Начнём с мировоззренческого
высказывания современного властителя естественнонаучных умов:
«Использование антропоморфических
понятий по отношению к вещам, которые лежат вне сферы человеческих
представлений, всегда вводит в заблуждение. Это детские аналогии»
(А. Эйнштейн).
Понятно, что под детскими аналогиями здесь разумеются
и представления о вечной душе человека, и о Боге как Живом Личном Существе,
устрояющем мир через личностное отношение: любовь, милосердие,
справедливость, из рук Которого выходят живые персонифицированные
создания. Но если вдуматься в это глубокомысленное рассуждение,
то оказывается, что оно само не менее чем форма детской аналогии, которая не замечается только в силу некритического
к ней отношения.
Прежде всего, могут
ли существовать какие-либо понятия о вещах, лежащих вне сферы человеческих представлений?
Либо вещь вне наших представлений, а значит по поводу неё не может быть
никаких понятий, либо вещь в поле зрения человека, что и выражается
понятиями о ней. Далее, всякое понятие принципиально антропоморфично,
поскольку оно есть человеческий образ явления или предмета. Другое
дело, что антропоморфизм этот может быть разного рода. Человек – венец
творения (эволюции), микрокосм, вбирающий в себя все формы жизни и
все этапы эволюции. Антропоморфизм – это наделение человеческими
свойствами явлений природы, животных, предметов, Божества.
По существу, антропоморфичны
все суждения о внешнем мире – как по аналогии с низшими уровнями жизни,
содержащимися в человеке (материальными и биологическими), так и по аналогии
с высшими формами жизни, то есть специфически человеческими
(душевными и духовными). Почему же первого рода антропоморфизм мудр, а
второго – наивен?! Не мудрее ли видеть мир с точки зрения, которая соответствует
специфике человеческого существа: его духовности, свободы, личностности?
Почему бы не попытаться увидеть в природе и космосе в целом проявления
высших форм жизни, а не пытаться низводить её к неживой материи? Но
современный учёный предпочитает о себе судить, как о булыжнике
или, в лучшем случае, животном, только чтобы не признавать в природе высшую
духовную жизнь.
Мировоззренческое
высказывание великого физика типично и характеризует господствующую
установку, формирующую современную научную картину вселенной.
Чтобы понять тайны мира, в котором мы живём, необходимо изменить
отношение к нему, из чего будет следовать и замена арсенала познания.
Научные формулы,
понятия, теории фиксируют одну сторону сущего – застывшие формы материи, в лучшем случае – шевеление космического
покрывала над внутренней драмой миротворения – диалектику борьбы духа
с меоническими стихиями. В поле наблюдения науки не попадают ни творческая динамика бытия, ни её цель.
Научные средства пытаются запечатлеть пройденные пути, застывшие
следы мирового Логоса (эволюция). Как нельзя, глядя назад, понять,
куда ведёт путь, так невозможно перебиранием и классификацией сложившихся
форм выяснить сущность и происхождение окаменелостей, тем более породившего
их движения. Но наука упорно ограничивает поле наблюдения низшими
слоями космоса, которые лишены духовного
присутствия. Если же наука переводит свой остекленелый взор на
более высокие ступени сущего, то видит их через модели низших его
форм.
Современное естествознание
заворожено идеей, что живой организм есть сложный механизм, состоящий
из простейших элементов. Наука хочет путем развенчивания сложного живого
уловить жизнь, но вместо этого выделяет всё новые механизмы и детали.
Когда же попытки создать из частей нечто жизнеспособное или хотя бы
жизнеподобное – терпят провал (искусственный мозг, например), то корень
неудачи учёные видят в недостатке деталей. Но живое нельзя собрать
из частей неживой материи, ибо целое созидается на высшем уровне бытия и затем
соединяет части, а не наоборот.
Эффективность научного
инструментария бесспорна, если бы наука не претендовала на единственно
верную картину мироздания. Позитивистская
научная методология, исходящая
из позитивного (фактически данного, устойчивого, несомненного),
несёт в себе отрезвляющий взгляд на мир, если она не претендует на мировоззренческие
функции. Становясь всё более релятивистской
– абсолютизирующей относительность, отрицающей возможность
познания истины, наука вынуждена признать строго инструментальные
границы своего подхода. Всякие мировоззренческие интерпретации
её вероятностны, модэльны, ограничиваются методологическими
рамками – собственной логикой развития науки. Современный фейерверк
научных гипотез и теорий запрограммирован догматически принятой методологией.
