва­ет нас об­ра­тить­ся к дав­но за­бы­то­му: обрести ос­но­ву мож­но толь­ко в Без­ос­нов­ном. И мы мо­жем аде­к­ват­но ориентироваться в этом мире толь­ко в том слу­чае, ес­ли вернём се­бе пол­но­мо­чия хо­да­та­ев и предстоятелей Без­ос­нов­ной Ос­но­вы мира.

Чтобы ограничить разрушительный и усилить созидательный потенциал научно-технической экспансии необходимо осознать натуралистически-инструментальную природу научного подхода и отказаться от мировоззренческих претензий науки, что актуализирует мировоззренческие функции философии и богословия. Целостная мировоззренческая концепция позволит вырабатывать установки и нормы (для высших целей жизни могут таковые быть и табуированными) органичного взаимоотношения человека с природой, космосом, мирозданием.

Виктор АКСЮЧИЦ

.

Гибель богов натурализма. Наука и христианство. Часть 2. Псевдонаучность научной картины мира.

Научная деятельность основана на ментальности философских традиций эмпиризма и рационализма. Уже на этапе изучения «эмпирически данных» фактов используются различные абстракции, как правило не отрефлексированные.^[1] Ибо факты не являются «эмпирически данными», а «научными фактами» (теоретически нагруженными), рассматриваются под углом зрения господствующих научных взглядов. «Научные истины» представляют собой сменяющие друг друга теориями, которые позволяют частично объяснять, систематизировать, предсказывать ограниченный сегмент материальных явлений. Научные теории не выводятся на прямую из опыта, никогда не являлись прямым следствием опыта. Естествознание – это не упорядоченная сумма наблюдаемых фактов, а спектр моделей, в построении которых учёные исходят из опыта, во многом формируемым научной традицией. В свою очередь, теории в естествознании вполне не доказываются, ибо окончательные доказательства во многих случаях невозможны. Эксперименты лишь демонстрируют, что та или иная теория лучшее из того, что представлено на рынке концептуальных моделей объяснения, систематизации и прогнозирования. Не смотря на уверенность учёных в универсальности науки («полученные знания истинны для всей вселенной») новые законы и теории со временем опровергают предшествующие. Выводы из этого были критически осознаны только к середине ХХ века в философии науки неопозитивизма.

Мировоззренческие основания науки покоятся на культуре мышления, которая изначально не соответствует основным принципам научной же методологии. Ибо постулаты и предпосылки науки не верифицированы^[2] ни эмпирически, ни логически, не могут быть проверены и подтверждены ни опытно, ни с помощью теоретических доказательств. Основополагающими постулатами науки являются аксиомы, которые недоказуемы, не доказываются, а принимаются на веру. Не сознаются также источник и причины «научной веры», являющейся фундаментом эмпирического и рационального научного познания. Этот «скандал науки» до сих пор не отрефлексирован. Научное мышление пронизано натуралистическим мифотворчеством.  «Мы должны признать первую особенность или, если хотите, первый парадокс в развитии науки: творческая составляющая науки – процесс выдвижения новых гипотез – не обладает какими-то особыми чертами, присущими только науке. Во всяком случае, мы не можем его отличить от мифотворчества. Это очень важное утверждение. Из него следует, что в момент, когда гипотеза выдвигается, не нужно слишком заботиться о её обосновании – важнее, говоря словами Бертрана Рассела, поверить в неё из каких-то интуитивных, т.е. попросту необъяснимых, побуждений… Гипотезы не могут быть верифицируемы – они могут быть только не фальсифицируемы; это второй парадокс науки» (В.В. Налимов). Строго говоря, все гипотезы (и те из них, которые стали общепризнанными теориями) рано или поздно заменяются новыми гипотезами и теориями, то есть фальсифицируются[3]: «Критерием, отделяющим научные концепции от ненаучных, скорее надо признать их способность к саморазвитию, т.е. к самоуничтожению… Рост науки – это не столько накопление знаний, сколько непрестанная переоценка накопленного – созидание новых гипотез, опровергающих предыдущие» (В.В. Налимов). 

