Михаил БОЛОТОВСКИЙ "ЗА ФЛАЖКИ"

Книга Виктора Аксючица «Миссия России», вышедшая в издательстве «Белый Город» в 2010 году и появившаяся накануне Пасхи в книжных магазинах, вызвала поначалу множество шутливых отзывов, вполне, впрочем, беззлобных.

Подарочный вариант, немалая цена, суперобложка и футляр, более шестисот страниц в формате 270 на 360 мм, пять с лишним килограммов веса. Едва ли не первый широко разошедшийся комментарий к ней – слова одного из клириков Московской епархии: «В руках не удержишь, читать ее можно только с аналоя, или алтарников звать, чтобы помогали». Но время шуток быстро прошло, книгу начали читать и без помощи алтарников, о ней заговорили философы истории и историософы (у нас отчего-то модно путать или, хуже того, объединять две эти разные дисциплины), её стали покупать люди даже не среднего, а самого скромного достатка. Постепенно стало ясно, что за глянцевой обложкой и роскошными иллюстрациями кроется текст, заслуживающий куда более серьёзного обсуждения, чем разговор о полиграфических качествах издания.

Собственно, книги Аксючица всегда вызывали повышенный интерес. Продиктован он был порой искренним интересом к работам этого философа, порой – давними счётами времен Верховного Совета 1990-93 годов (где Виктор Владимирович отстаивал православную русскую идею со свойственным ему пылом, не слишком обременяя себя куртуазностью и наживая немало недоброжелателей), порой – естественным и простительным желанием поспорить даже с очевидным. Что же до «Миссии России», то здесь без большой боязни ошибиться можно предсказать «великую сечь» как первых, так и вторых, и третьих: книга, которую автор писал около пятнадцати лет, дает повод и для споров, и для восторгов, и для брани.

Попытки приблизиться при рассмотрении российской истории если не к разгадке, что едва ли посильно для человека, то хотя бы к частичному пониманию Замысла Божьего предпринимались многим выдающимися отечественными умами. Аксючиц, на первый взгляд, не открывает здесь ничего нового. Весьма скоро выясняется, однако, что эту книгу надо читать, а не просматривать. И тогда, при вдумчивом чтении, замечаешь, что Аксючиц идёт существенно дальше многих своих предшественников.

Историософия религиозна по определению, по самой сути своей, по естеству она не может быть атеистической. Но и Соловьев, и Леонтьев, и Ключевский, и Бердяев, и многие другие ставят в своих работах вполне внятный предел религиозности аргументов и толкований, предел, дальше которого не заходят. Сознательно упрощая, их подход можно сформулировать так: «Не надо видеть Бога там, где его, быть может, нет». В подкладке этого подхода лежит, по всей видимости, вполне понятная боязнь переборщить, поддаться искусу переадресации любой мало-мальски спорной темы на высшие силы, а заодно оттолкнуть читателя, задолго до торжества воинствующего материализма привыкшего к материалистическому стилю изложения всего, что связано с историей. Аксючиц такой боязни не испытывает (хорошо это или плохо – совсем другой вопрос).

В недавнем интервью «Церковному вестнику» [http://www.e-vestnik.ru/section/33/1278] он говорит так: «Историки, которые были убежденными верующими, не распространяли своё религиозное мировоззрение на историю. И Соловьев, и Ключевский были верующими, но их исторические курсы были вполне позитивистскими. Подобный подход индифферентен по отношению к религии, поэтому его может разделять и атеист». И далее: «У меня сформировалось представление, что история любого народа (в первую очередь, меня интересовала судьба русского народа) есть судьба некого исторического субъекта, который не абстрактен, а вполне конкретен, обладает не только телом, но и вечной соборной душой». То есть мы имеем дело с осознанной декларацией того, что историю можно и нужно рассматривать с чисто религиозной точки зрения; равно как и народ – подобно каждому из нас – не только телесен, но и одушевлен. Собственно, вся «Миссия России» – это авторская попытка (на мой взгляд, весьма убедительная и ценная, но речь даже не о правоте или неправоте Аксючица, а об очевидном «прорыве за флажки») доказать свои тезисы в максимально подробном разговоре с читателем или критиком.

А вот из самой книги, из финальной ее части: «Человек в измерении вечности оказывается не безответственным манипулятором природного вещества, а венцом творения Божьего, малым творцом, призванным к преображению бытия». И чуть ниже: «Всемирная история творится не только вовне, но и отражена в душе и теле человека, – как вселенский путь вечной души к Богу». История, таким образом, есть не просто хроника событий, но в первую очередь хроника движения человечества на пути к спасению или погибели, и воспринимать ее позитивистски – ошибочно, невозможно. То, что это рассматривается на примерах из истории России и Русского Православия, никак не отменяет универсального характера высказанных мыслей. Впрочем, уже по прочтении первых частей книги заявленное в цитате из «Церковного вестника» стремление шагнуть дальше предшественников не кажется излишне самонадеянным.

Перед критиком, к слову, тут открывается широкое поле для иронических суждений в стиле памятного Ликоспастова из булгаковского «Театрального романа»: «Эсхил, Софокл и Максудов!.. Да откуда он взялся?.. Жуткий тип…». Не просто пойдя на нарушение положенного классиками предела, но и декларируя это без каких-либо уверток, Аксючиц будто сознательно вызывает на себя упреки такого рода. Не стремясь предвосхитить ход и итоги предстоящих споров, хочу спросить: «А почему бы, собственно, и нет? Кто из нас станет Эсхилом, кто Максудовым, а кто останется Ликоспастовым – нам ли судить?». Спорить надо о сути произнесенного слова, а не о том, кто именно это слово произнес.

А по сути с Аксючицем спорить, безусловно, можно и нужно. Вспоминая о том, как часто он подвергался недобросовестной критике, нельзя по чести не признать, что порой его критики и оппоненты выглядели как минимум в равной степени убедительно, а то и убедительнее его самого. Навскидку вспоминая, с чем не согласился сам по ходу чтения, возьму хотя бы разночтения с трактовкой принадлежности русских, украинцев и белорусов к единому этносу. Так, говоря о непомерно значительной роли инородцев в перевороте 1917 года, Аксючиц сначала причисляет к таковым украинцев Дыбенко и Крыленко (с.575), а затем пишет (на мой взгляд, совершенно справедливо) о том, что «истории неизвестны ни украинская, ни белорусская нации… в истории нет свидетельств распада русского народа (с.590)».

Конечно, это мелочь, очевидная помарка. Будут, без сомнения, возражения по много более серьёзным вопросам – слишком уж решительно заступил Виктор Аксючиц за иные «неприкосновенные» флажки. Полагаю, что с доброжелательными замечаниями, не празднословного спора ради сделанными, автор книги или согласится, или, по меньшей мере, возразит на них столь же доброжелательно. Проявлявшаяся прежде резкая его реакция на критику связана, очевидно, с обилием упомянутых выше бесчестных политизированных нападок в прошлом, с некоей «исторической памятью» о годах христианского диссидентства или участия в большой политике. Хотелось бы надеяться, однако, что сегодня, когда Аксючиц далеко отошел как от первого, так и от второго, накал страстей снизится, и мы услышим внятные, спокойные аргументы – как со стороны тех, кого автор убедил, так и со стороны тех, кто остался с ним не согласен. По крайней мере, книга «Миссия России» заслуживает именно такого уровня разговора, поскольку сама этот уровень задаёт.