Всякое новое «открытие» по существу означает, что чей-то дерзновенный
ум переформулировал какой-нибудь изначальный постулат, и на арене
науки разыгрывается представление по новой программе, которая может
не исключать старой, но не имеет к ней никакого отношения.
Так занавес на сцене
научного познания может опускаться и подыматься бесконечно. Современные
учёные всё более ощущают: чем ближе они к «тайнам мироздания», тем больше
основания реальности проходят у них сквозь пальцы. Научная картина
мира всё более представляет из себя неизвестное
о неизвестном. Остаётся трезво признать, что всяческие основания
можно обрести в самом безосновном, на что (на безосновное) наука корректно
давно не претендует.
Сегодня многие науки
вынуждены признать, «что по мере
накопления фактов теоретическое осмысление этих фактов становится всё более трудным;
что объяснения “мельчают”, делаются частными, специализированными, сугубо
техническими, доступными лишь натренированным профессионалам, владеющим
терминологией. Вследствие чего занятие этими науками превращается в процесс,
имеющий единственную цель – не
прекращаться. Но пока господствует мнение, будто явления исчерпывают всё сущее,
у науки нет другого пути, как снова и снова пытаться выявить элементарные
механизмы изучаемых феноменов и сложить эти малые истины в большую истину, идя
для этого на всякие ухищрения, вплоть до фальсификаций» (В.Н. Тростников).
Вместе с тем, учёные ощущают,
что универсум натуралистической
терминологии не покрывает все новые факты наблюдения. Для построения
позитивистских моделей они вынуждены вводить и использовать образы,
выходящие за пределы естественнонаучной картины мира. Первоначально
это осуществляется чисто позитивистски: учёный позволяет некое
оригинальное гипотетическое допущение, чтобы новые факты смогли
ввестись в существующую модель, не изменяя её природы. Но такого рода
изменение соотношения частей не может пройти безболезненно для целого.
Учёные начинают использовать философскую, эстетическую, житейскую
терминологию, не представляя за ней какой-либо онтологии. Но введение
этой онтологизированной терминологии
постепенно меняет картину мира. С другой стороны, проявление такого
рода надпозитивистской «мудрости» объясняется не только чисто
концептуальными потребностями, но и присущим всякому мыслящему
человеку чувством бытия и глубинным
влечением (зачастую неосознанным) к целостной картине мира.
Но на каком-то повороте
слабеют внутренние связи и естественнонаучная картина постепенно теряет
свою монадичность. Наука вынуждена выходить за натуралистические
пределы и порождает начатки персонализированных образов. Не об этом
ли говорят такие вновь и вновь «открываемые» свойства элементарных
частиц, как странность, очарование, красота (очарованные,
красивые адроны, в состав которых входит красивый кварк; или типы кварков, называемые ароматами).
Это не означает,
что учёные воспринимают космос как живой организм и стали употреблять
для его описания персонализированные образы. Они не ощущают подобные
образы качественно иными, а лишь количественно расширяющими понятийный
арсенал, описывающий новые свойства частиц. Для них это только вспомогательные
понятия, удобные в эвристическом[1] смысле и не
обозначающие ничего реального. Но такого рода привлечение в науку образов
человеческого универсума означает выход за пределы механистического
и натуралистического подхода, очеловечение космоса.
Возникла ситуация,
когда могут появиться учёные, совершившие «открытие»: новые наблюдаемые
явления не поддаются описанию натуралистическим языком, для адекватного
описания научного объекта необходимо перейти к языку персонализированному.
Наблюдаемый объект науки не покрывается натуралистическими и механистическими
моделями. Чтобы ввести новые научные факты в мировоззренческую картину,
то есть чтобы спасти разумные основания науки, необходимо сделать
принципиально новое допущение: космос, природа в целом является
живым существом и соответствующим должен быть объект науки.
