Русская
интеллигенция к середине XIX века раскалывается на радикальную и либеральную. Радикалы маниакально сосредоточиваются
на болезненно воспалённом «социальном» вопросе. Формируется орден русской интеллигенции с
характерными его признаками. Посвящённость в общее революционное дело, утопические представления о главных нуждах общества отрывают
человека от реальной действительности («Узок
круг этих революционеров, страшно далеки они от народа» – В.И. Ленин). Либеральная интеллигенция склоняется к
скептическому позитивистскому созерцанию с атеизмом, материализмом.
Общественно-политическое мировоззрение либерального общества в силу аморфности
зависимо от радикального фланга.
Петербургский кружок Белинского.
Либералы
разделяли общеинтеллигентскую беспочвенность. «У нас до сих пор либералы были только из двух слоёв: прежнего
помещичьего (упразднённого) и семинарского. А так как оба сословия обратились,
наконец, в совершенные касты, в нечто совершенно от нации особливое, и чем
дальше, тем больше, от поколения к поколению, то, стало быть, и всё то, что они
делали и делают, было совершенно не национальное… Не национальное; хоть и
по-русски, но не национальное; и либералы у нас не русские, и консерваторы не
русские, все… И будьте уверены, что нация ничего не признает из того, что
сделано помещиками и семинаристами, ни теперь, ни после» (Ф.М.
Достоевский).
Западный
либерализм развился в недрах национальных культур и был конструктивным. Вненациональность либеральной русской
интеллигенции превращает её в антинациональное
сословие: «Что же есть либерализм…
как не нападение (разумное или ошибочное, это другой вопрос) на существующие
порядки вещей?.. Русский либерализм не есть нападение на существующие порядки
вещей, а есть нападение на самую сущность наших вещей, на самые вещи, а не на
один только порядок, не на русские порядки, а на самую Россию. Мой либерал
дошёл до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьёт свою мать.
Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нём смех и чуть не
восторг, он ненавидит народные обычаи, русскую историю, всё. Если есть для него
оправдание, так разве в том, что он не понимает, что делает, и свою ненависть к
России принимает за самый плодотворный либерализм (о, вы часто встретите у нас
либерала, которому аплодируют остальные и который, может быть, в сущности самый
нелепый, самый тупой и опасный консерватор, и сам не знает того!). Эту
ненависть к России ещё не так давно иные либералы наши принимали чуть не за
истинную любовь к отечеству и хвалились тем, что видят лучше других, в чём она
должна состоять; но теперь уже стали откровеннее и даже слова “любовь к
отечеству” стали стыдиться, даже понятие изгнали и устранили как вредное и
ничтожное… Факт этот в то же время и такой, которого нигде и никогда, спокон
веку и ни в одном народе не бывало и не случалось… Такого не может быть
либерала нигде, который бы самое отечество своё ненавидел» (Ф.М.
Достоевский).
Безрелигиозное
мировоззрение образованного общества преисполнено различных фантомов: «Без веры в свою душу и в её бессмертие
бытие человека неестественно, немыслимо и невыносимо… Одно из самых ужасных
опасений за наше будущее состоит именно в том, что, на мой взгляд, в весьма
уже, в слишком уже большой части интеллигентного слоя русского по какому-то
особому, странному… ну хоть предопределению всё более и более и с чрезвычайною
прогрессивною быстротою укореняется совершенное неверие в свою душу и в её бессмертие. И мало того, что это неверие
укореняется убеждением (убеждений у нас ещё очень мало в чём бы то ни было), но
укореняется и повсеместным, странным каким-то индифферентизмом к этой высшей идее человеческого существования,
индифферентизмом, иногда даже насмешливым, Бог знает откуда и по каким законам
у нас водворяющимся, и не к одной этой идее, а и ко всему, что жизненно, к правде жизни, ко всему, что даёт и
питает жизнь, даёт ей здоровье, уничтожает разложение и зловоние. Этот
индифферентизм… давно уже проник и в русское интеллигентское семейство и уже
почти что разрушил его. Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни
нация… А высшая идея на земле лишь одна и именно – идея о бессмертии души
человеческой, ибо все остальные “высшие” идеи жизни, которыми может быть жив
человек, лишь из неё одной вытекают» (Ф.М. Достоевский).