В современной теоретической науке постулатов становиться всё больше, а здравого смысла меньше. Столпотворение гипотез вносит сумбур в научную картину мира, методолог науки Пол Фейерабенд доказывает, что «Разные гипотезы сосуществуют друг с другом, и элементы одной редко вливаются в другую, а дискуссии между сторонниками разных точек зрения бесплодны, ибо каждый остаётся при своём мнении. Мнение это произрастает из имманентной исследователю мировоззренческой парадигмы. Именно исходя из неё, он “строит” свою теорию, а затем “подгоняет” под неё факты, т.е. приступая к исследованиям, учёный уже имеет определенный “скелет” теории, и полученным в опытах “мясом” фактов “оклеивает” именно этот, избранный им заранее, а не какой-нибудь другой “скелет”. Его оппонент теми же самыми фактами подкрепит совсем иную гипотезу, в корне противоречащую первой» (Фейерабенд П. Против методологического принуждения // Фейрабенд П. Избранные труды по методологии науки — М.: Прогресс. 1986 — 542 с.). 

Инерция ограниченного эмпирически-рационалистического познания приводит и к внутреннему кризису: наука всё более дробится на малопроницаемые друг для друга сферы, господствующий дух «научного профессионализма» всё больше удаляется от бескорыстного познания: «На поддержание воображаемых узкоспециализированных миров – со своими социокультурными нормами, правилами и дискурсивными образцами расходуется титаническая энергия. Она идёт на заслоны для пришельцев со стороны, дискредитацию фактов, не согласующихся с логически выстроенными системами и построениями. До определённого предела наука желает “знать”, но за ним столь же сильно её сегодня стремление “не знать”. Когда-то науку заселяли подвижники и романтики. Затем в неё пришли прагматики. Романтиков через поколение почти не осталось. Иногда думаешь, где я нахожусь: в храме науки или в дипломатической академии. Вместо поиска истины - поиски титулов, вместо шизоидного профессора - преуспевающий менеджер, вместо раскрытия тайн мироздани - тонкое соблюдение “тайн мадридского двора”. Конечно, какая-то доля учёных осталась и будучи загруженной очередным актуальным заданием, начинает рассматривать его как прикрытие для “подпольного” занятия теорией; в это число нередко входят одарённые искатели нового, которых не удовлетворяет стандартизированная массовая работа. Появляется своего рода научный андерграунд, ценность творчества которого признаётся лишь знатоками, а руководством рассматривается как чудачество» (Ю.Н. Голубчиков Основы гуманитарной географии М.: Инфра-М, 2011, с. 27).  

Более того, «Становится все более очевидным, что сама наука имеет черты замкнутой и нетерпимой псевдорелигиозной конфессии. Научная “парадигма», определяемая как внутренне связанная совокупность методов постановки проблем и их решения, приводит к отказу принимать во внимание те факты, которым в пределах этой парадигмы не находится места. Именно этим самоограничением достигается практическая эффективность науки, но тем самым снижается её претензия на универсальность и объективность» (Л.Л. Регельсон, И. Хварцкия). Поэтому начиная с середины ХХ века в науке не сделано ни одного фундаментального открытия, всё – сплошь научные технологии.

Отбор мировоззренческих постулатов и гипотез науки мотивируется во многом потребительской установкой общества, историческими аффектами, коллективным бессознательным, преисполнен гипостазирования[4] («мир – автомат», «вселенная – заведённые часы», «знание – сила», «критерий познания – позитивный опыт, то есть эмпирически данное, фактическое, несомненное»). К научному мышлению во многом можно отнести научную характеристику древней мифологии: «научное» мифотворческое сознание нередко воспринимает мифические фантазмы за реальность, относится к собственным мифам как к высшей парадигме и диктующей инстанции, неспособно провести различие между естественным и сверхъестественным, безразлично к противоречию, в нём нередко над абстрактными понятиями превалируют чувственно-конкретный характер, метафоричность, эмоциональность… 