Но чтобы учёные оказались
способными сполна осознать то, что они открыли, требуется не очередное «объективное»
научное объяснение, но акт самопознания, волевое изменение жизненной позиции,
что изменит и мировосприятие. В этом случае учёные получат возможность выйти из
темницы натуралистического познания, в которую они себя заточили, и соединить
знание физического космоса с его онтологией.
Так наука, идя собственными
путями, вынуждена будет прийти к персоналистическому
(по образу и подобию, природе и сути Личности) пониманию мира. Если
объективированные категории взяты из мира явлений, из физического
плана, то персоналистические категории и образы, персоналистическая
логика отражают законы вселенской
онтологии. Богочеловеческий Дух –
создатель космоса – запечатлён и в строе вселенной, и в каждой его песчинке, но
сугубо он явлен в человеке как тварном творце. Человек сотворён по образу Божиему, мир создаётся по образу человека.
Современная наука является следствием духовной болезни человечества, поэтому
искажает восприятие бытия. Чтобы прикоснуться к тайнам мироздания познание
должно стать духовным, а не только натуралистическим, способным отобразить
живой «код» бытия, богочеловеческий логос миросозидания.
Когда секуляризованная
наука стала претендовать на мировоззрение, она лишила человека всякого
мировоззрения. Целостное представление о мироздании в научном мировоззрении
исчезло, когда в нём были запрещены вопросы о смысле. Вместе с тем,
представления о частях и фрагментах природы, познание которых узурпировала
наука, не могут быть адекватными без представлений о сущности целого. Наука и
зашла в полный тупик, превратив познание в наблюдение за бесконечно мелькающими феноменами, в моделирование иллюзий.
Итак, целое наукой не
познаётся в принципе, а без целого подлинное познание не возможно по существу.
Разрешить это противоречие можно только разведя статусы эмпирического,
методологического (наука) и мировоззренческого, метафизического (богословие,
философия) познания, но, вместе с тем, вернув признание их взаимообусловленности.
Познание природы должно основываться на представлениях о смыслах, о сущности, о
целом, на мировоззрении, которое формируется мировоззренческими дисциплинами
религиозно-философской мысли, синтезирующей опыт всех видов культуры,
творчества, искусств, литературы, науки. В свою очередь, метафизические
разработки обогащаются и подтверждаются научными представлениями.
Наука сможет
обновиться и расширить свои горизонты, когда откажется от идеологических
предрассудков: что космос только материалистичен и механистичен, что материя и законы, ею управляющие, вечны,
что практика – критерий истины… Обратившись, наконец, к познанию реальности, наука
неизбежно обнаружит, что природа – не склад сырья, не мастерская, не инструмент
или средство для реализации потребительских интересов. Наука не будет «выводить
за скобки» наиболее насущное для познания – богочеловеческое творческое начало. Предметом науки предстанет
вселенная как арена миротворения. Мироздание представится как дом бытия вечных человеческих душ, их
форма воплощения, а вселенная в основе своей – теоантропоморфической. Отсюда персоналистические образы окажутся
наиболее адекватными. В формировании такого рода представлений будет
использован опыт персоналистических форм познания – мифологический в том числе.
Целью научного познания будет не наращивание технических средств для экспансии
на природу, а эмпирическое познание как одно из средств целостного познания и преображения
бытия.
Мироздание созидаёт
Личный Бог, соратником Которого является личность человеческая –
образ и подобие Творца. Вселенная в основаниях своих теоперсоналистична и в основе
своей приводится в движение не безличными, а творческими персоналистическими импульсами. Всё, что безлично
– противостоит творению Божьему. Великие философы это понимали: «Действительность не знает в себе ничего,
что бы создано было всеобщими законами; всеобщий закон, это Бог, то
есть личность Бога, и всё, что происходит, вытекает из личности Бога, а
не происходит в силу какой-то абстрактной необходимости, которой
не вынесли бы в своём действии ни мы, ни Бог» (Ф. Шеллинг).