"Преферанс", 1879г. - художник Васнецов В.М.
Денационализированная
культура формировала поколения со внеисторическим мировоззрением и
неадекватными действиями. Дочь русского поэта Анна Фёдоровна Тютчева пишет о
тлетворных установках, которые насаждались через учебные заведения: «Это поверхностное и легкомысленное
воспитание является одним из многих результатов чисто внешней и показной
цивилизации, лоск которой русское правительство, начиная с Петра Великого,
старается привить нашему обществу, совершенно не заботясь о том, чтобы оно
прониклось подлинными и серьёзными элементами культуры. Отсутствие воспитания
нравственного и религиозного широко раскрыло двери пропаганде нигилистических доктрин, которые в
настоящее время нигде так не распространены, как в казённых учебных заведениях».
Сам
Ф.И. Тютчев с горечью писал о распространённых в либеральном обществе
антирусских умонастроениях: «Это русофобия некоторых русских людей –
кстати, весьма почитаемых… Раньше они говорили нам, что в России им ненавистно
бесправие, отсутствие свободы печати и т.д. и т.п., что потому именно они так
нежно любят Европу, что она, бесспорно, обладает всем тем, чего нет в России… А
что мы видим ныне? По мере того как Россия, добиваясь большей свободы, всё
более самоутверждается, нелюбовь к ней этих господ только усиливается».
В этом
смысле показательны воспоминания книгоиздателя М.В. Сабашникова. Поколениями
купечество Сибири развивало хозяйство России. К концу XIX столетия многие деловые люди
осознали, что накопленные богатства должны послужить и культурному процветанию
Родины. Отец братьев Сабашниковых строит в Москве дом, который становится
центром творческого общения и поддержки художественной элиты. Братья получают
прекрасное европейское образование и приобщаются к современной культуре. Они
воспитаны в атмосфере русской семьи, где господствовали взаимная любовь и
доверие. Этот прекрасный человеческий тип был распространён в России конца XIX – начала XX века. Братья Сабашниковы продолжают
благотворительную деятельность отца: устраивают больницы, строят храмы,
помогают голодающим, организуют на свои средства книгоиздательство.
Патриотическое служение не было исключением среди русских промышленников,
купечества и земства. Однако сознание их было секуляризованным, поэтому они не
знали многовековой русской православной культуры, не видели вызовы эпохи, а
значит, не были способны к полноценному служению обществу и отечеству.
Ссылка А.Н. Радищева в Тобольск. - художник П.П.Токарев.
Отчего
люди, выросшие в христианских традициях, становились позитивистами, атеистами,
материалистами? Достоевский пытливо доискивался ответа на вопрос: как и почему
произошёл этот вывих у традиционно воспитанных русских мальчиков? Как он сам, «происходивший
из семейства русского и благочестивого», с детства верующий и
богобоязненный, дошёл до отрицания Бога? «Мы
в семействе нашем узнали Евангелие чуть не с первого детства… Каждый раз
посещение Кремля и соборов московских было для меня чем-то торжественным»,
– вспоминал писатель. Он вынужден был с горечью признать: «Я скажу Вам про себя, что я дитя века, дитя неверия и сомнения до сих
пор и даже (я знаю это) до гробовой покрышки». Духовное разложение проникало сквозь стены русских домов в семьи,
разрушая малую Церковь, которая была
последним оплотом национальной самобытности.
Что
русские патриоты Сабашниковы считали необходимым издать для просвещения народа
в первую очередь? Идеалы, которые считались в элите высшими и ценности –
жизненно важными, отразились в издательской программе Сабашниковых: книги по
идеализму, рационализму, эмпиризму, позитивизму, по проблемам современной
науки. На втором плане шла художественная зарубежная классика. Конечно,
подобная тематика полезна для просвещения общества. Но большая часть христианской культуры – патристика, сочинения
средневековых православных авторов, современных христианских мыслителей России
и Запада – была недоступна читающей публике в России, вместе с тем оставалась
вне внимания русского книгоиздательства. Безрелигиозность вполне
добропорядочных людей оборачивалась ограниченностью, нечувствием исторически
насущного. Новообращённые атеисты не были способны осмыслить многовековую русскую православную цивилизацию, а
значит, не понимали главного в судьбе России.