Учёным ещё предстоит согласиться с тем, что современная наука по большому счёту не отражает какую-то физическую реальность, а представляет сбой непрерывную смену концептуальных моделей, описываемых математически. Научные теории становятся математическими абстракциями, большинство из которых не имеют и не могут иметь экспериментального подтверждения. Наиболее умные учёные это сознают: «Наука – это особая разновидность Игры. Игра ведётся по особым правилам, которые известны и понятны всем играющим, хотя они и не были ещё ни разу классифицированы и кодифицированы. Правила в своей основе остаются неизменными вот уже около 300 лет. В процессе этой Игры создаются хитроумные и всё усложняющиеся теоретические построения, которым сами игроки, кажется, не очень верят. Во всяком случае, законченное знание у них считается заблуждением, ибо только тот учёный считается по-настоящему талантливым, который сумел разрушить то, что было создано до него. Что является выигрышем в этой Игре? Это ясно: для одних – возможность построить новую, наиболее хитроумную теорию; для других и для остальных людей, не входящих прямо в Игру, – возможность овладеть ранее неведомыми силами природы, что почему-то удаётся сделать, исходя из этих эфемерных теорий; для третьих – извлечь из Игры что-то чисто материальное, уже не относящееся прямо к Игре. Эти последние играют в ту же Игру, но уже не по тем правилам, что остальные, и мешают им. Одно из главных, основных правил, кажется, состоит в том, чтобы играть так, чтобы Игра никогда не становилась скучной. Как только она теряет свою остроту, начинают строиться еще более хитроумные догадки и несколько меняются правила Игры, и, что уже совсем удивительно, опять всё получается хорошо, хотя играть становится все труднее, и труднее, и труднее… Парадигма[5] есть некое интеллектуальное поле – размытое поле аксиом, определяющих, что есть научное в науке» (В.В. Налимов). Где здесь «объективное познание природы», по сравнению с которым духовные реальности являются ложными образами!?

Наука всегда и во многом двигалась социальной мотивацией учёных, в том числе и корпоративной мотивацией научного сообщества. В учёном мире нередко правыми оказываются не те, чьи гипотезы и теории более доказательны, а те, кого приемлет инерционная научная традиция, и даже научная «мода». В конечном итоге, «научным» объявляется то, что признаёт научное сообщество в целом. В свою очередь научный мейнстрим[6] определяется потребительской установкой общества в конкретную эпоху. В истории известно множество фактов, когда более «прогрессивные» научные открытия пробивались десятилетия и даже столетия. А сколько так и не пробились? Член Комиссии Академии Наук по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований А.Г. Сергееев считает, что в социальном измерении наука гораздо тоталитарней христианства и философии. Теории учёных, противопоставляющих себя глобальному сообществу, объявляются не научными. Любая идея, деятельность или теория, не легитимированная научным сообществом – ересь. Наука – это прежде всего сообщество со своими практиками и традициями, социальный институт, организующий практику разработки и признания этих теорий.

Итак, объективистский пафос науки покоится на вполне субъективных основаниях. Основоположениями науки являются натуралистические мифы. При этом очевидны адекватность и колоссальная практическая эффективность научно-технической деятельности и научных предсказаний в освоении природы, но это не исключает того, что за пределами микроскопически узкой полосы натуралистически освоенного находится 1) бесконечно непознанная натуралистическая вселенная, а также 2) глубочайший и сложнейший ряд иноприродных реальностей, воздействующих на натуралистический космос.

Периферийно касаясь за-натуралистических измерений реальности, учёный мир тут же объявляет их материей, веществом. Так нечто, называемое «тёмной материей»[7], не испускает, не поглощает, не отражает и не отклоняет свет, адиоволны, инфракрасное, ультрафиолетовое, рентгеновское и остальные диапазоны электромагнитных излучений. То есть,  не только не является «непосредственной данностью», но и принципиально не наблюдаема, не обнаруживаема никакими «чувственными ощущениями», как бы они не были расширены технически. В данном случае отсутствует основополагающий признак материи, вещества как таковых. Строго научно говоря, научно не необоснованно и бездоказательно называть материей и веществом некую ненаблюдаемую реальность (по утверждению учёных её в космосе более 90%), которая проявляет себя только через гравитацию. Допустить, что проявляться через гравитацию может и не материя, и не вещество, не позволяет ограничение сознания учёных научной мифологией. Современная наука «наблюдает» и фиксирует взаимодействие обширного научно технологического слоя (приборов) с некими явлениями. При этом описать «наблюдаемые» явления возможно только математически. Что больше отражают математические абстракции – воздействие техники на объекты наблюдения или воздействие их на технику, либо проецирование заведомой научной установки тех, кто создаёт технику и организует эксперимент, – критически не осознаётся. «Привнеся инструмент познания, техника оградила исследователя от природы, сузила сектор его обзора. Он стал рассматривать мир через рентгеновские телескопы, электронные микроскопы, ядерные ускорители, космические снимки, хроматографы и масс-спектрометры. Физическим приборам были уподоблены и органы человеческого тела. То, что оказалось за пределами датчиков и статистики, стало выпадать из поля зрения так называемой фундаментальной науки» (Ю.Н. Голубчиков Основы гуманитарной географии М.: Инфра-М, 2011, с. 25-26).