Поэтому персоналистическая,
своего рода антропоморфическая позиция более открыта к познанию
бытия, нежели антиличностная натуралистическая. Миф как образ бытия
и мифологическая традиция более антропоморфичны, сохраняют ощущение
персоналистических основ и истоков бытия. Для переосмысления тупиков
научно-технической цивилизации имеет смысл применить арсенал мифологических
средств и подхода. Подобный мифотворческий процесс качественно расширил
бы горизонты науки и обогатил бы её арсенал.
Необходимо мифологизировать современную
науку, что оживит представления о вселенной. Не вернуться к древнему
мифу, а создать новый, который расширит горизонт научного универсума, сковывающий творческое дерзание,
искажающий человеческое назначение. Научная гипотеза и теория – это
низшая форма мифотворчества, ограниченная низшими измерениями бытия и
потребительскими интересами. Вывести науку из тупика может метафизическая мифотворческая фантазия. Она должна наполнить научные изыскания
духом жизни. Бог, сотворивший мир, является Богом живых, но не мёртвых.
Мир в целом и в своих частях соответствует живому образу Живого
Творца, в сущности своей всё в мире соответствует образу личности
и несёт в себе её дух.
Шеллинг говорил,
что природа – это Ветхий Завет Бога:
«Мы обладаем откровением, более
древним, чем все писанные откровения; это - природа». Далее великий
философ оказывается загипнотизированным этим ветхим откровением: «Она
содержит в себе прообразы, не истолкованные ещё ни одним человеком,
тогда как прообразы писанного откровения давно уже исполнены и
разъяснены». Но прообразы Ветхого Откровения стало возможным
подлинно истолковать в свете Нового Откровения. Только Благая Весть
Нового Завета дала ключ к пониманию Старого. Если довести аналогию
до конца, то природа – как Ветхий Завет
Бога, может быть объяснена не сама из себя (что будет лишь талмудическим
систематизированием), а в свете Нового
Космического Завета – Человека.
Бог в Своём воплощении нисходит в мир из сфер Высших, не отменяя мирского
закона, и человек, житель небес, низринут в мир, но и порождён им. Ступени
эволюции отражают процесс приготовления мира к рождению Бога и природы
– к появлению человека.
Только с теоантропоцентрической (сосредоточенной
на богочеловеческом творческом начале) позиции возможно целостное
мировоззрение. Только теоантропоморфическая
(по образу богочеловеческой сущности) творческая фантазия сможет
породить образы, раскрывающие истинные горизонты бытия и наделяющие
человека полнотой его достоинства. Это означает творческое единение
философии, богословия, искусства и науки, что возвышает человеческое
творчество до Теургии.
Мир в целом, космос,
природа, земля – всё вокруг человека населено не абстрактными моделями
и холодными механизмами, а живыми существами. Человек должен обрести
новый духовный взор, чтобы увидеть не только натуралистический космос, но
и жизнь персонифицированного космоса.
Тогда и контакт и взаимодействие с природой установятся по законам
жизни, а не смерти. Человек будет не препарировать и умерщвлять природу,
а любовно её взращивать. Теории и концепции должны быть не абстрактными мёртвыми
схемами, а работать как животрепещущие истины нашего бытия, затрагивать судьбу
каждого.
При этом не нужно
опасаться, что в нашем представлении земной шар может превратиться из
геометрически правильного куска мёртвой материи в живое существо,
со своими «оспинами» и рубцами на живой плоти, прекрасное не только
строгостью геометрических пропорций, но и милым кососкулием, и беспредельной
терпимостью, несмотря на нервную издерганность и физическую ранимость.
Пусть мир вокруг нас вновь населят боги и герои, и такой взгляд будет не
следствием духовного инфантилизма, но ответственным, достойным человечества
отношением к природе и космосу. Образы живого бытия будут сформулированы не первобытным космоцентрическим
сознанием, а возрожденной метафизической
творческой фантазией и теургическим усилием человека.
Спасение от космической
гибели в том, что человек должен возвыситься
до богочеловеческого достоинства, принять бремя свободного соратника
Творца в мировом преображении. И выразить это в своём понимании вселенной
и в отношении к природе.
Виктор АКСЮЧИЦ
.
[1] Эври́стика (от др.-греч. εὑρίσκω – «отыскиваю», «открываю») – интуитивные (неосознанные) методы решения задач.
Комментариев нет:
Отправить комментарий