Сабашниковы
не издавали произведения, которые отвечали духовным потребностям народа и могли
послужить его подлинному просвещению, помогли бы преодолеть отчужденность от
народа, живущего православной верой. Их издательская деятельность
способствовала прогрессирующей
идеологизации образованного общества, в котором утверждались атеистические
и материалистические либо абстрактно-идеалистические взгляды. Поток
гуманистической литературы, не уравновешиваемый изданиями с традиционно
русским, православным взглядом на мир, не способствовал росту исторического и
национального самосознания общества. Критические обзоры выпускаемой литературы,
за редким исключением, писались позитивистами, материалистами и сциентистами,
которые внедряли в умы читателей предрассудки в качестве непреложных аксиом. Позиции антихристиански настроенных авторов в
русской публицистике усиливались. Так, энциклопедия Брокгауза и Ефрона, которая
была издана в идеалистическом и отчасти в христианском духе, при переиздании
превратилась в «Новый энциклопедический словарь» с позитивистским уклоном под
формой «объективной научности». Идейная
всеядность (неразличение духов) и
духовная анемия приводили к тому,
что общественная активность многих авторитетных деятелей по степени
дехристианизации «опережали» уровень их собственной усыхающей религиозности.
Примером беспринципности является деятельность промышленника Морозова, который
был не только меценатом, но и кредитором террористов. Люди, ещё считающие себя русскими,
внедряли антирусский дух.
Вечернее общество. 1875-97г. - художник В.Е.Маковский
Динамичная
российская действительность предлагала возможности изживания болезни общественного сознания, но представители
либеральной интеллигенции оставались верными своим догмам: «Вытесненные из политической борьбы, они уходят в будничную культурную
работу. Это прекрасные статистики, строители шоссейных дорог, школ и больниц.
Вся земская Россия создана ими. Ими, главным образом, держится общественная
организация, запускаемая обленившейся, упадочной бюрократией. В гуще жизненной
работы они понемногу выигрывают в почвенности, теряя в “идейности”. Однако
остаются до конца, до войны 1914
г ., в лице самых патриархальных и почтенных своих
старцев, безбожниками и анархистами.
Они не подчёркивают этого догмата, но он является главным членом их “Верую”»
(Г.П. Федотов).
С
середины XIX века творческая энергия
большей части образованного общества и делового сословия увлекалась различного
рода идеоманиями. Либералы
разрабатывали «новое» мировоззрение, нигилисты доводили его до логического
предела, а террористы реализовывали радикальные установки в жизни. Либералы
уничижали традиции, радикалы отрицали их, а революционеры ниспровергали устои.
Общество состояло из двух колонн
разрушения: либералы сеяли «новые» революционные идеи, радикалы додумывали
до крайних выводов и доделывали то, на что не решались либералы, которым только
оставалось признавать и поддерживать левый радикализм. Реальные нужды страны и
народа оставались вне внимания утопического
общественного сознания. Как самокритично осознаёт думающий, совестливый
русский интеллигент – герой романа А.И. Солженицына: «Вот так, веками, занятые только собой, мы держали народ в крепостном
бесправии, не развивали ни духовно, ни культурно – и передали эту заботу
революционерам».
В
великих реформах Александра II либеральная общественность не задумываясь встала на защиту
террора, захлестнувшего страну: «И
оружием высказанная ненависть не утихала потом полстолетия. А между выстрелами
теми и этими метался, припадал к земле, ронял очки, подымался, руки вздевал,
уговаривал и был осмеян неудачливый русский либерализм. Однако заметим: он не
был третеец, он не беспристрастен был, не равно отзывался он на выстрелы и
окрики с той и другой стороны, он даже не был и либерализмом сам. Русское
образованное общество, давно ничего не прощавшее власти, радовалось,
аплодировало левым террористам и требовало безраздельной амнистии всем им. Чем
далее в девяностые и девятисотые годы, тем гневнее направлялось красноречие
интеллигенции против правительства, но казалось недопустимым увещать
революционную молодежь, сбивавшую с ног лекторов и запрещавшую академические
занятия. Как ускорение Кориолиса имеет строго обусловленное направление на всей
Земле, и у всех речных потоков так отклоняет воду, что омываются и осыпаются
всегда правые берега рек, а разлив идёт налево, – так и все формы
демократического либерализма на Земле, сколько видно, ударяют всегда вправо, приглаживают
всегда влево. Всегда левы их симпатии, налево способны переступать ноги, к леву
клонятся головы слушать суждения, – но позорно им раздаться вправо или принять
хотя бы слово справа… Труднее всего прочерчивать среднюю линию общественного
развития: не помогает, как на краях, горло, кулак, бомба, решётка. Средняя
линия требует самого большого самообладания, самого твердого мужества, самого
расчётливого терпения, самого точного знания» (А.И. Солженицын).