Учёные до сих пор убеждены, что возможно познавать только натуральное, материальное, физическое: «Все достижения современной мировой науки базируются на материалистическом видении мира. Вопрос этот давно решен и, в этом смысле, нам просто не интересен. Ничего иного в современной науке просто нет. Прекрасно высказался на эту тему известный американский физик, лауреат Нобелевской премии С. Вайнберг: “Опыт учёного делает религию совершенно несущественной. Большинство учёных, которых я знаю, вообще не думают на эту тему. Они настолько не размышляют о религии, что даже не могут считаться активными атеистами”» (Открытое письмо десяти академиков РАН президенту Российской Федерации В.В. Путину – Е. Александров, Ж. Алфёров, Г. Абелев, Л. Барков, А. Воробьев, В Гинзбург, С. Инге-Вечтомов, Э. Кругляков, М. Садовский, А. Черепащук). Более того, «Религии это, в значительной мере, собрание древних сказок… Мне лично совершенно непонятно, как такое огромное количество людей может и во взрослом возрасте верить в эти сказки» (академик В.Л. Гинзбург). Академику, как и его единомышленникам, невдомёк, что практически все творческие гении человечества верили в «эти сказки». Так же им не доступны и противоположные мнения авторитетных учёных: «Уничтожение или прекращение одной какой-либо деятельности человеческого сознания сказывается угнетающим образом на другой. Прекращение деятельности человека в области искусства, религии, философии или общественной жизни не может не отразиться подавляющим образом на науке» (В.И. Вернадский).

Первые каменные орудия первобытных людей были революционно эффективными, выводили жизнь людей в иное измерение. Но если бы перволюди сводили своё миропонимание к функциям изготовляемых орудий, то вряд ли бы сложилась человеческая цивилизация. С самого начала люди осваивали природу и обустраивали свою жизнь, ориентируясь на духовные, религиозные сверхценности и сверхидеи. Не может же быть сплошной иллюзией и ложью измерение бытия, на котором покоится вся человеческая культура, цивилизация, история!

 Те, кто ограничил своё сознание материалистическим измерением, не способны обнаружить ненатуралистическое. Приборы созданы из натурального для изучения натуралистического универсума, за пределы которого приборы не могут заглянуть по природе своей. Но кто доказал, что натуралистическое – единственное измерение бытия? Наука не может этого доказать потому, что по природе своей ограничена натуральным. Строго говоря, не научно научное утверждение: то, что не может наблюдать наука – не существует. Наука и религия: религия не опровергает науку; науку может опровергнуть только следующая наука. Наука не способна по сути бытия отрицать то, что вне научного наблюдения в принципе. Сто пятьдесят лет назад наука утверждала совершенно другую картину мироустройства как единственно истинную. Через пятьдесят-сто лет многие сегодняшние «фундаментальные научные истины» будут выглядеть такими же ложными либо наивными.  Эта научная динамика не осознаётся учёными, ибо наука из инструментария познания природы превратилась в ложное мировоззрение, то есть в одну из форм идеологической мании.

Виктор АКСЮЧИЦ

.
ИСТОЧНИК

---

[1] Рефле́ксия (от позднелат. reflexio – обращение назад) –  обращение внимания субъекта на самого себя, на своё сознание, на продукты собственной активности, а также какое-либо их переосмысление. В частности, – в традиционном смысле, – на содержания и функции собственного сознания

[2] Верификация (от лат. verus  – «истинный» и facere – «делать») – проверка, проверяемость, способ  подтверждения с помощью доказательств каких-либо теоретических положений, алгоритмов, программ и процедур путём их сопоставления с опытными (эталонными или эмпирическими) данными, алгоритмами и программами. 

[3] Принцип фальсификации Карла Поппера – философский критерий, отделяющий научную картину от ненаучной.

[4] Гипостазирование (от греч. ὑπόστασις – сущность, субстанция) – приписывание отвлеченным понятиям самостоятельного существования, рассмотрение общих свойств, отношений и качеств как самостоятельно существующих объектов.
[5] Парадигма (от греч. παράδειγμα, «пример, модель, образец») – совокупность фундаментальных научных установок, представлений и терминов, принимаемая и разделяемая научным сообществом и объединяющая большинство его членов.
[6] Мейнстрим (англ. mainstream – основное течение) – преобладающее направление, популярная, массовая тенденция в какой-либо области для определённого отрезка времени.
[7] Тёмная материя (англ. "dark matter"). Прилагательные "dark" и "тёмный" кроме оттенка цвета означают также нечто мрачное, опасное, тайное, злобное.