Василий Розанов
К
началу ХХ века в гуманитарном творчестве усиливается разложение, писатели из обличителей пороков превращаются в
растлителей. И.А. Бунин так описывал процесс духовной деградации: «В
конце девяностых годов ещё не пришёл, но уже чувствовался “большой ветер из
пустыни”. И был он уже тлетворен в России для той “новой” литературы, что
как-то вдруг пришла на смену прежней… Но вот что чрезвычайно знаменательно для
тех дней, когда уже близится “ветер из пустыни”: силы и способности почти всех
новаторов были довольно низкого качества, порочны от природы, смешаны с пошлым,
лживым, спекулятивным, с угодничеством улице, с бесстыдной жаждой успехов,
скандалов… Это время было временем уже резкого упадка в литературе нравов,
чести, совести, вкуса, ума, такта, меры… Розанов в то время очень кстати (с
гордостью) заявил однажды: “Литература – мои штаны, что хочу, то в них и
делаю…” Впоследствии Блок писал в своём дневнике: “Литературная среда смердит”…
Богохульство, кощунство – одно из главных свойств революционных времён,
началось ещё с самыми первыми дуновениями “ветра из пустыни”». Об экзальтированной атмосфере разложения
свидетельствует популярная характеристика, которую дал своей родине один из
публицистов: «Всероссийское трупное
болото».
Творческая
интеллигенция с энтузиазмом добивала остатки традиций и служила подготовке
фаланг разрушителей. В результате всеобщего идейного ослепления та часть образованного общества и делового
класса, которая могла бы стать костяком преобразований, оказалась на стороне
ниспровергателей России. Не миновало это поветрие
и традиционно консервативное сословие купечества.
Отрицание
в либеральном обществе традиционной культуры и Православия, ориентация на
чуждые идеологии сыграли роковую роль в судьбе России. Утопическая мечтательность без нравственной взыскательности и без
чувства гражданского долга – не безобидная игра ума. Стихия пустого фантазирования подтачивает душевные скрепы,
подталкивает игнорировать моральные и духовные нормы. Некритическая
восприимчивость к чужеродным идеям разлагает сознание. Всякое творчество вне
ответственности перед Творцом пробуждает гибельные стихии. Общественная
активность, гражданская деятельность без религиозного чувства – готовности к
грядущему небесному предстоянию –
разрушительны для дома земного – отечества. Тотальное подчинение частным идеям самого прекрасного толка – болезнь духа. Заигрывание с
идеологическими «измами» ведёт к последовательной деградации человека. Атеизм стерилизует совесть и лишает
духовной ориентации. Это видно на примере атеизма Белинского, не ощутившего
чудовищности своего призыва к уничтожению ста
тысяч голов во имя торжества социализма в мире. Материализм приземляет жизненные интересы и идеалы. Рационализм выхолащивает душу,
формализирует и сужает сознание, внедряет уверенность в возможности
арифметического решения всех проблем. Дорого обошлась России эта самоуверенность рассудка! Формулы для
будущих глобальных социальных экспериментов заготавливались на «письменном столе»
либеральной публицистики и журналистики, где господствовал маниакальный тон, который Лесков назвал «клеветническим террором в
либеральном вкусе». Яды, отравившие Россию, накапливались в прокуренных говорильнях русских мальчиков. Эмпиризм в свою очередь развязывал руки
для бездумных экспериментов над живым и жизнью. Позитивизм же внедрял «мудрое» равнодушие к происходящему тем, кто
был способен что-то понять.
Виктор
АКСЮЧИЦ
.
Комментариев нет:
Отправить комментарий